Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Войско «верных» черноморцев

Зруйновили (разрушили) Запорожье,Буде колись треба (нужно)…

В один голос запели запорожцы, покидая Сечь, свое родное гнездо, внезапно окруженное русскими войсками в Духов день 1776 года[10]. Сечь была разрушена, войсковая казна отобрана, селения и земли, лежавшие по левую сторону Днепра, причислены к Азовской губернии, а по правую – к Новороссийской, под управление князя Потемкина. Часть запорожцев ушли в Турцию, остальные разбрелись по хуторам или же осели на помещичьих землях, поступили на оброк. Казалось, все было забыто: и вековая слава, и грозное имя, наводившее трепет на врагов христианского мира, в тяжкой подневольной работе у плуга, казалось, замер воинский дух сынов Украины, погасла доблесть, стяжавшая почетное звание «лыцарей». Так только казалось, но на самом деле посмертная песня Запорожья сбылась раньше, чем думали сами «лыцари». Трудами Светлейшего было присоединено к русской державе целое татарское царство, Крым; турки обозлились: мир с ними висел на волоске. Кому теперь поручить оберегать новые владения? Кого пустить вперед на стражу прочего войска? Потемкин вспомнил о запорожцах, этих заклятых врагах мусульманства. Он понимал, какую пользу может принести это братство, сплоченное, воинственное, не знавшее страха и к тому же отлично знакомое с Крымом и с краем, где предвиделась война. Князь Таврический призвал на службу рассеянных казаков. На этот раз он окружил их отеческим попечением, обласкал, как ласкают обиженных детей. Наместник обширного края, знатный вельможа, недоступный для прочих, сам входил во все нужды братчиков, устраивал их, одевал, любовно беседовал. И запорожцы радостно откликнулись на зов «вельможного пана». Снова воскресло братство, на челе которого явились вожди достойные носить булаву Сагайдачного Братства, вместе с новым именем «Войско верных казаков» получило в дар от Императрицы землю: на вечное владение, начальство над ним было поручено первому кошевому атаману в русской службе, подполковнику Сидору Белому. Князь Потемкин передал ему через Суворова бывшее в Запорожье большое белое знамя, малые знамена для куреней, булаву, несколько перначей и новую печать с надписью: «Печать коша войска верных казаков», посередине печати был вырезан воин, опоясанный саблей и державший в одной руке мушкет, в другой – знамя с крестом. Казаков разделили по полкам, как и в армии: конные полки поступили под начальство Захара Чепеги, усердного помощника кошевого атамана, а пешие под начальство Антона Головатого, войскового писаря; все офицерские должности были заняты казаками, получившими армейские чины, с правом обшивать свои чекмени такими же галунами, какие носили в ту пору на офицерских камзолах. Пеших казаков одели в зеленые черкески, конных – в синие, с откидными рукавами, с обложкой по борту из золотого или серебряного шнурка; шаровары оставлены турецкие, широкие. На вызов Потемкина откликнулись и те из «неверных», которые поселились в турецкой земле, многие, особенно молодые, присоединились к войску «верных» казаков, так что в короткое время собралось без малого 3 тысячи конных и 9 1/2 тысяч пеших. Сидор Белый поставил на скорую руку первый кош за Днепровским лиманом, с Кинбурнской стороны; но прочное устройство оседлости отложили на будущее время, ввиду открытия военных действий. Войско получило все способы для ведения войны. Его снабдили лодками, артиллерией, оружием, огнестрельными припасами; ему было положено жалованье, провиант. И казаки подвизались с успехом на море и на суше, пешие и конные. Первые их подвиги, как во времена запорожских походов, были совершены против турецкого флота.

В то время, когда армия Потемкина медленно подвигалась к Очакову, в виду этой крепости происходили частые схватки между турецким и нашим флотом. В гребной флотилии, состоявшей под начальством принца Нассау, находились 80 казачьих лодок, державших охрану. 16 июля Гассан-паша поднял из под Очакова весь свой флот с тем, чтобы истребить нашу гребную флотилию. С трудом пробрались турки через отмели, выстроились против нашего левого фланга и открыли на всю ночь пальбу. На рассвете следующего дня грозная линия их кораблей, фрегатов и мелких судов тронулась на всех парусах. Уверенные в победе османы с презрением смотрели на наши лодки, галеры, плавучие батареи. Принц Нассау открыл огонь, правый фланг флотилии вел контр-адмирал Алексиано. Через час 70-пушечный турецкий корабль сел на мель, за ним другой, 80-пушечный, под вымпелом адмирала. Гребная флотилия приблизилась, казаки дерзко бросились на абордаж. Изумлению турок не было пределов, когда они увидели себя окруженными своими вековыми врагами. Их ненависть перешла в ярость: долго, отчаянно защищались, но казацкая сабля взяла верх, как и в былые годы. В то же время плавучие батареи, метавшие брандскугели[11] и каленые ядра, подожгла несколько других судов, запылавших в огне. После четырехчасового боя Гассан-паша приказал начать отступление: он потерял 2 тысячи убитых, 1 1/2 тысячи остались в плену. В этой битве пал кошевой «верного» войска, храбрый атаман Сидор Белый. Гребная флотилия пустилась преследовать разбитого неприятеля. Когда он проходил мимо Кинбурна, Суворовская батарея осыпала флот калеными ядрами; многие суда были взорваны, другие притоплены. Тут казаки, мстя за смерть любимого кошевого, бросились на расстроенного неприятеля вторично и сократили его флот еще на половину, остальной рассеяли в жаркой погоне. Таким образом, почти весь турецкий флот, стоявший под Очаковом, был уничтожен. За такие молодецкие дела казаки, в числе прочих, получили благодарность главнокомандующего. На место Белого, по их желанию, назначен Захар Алексеевич Чепега, которому Потемкин подарил в знак уважения дорогую саблю.

Во время осады Очакова Гассан-паша вторично появился с флотом, укрепил близлежащий остров Березань, снабдил оттуда крепость продовольствием и спокойно отплыл в Царьград. Укрепление сильно досаждало Потемкину.

– Головатый, как бы взять Березань? – сказать он однажды начальнику своего конвоя.

– Возьмем, ваша светлость! А крест будет за то? – спросил хитро Головатый.

– Будет, будет, только возьми, – отвечал светлейший.

– Чуемо, – сказал Головатый и вышел от князя, как ни в чем не бывало.

7 ноября, поутру, казаки подплыли к острову, турки встретили их жестоким огнем с береговых батарей. Мужественно выдержав этот огонь, казаки сами сделали залп, после чего бросились в воду и полезли на батареи с быстротой кошек. Оторопелые турки перебежали в укрепление, откуда посыпалась картечь. Тогда казаки повернули против укрепления турецкие же пушки, втащили еще свои и открыли настоящую канонаду. Все это было проделано так быстро, так умело, что турки совершению растерялись. Завидя вдали движение наших лодок и нескольких фрегатов, они выкинули белый флаг. Победители потеряли 29 человек, зато взяли 320 пленных, 23 орудия, 150 бочек пороху, большой запас хлеба и несколько знамен, за который Потемкин приказал выдать по 10 рублей за каждое. Фельдмаршал остался весьма доволен взятием Березани. И действительно, глядя теперь на эту скалу, не знаешь чему дивиться – дерзости сечевиков или природе турок так легко поддаваться страху? Прежде всех явился к Потемкину Головатый и, подходя, запел: «Кресту твоему покланяемся, владыко», – после чего положил ему в ноги ключи от крепости. «Получишь, получишь», – сказал ласково князь и надел на него Георгия.

На Николая казаки участвовали в общем штурме Очакова и находились на правом крыле, вместе с донцами. Крепкий замок Гассан, как уже известно, без труда перешел в их руки.

До какой степени вкоренилось между бывшими сечевиками братство, и с каким трудом они приспосабливались к новым порядкам, доказывает следующий случай, бывший за время осады. Один чиновный казак в чем-то провинился, а когда светлейший об этом узнал, то приказал Головатому, который сам же носил чин полковника, чтобы он от себя пожурил виновного. На другой день Головатый, являясь с рапортом, доложил, что приказание его светлости исполнено в точности: «Пожурили виновного по-своему». – «Как же вы его пожурили?» – спросил князь. – «Как пожурили? А просто: положили, та киями откатали так, что едва встал…» – «Как! Майора? – закричал светлейший – да как вы могли?..» – «Да и правду насилу смогли, едва вчетвером повалили: не давался. Однако справились. А що за бида, що вин майор? Майорство его не при чему, воно за ним и осталось!».

За оказанные в этом году услуги войско, кроме Высочайшего благоволения, удостоилось получить наименование «Черноморского», название, которое оно носило со славою и честью 70 лет. Черноморцы разделяли все труды и походы, пока не кончилась Турецкая война. Конные полки открывали движение неприятеля, доставляли в опасных местах провиант и отряды, держали пикеты, разъезды, а главное – служила армии проводниками через хорошо им знакомые очаковские степи. Пешие казаки шныряли на своих лодках вдоль морского побережья или в камышах Дуная, открывали следы неприятеля, штурмовали его корабли и даже крепости. Так, при содействии черноморцев, взяты Килия, замок Тульча, крепость Исакча. 18-го ноября 1790 года Дунайская флотилия, под начальством Рибаса, приблизилась Килийским гирлом к крепости Измаилу. Антон Головатый с 12 лансонами[12] и казачьими лодками стал ниже крепости, а Рибас со своей флотилией выше. На другой день обе флотилии открыли канонаду по крепости и неприятельским судам, а в это время были заложены на острове Чатале, как раз против крепости, наши батареи. Перед решительным сражением Антон Головатый получил от Рибаса на свое судно бренд-вымпел, дабы «столь почетный командорский знак служил вождю храбрых моряков-черноморцев на казачьей флотилии честью и славой».

Утром 20 ноября обе флотилии, под прикрытием огня своих батарей, смело подошли к крепости на картечный выстрел и открыли жестокую канонаду. В то время, когда наши отважные моряки Ахметов и Поскочин громили турецкие суда под самым бастионом, Головатый набросился на их флотилию: 90 судов погрузились в воду или сгорели под натиском «верных» черноморцев; турки потеряли в этот день 118 орудий, их флот перестал существовать, оставались сухопутные твердыни, которые довелось брать Суворову. В знаменитом штурме участвовало более 6 тысяч черноморцев. Во тьме ночной тихо двигались на веслах впереди прочей флотилии 145 лодок с пехотой и черноморцами; за ними следовала остальная флотилия – бригантины, шлюпки, плавучие батареи. Под градом ядер и картечи наши войска высадились на берег и тотчас принялись за разрушение неприятельских батарей; потом, в числе прочих колонн, черноморцы вступили в город, причем случайно наткнулись на Каплан-Гирея, известного татарского витязя. Окруженный татарами и турками, он накинулся на черноморцев, вмиг отнял у них две пушки и готов был раздавить слабую колонну, если бы не выручили ее 3 батальона егерей. С превеликим трудом они осилили четырехтысячное скопище, на трупах которого пал сам Каплан, его пять сыновей и лучшие наездники Крыма.

За доблестные подвиги вожди черноморцев удостоились Высочайшей награды: бригадир Чепега получил тогда Георгия III класса, полковник Головатый – Владимира III степени, есаул Кутина и писарь Котляревский произведены в полковники. Кроме того, 500 черноморских офицеров награждены следующими чинами; всем войсковым чиновникам, наравне с офицерами армии, пожалованы золотые знаки с надписью: «За отменную храбрость», а на другой стороне: «Измаил взят 11 декабря 1790 года». Казакам розданы серебряные медали с вензелем Императрицы, и также с надписью: «За отличную храбрость при взятии Измаила декабря 11-го 1790». Черноморцы, побывавшие в такой передряге, довольно дешево отделались: 500 убитых и раненых.