Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

«Левый фланг» и «правый фланг»

Н овые поселенцы, выдвинутые на Линию позже, скоро с ней освоились. Ни в чем не желая отставать, они соревнуют со старыми бойцами, как бы принявшими завет своих отцов отстоять родные берега. В мелкой хищнической войне много значат сноровки: один неосторожный шаг – и человек гибнет, один нечаянный выстрел портит задуманное дело; зазевался часовой – пылают станицы, режут людей, отгоняют стада. A походы в ненастье, в суровые зимы, встречи с неприятелем в лесах Чечни, в ущельях Кабарды или равнинах прикубанских – опять вызывали сметку, каким именно способом легче взять над ним верх. В такой боевой школе закалялись даже войска регулярные, служившие оплотом линейцам, как, например, пехотные полки – Кабардинский и Куринский, драгунский Нижегородский, полки, выросшие на Линии, составившие себе неувядаемую славу. Из этой школы выходили генералы, больше того – главнокомандующие.

В дистанции Волгского полка стоял Патрикеевский пост. Уже две недели шныряли лазутчики с донесениями о сборе кабардинцев. Генерал Мейер, шеф Казанского полка, передвинул к Патрикеевскому посту часть своих казаков. Линейцы не пошли на пост, где горцы могли их заметить, а разъехавшись по-волчьи, расположились невдалеке, по глубоким балкам. В полночь услыхали на посту всплески волн: то был знак, что кабардинцы переправляются. Только успела их толпа выбраться на берег, как сотник Софиев вынесся из ближайшей засады и молча, без выстрела, ударили волг-цы. Кабардинцы оторопели, храбрейшие наездники рванулись вперед, но их тут же изрубили шашками, а между тем с другой стороны неслись еще три сотни. Отбитые от брода, кабардинцы ринулись в Малку с крутого обрыва. Сколько покалечилось людей и лошадей при этом смертельном прыжке – про то ведает лишь Малка. Казаки с берега открыли пальбу по безобразной куче людей и животных, где живые топтали мертвых, а мертвые топили живых. Это было в августе 1804 года – время особенно тревожное на Правом фланге Линии.

Через месяц после описанного случая Мейер выступил на реку Золку с батальоном казанцев и четырьмя сотнями казаков. Но кабардинцы уже его упредили, успев переправиться через Малку. Отряд, свернувшись в каре, продолжал движение, имея за флангами волгских и моздокских казаков. Донской же полк Крюкова, выехав вперед, пробирался между густыми зарослями бурьяна. Кабардинцы, ничего не подозревавшие, валили густою толпой; впереди ехали знатнейшие князья в своих парадных доспехах. Казаки вдруг вынеслись из бурьяна прямо навстречу: одна сотня мчалась против шести тысяч. Донцы врезалось в середину, где находились отборные всадники; сотник Шурупов так далеко занесся с шестью казаками, что пропал без вести. После жаркой схватки кабардинцы взяли верх; они смяли, опрокинули донцов. Сам Крюков, раненый стрелой в ногу, уже попал в их руки. На помощь командиру бросился казак Упарников: его изрубили в куски; тогда прорубились сквозь толпу два урядника, Петрухин и Банников: перед их безумной отвагой неприятель спасовал. Крюков был спасен. Теперь кабардинцы обрушились на пехоту: маленькое каре очутилось в волнах конницы, запрудившей его спереди и с флангов, тыл оберегали линейцы. В одиночных схватках отличались те и другие: рубились на шашках, отбивались штыком. Фельдфебель Сумцов уложил знаменитого черкесского богатыря Ашиб-Оглу. Донцы, между тем, успели оправиться: вынесся полк Персиянова, со своим лихим командиром впереди. Тут горцы не выдержали, дали тыл; линейцы устремились по следам. Была уже темная ночь, когда разбитые кабардинцы прискакали на Малку, но переправа оказалась занятой моздокскими казаками, скакавшими напрямик. Снова закипел бой не на жизнь, а насмерть: кабардинцы силились овладеть переправой, линейцы их не пускали. Мейер, подойдя с пехотой, поспешно расставил ее малыми засадами и, когда все было готово, гаркнул молодецким голосом: «Казаки назад!». Разгоряченные боем кабардинцы увязались было за казаками, но пехота охватила их «как поводом», со всех сторон. Разметанные залпами, они кидались как безумные то вперед, то назад; наконец, не видя иного спасения, бросились вниз, исчезая в ночном мраке. Было 10 часов вечера, бой продолжался с четырех. На поле битвы валялось более сотни тел, остальных успели подхватить. Пленные показали, что в отряде находилось от 6 до 7 тысяч, в том числе 6 мулл, много владетельных князей и узденей. Они имели намерение, отдохнувши на Золке, напасть ночью на Георгиевск, откуда пробраться на Кубань, в тыл отряду Лихачева.

На Тереке было то же самое, причем обе стороны ожесточались с каждым годом все больше и больше. Слова «пардон», или «аман», там были неизвестны: бились, пока рука могла держать оружие, пока боец дышал. Однажды в темную ночь прокрались к посту 3 чеченца и дали выстрел по часовому. Донской урядник Щепакин с десятью казаками погнался за ними и, проскакавши верст 20, заметил, что у него в тылу появилась сильная конная партия. Казаки бросили в добычу чеченцам своих лошадей, а сами скрылись в кусты, где успели отсидеться, несмотря на то, что на каждого из них приходилось по 20 врагов. В другой раз небольшая партия пробралась через Терек, потом махнула к Маджарам, на берега Кумы, конец не малый! Однако по свежей сакме ее открыли, и с разных сторон началось преследование. Долго летали чеченцы, как, в заколдованном кругу, наконец, когда кони обессилели, они их зарезали и засели в первой встречной яме. Окруженные линейцами, чеченцы сначала отстреливались, потом, перестрелявши все заряды, разбили о камни свои пистолеты, ружья, переломали шашки и остались с одними кинжалами. Казаки поняли в чем дело: они бросились толпой, в глухой свалке прошло несколько минут, раздалось 2–3 выстрела, потом все смолкло…

Где-то на Кубани два горца отбивались в лесу, за колодой, от целой сотни донцов полка Аханова. Подряд 12 часов они посылали, чередуясь, выстрел за выстрелом. Много донцов они уложили и неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы линейцам не удалось выманить разом 2 выстрела, после чего они мгновенно бросились в шашки. Возле Екатеринограда чеченцы схватили как-то ехавшего беспечно солдата, который под угрозой смерти разболтал, что станичный табун пасется под прикрытием казачат, а все старые казаки находятся в отлучке. Дело было в позднюю осень: ночи темные, длинные, так что чеченцы успели на своем берегу, покрытом густым кустарником, прорубить просеку для прогона лошадей; другая половина партии переправилась через Терек выслеживать табун. Перед рассветом они наехали, гикнули – лошади шарахнулись. Однако бойкие казачата сейчас же открыли пальбу, да такую меткую, что многих чеченцев уложили насмерть; один казачонок, самый сметливый, полетел оповестить станицу. Но оттуда уже по первым выстрелам вынесся конный резерв, с соседних постов тоже скакали резервы. По приказанию сотника Лучкина, часть казаков уселась на бударки, на плоты – что было под рукой и, спустившись вниз по Тереку, перехватила переправу. Казаки принялись глушить чеченцев чем попало – веслами, баграми, прикладами. Река обагрилась кровью, на ее мутных волнах закачались трупы людские и конские – ни один чеченец не добрался до берега. Сам же Лучкин переправился выше того места и бросился на другую половину партии, поджидавшую табун; к казакам вскоре присоединились 2 эскадрона нижегородцев. Чеченцы бежали, покинув много лошадей и оружия. Лучкину достался тогда чудесный вороной конь, легкий как птица, с которым он уже не расставался.

Вообще, горцы умели пользоваться ослаблением Линии, что случалось в ту пору часто, когда войска уходили на завоевание приморских городов: Баку, Дербента и других. Хищники, прокрадываясь сильными партиями, громили целые станицы, причем жгли, резали, хватали сотнями в полон. Мирные поселенцы, запуганные, израненные, спасались по лесам, не смея вернуться на свои пепелища, там же, где только ожидали погрома, жили точно на биваках: все крестьянское добро лежало сложенное на возах, часовые следили с колоколен за передвижением шаек. Поля в ту пору стояли невозделанные, начинался голод. В Ставропольском полку сильная партия горцев ворвалась в селение Каменно-Сродское. Жители искали спасения в храме Божием. Заборы были сломаны и потоки крови обагрили церковный помост.

Горцы увели тогда 350 человек в полон, отогнали весь скот, сожгли хутора, вытоптали озимые посевы. Дерзость чеченцев возрастала по мере удачи. Однажды проезжал между гребенскими станицами генерал Дельпоцо, командующий войсками. На повороте дороги из чащи кустарника выскочило около 20 горцев. Изрубить трех конвойных гребенцев и кучера было для них делом минуты, раненого генерала связали, перекинули через седло и увезли в горы. Через несколько месяцев, когда были открыты следы его пребывания, начались переговоры о выкупе. Наш посланный ужаснулся при виде почтенного воина, запертого в сакле, с тяжелыми оковами на руках и ногах, с железным ошейником на замке и прикованного цепью к столбу, полуодетый генерал валялся на куске рваной овчины. Горцы, запросили сначала арбу серебра, но потом, спуская понемногу, удовлетворились восемью тысячами рублей, которые были раздобыты следующим образом. Гребенцы с двумя ротами пехоты отогнали множество скота, ходившего между Тереком и Сунжею, скот этот немедленно распродали: часть пошла на выкуп Дельпоцо, остальное выдано, потерпевшим, от набегов.

Линейный казак

Вожаками чеченских партий почти всегда являлись абреки. Так называли горцев, давших клятву не щадить ни своей крови, ни крови людей, истреблять их как диких зверей. «Если сердце мое забьется к кому-нибудь любовью или жалостью, пусть родная земля не примет меня, пусть вода не утолит моей жажды, хлеб не насытит меня, а прах мой пусть осквернится кровью нечистого животного», – так клялись абреки, а поклявшись, исполняли свои страшные обеты. Абрек считал счастливою минутою жизни проскакать под сотней ружейных стволов, нахлобучив на глаза кабардинку, врезаться в середину русских. Но они, как звери, были одинаково опасны и для своих гор. Для русских встреча с ними обходилась дорого: абреки никогда не сдавались.

В самый разгар обоюдной ненависти был назначен главнокомандующим Алексей Петрович Ермолов, имя которого пронеслось грозой по ущельям и горам Кавказа. Объехавши Линию, он, прежде всего, наметил выселение мирных, горцев, или «мирных мошенников», как он их называл «за теречные земли», по его мнению, должны были отойти к казакам, где они издавна держали свои сады. Под прикрытием сильных отрядов, войска приступили к постройке укреплений на берегах Сунжи, тогда возникли Преградный Стан, Усть-Мартанский редут, Злобный окоп, крепость Грозная, от них небольшой ряд укреплений, связавших Сунженскую Линию с Владикавказом. На сообщениях между ними, а равно на сообщениях между Тереком, были прорублены широкие просеки, по которым могли двигаться войска и транспорты. Чеченцы поняли, что им готовит «Ярмул» и вступили в смертельную борьбу.

О подвигах русских войск в те времена рассказано подробно в другом месте[15]. Передовыми бойцами, как в походах, в битвах, так и в охране при вырубке лесов, являлись линейные казаки. Ермолов сперва их не одобрял, но после ряда подвигов, свидетелем которых он был сам, стал думать иначе. «Из всех казаков, существующих в России, – говорил он, – нет им подобных. Я никогда не видел, чтобы линеец стрелял попусту; никогда не видел, чтобы он скакал под неприятельскими пулями – всегда едет шагом», а, нужно заметить, Ермолов не любил хвалить даром.