Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Как донцы постояли всем войском за русскую землю

Близ Ковно, 12-го июня памятного 1812 года 300 поляков переправились на лодках через Неман и заняли на этой стороне небольшую деревушку Понемуни. Лейб-казачий разъезд отошел к лесу. Несколько десятков выстрелов нарушили сонную тишину пустынных берегов и возвестили вступление Великой французской армии в пределы России. Донцы первые ее встретили, последние проводили. В эту тяжелую годину сыны Дона сослужили такую службу, которая останется навсегда памятной русскому народу. Пока Великая армия была в силе и устройстве, они носились вокруг нее как стаи скворцов, норовя, с какой бы стороны ее ущипнуть; когда же она ослабела, казаки терзали ее по кускам, как орлы терзают хворого быка. И это случилось за каких-нибудь 7 месяцев – пример небывалый!

При открытии военных действий находилось 50 донских полков, или до 30 тысяч казаков, кроме артиллерии; летучий корпус Платова составляли 14 полков, прочие были разбиты по корпусам. Служба донцов началась разрушением мостов, порчей пути, истреблением продовольствия, так что французы сразу почувствовали тягости похода. Этого мало. Казаки не только их удерживали, но, где только можно было, дрались отчаянно, «скрутя головы». Платов получил приказание прикрывать своими казаками движение Второй армии, князя Багратиона, спешившего из Литвы на соединение с Первой армией.

В авангарде короля Иеронима, брата Наполеона, двигались три полка улан от Новогрудка к Кароличи (Минской губернии), а там стоял тогда Платов. Поляки, не зная казачьих сноровок, шли беспечно; по обе стороны дороги раскинулся кустарник, между которым торчали тощие деревья. Вдруг, одновременно на обоих флангах, появились казаки – полки Иловайского 5-го и Карпова 2-го. Они сбили улан, многих перекололи, остальных прогнали к Новогрудку, где находилась квартира короля. Эта первая схватка подняла дух казачий; на счет ее у них сложилась хорошая примета. На другой день Платов угостил засадой. Сотня донцов должна была прикрывать путь, а по сторонам дороги засели отборные казаки. Польские уланы, под начальством генерала Турно, пустились в погоню за последней сотней, причем, конечно, растянулись, частью рассыпались и в эту минуту очутились среди вытянутых пик. Более 200 человек попало в плен, сам Турно, однако, ускакал; за ним гнались около 15 верст. Ослепление поляков было так велико, что они на следующий день наскочили на такую же точно ловушку. Тогда король вместе с командой выдвинул пехоту и артиллерию. Багратион приказал задержать их во что бы то ни стало, дать время выступить нашим обозам из Слуцка. И тут казаки отличились. Они два раза встречали атаки неприятельской конницы и оба раза прогоняли ее вплоть до пехоты. Поле сражения – в семи верстах от Романова – покрылось убитыми, ранеными; 1-й Конноегерский полк был тогда совершенно истреблен казаками: он потерял 500 человек, не считая офицеров.

Так, в продолжение целого месяца, казаки прикрывали опасное движение Второй армии, между двух французских корпусов, маршала Даву и короля Иеронима. Багратион же, под защитой донцов, хотя с большим трудом, но дошел до Бобруйска. Здесь атаман получил приказание: после переправы через Днепр идти на соединение с Первой армией. И тому, и другому главнокомандующему одинаково хотелось иметь донцов при себе. Однако, казаки сослужили еще раз Багратиону. Переправившись через Днепр, они снова повернули назад и малыми отрядами одновременно появились в разных местах – под Могилевом, в Шклове, Копысе, под Оршей. Подобно огню охватили донцы огромное пространство, примерно на 100 верст, причем обыскали все деревушки, появлялись на всех дорогах, истребляли фуражиров, мародеров и все то, что ими было собрано.

Вся эта сумятица в тылу французской армии продолжалась несколько дней; маршал Даву решительно потерял голову: этот смелый набег сбил его с толку; он недоумевал: где же, наконец, русские? А, между тем, Багратион благополучно проследовал через Мстиславль навстречу Барклаю, который шел от Витебска. В Смоленске, как известно, обе армии соединились. Так как казакам часто случалось заставать французов врасплох, гоняться за ними по следам, то они первые увидели, как неприятель грабит селения, разоряет дворянские усадьбы, насилует жен и дочерей, истязает не только крестьян, но и священников, допытывая их, где лежат сокровища; наконец, как французы оскверняют храмы Божии, не щадят ни икон, ни сосудов, ни одежд. В одном селе казаки видели, что французы мыли и развешивали на образах исподнее белье. Все это казаки оповестили на всю русскую землю, чем еще больше распалили к ним ненависть.

В то время, когда русские люди, по призыву Монарха, снаряжали ратников, сносили свое достояние на спасение Отечества, тихий Дон ополчался поголовно. Как во времена «всеобщего сполоха», донцы оповещали население станиц и хуторов, что враг пришел в несметном количестве, что они похваляются пройти до берегов заветного Дона, искоренить казачество. «Если Бог, говорили они, попустит врага осквернить своим присутствием казацкую землю, тогда не пощадит он ни жен, ни детей наших, поругает он храмы Господни, встревожит прах отцов наших и смешает горячую казацкую кровь с волнами тихого Дона, атаман призывает всех верных донцов встать на защиту царя и Отечества!»

Зашумел, заволновался Дон. От верховых до низовых станиц раздался единодушный клич: «Скорее помрем, чем выдадим Россию и тихий Дон на поругание французу!». И вот, без царского слова, лишь по призыву атамана, старые и малые, бедные и богатые, спешили обрядиться по старинному обычаю. Седые казаки, сподвижники Румянцева, Вейсмана, Суворова, давно проживавшие на покое среди поколений внучат, и те снимали со стен дорогие турецкие сабли, пистолеты, вооружались и садились на коня. В кузницах застучали молоты – день и ночь ковали оружие; портные, сапожники, седельники работали, не разгибая спин; купцы собирали деньги, помещики обряжали крестьян. В церквах ежечасно служились заказные молитвы; казаки, припадая к иконам, давали клятву не возвращаться на Дон, пока не изгонят врага. На сборных пунктах учили малолеток: они строили лаву, неслись с гиком в атаку; потом, рассыпавшись, повторяли удар, или же, сбатовав коней, открывали пальбу. Пришла пора выступать. Провожал лишь батюшка с крестом да матери и жены казацкие с младенцами на руках; дряхлые старцы, сидя на завалинках, издали крестили своих правнуков. 26 полков с шестью орудиями выступили разными путями на Москву. Их вели генералы Иловайский 3-й, Грековы 1-й и 2-й. Они делали по 60 верст в сутки, чего не могла сделать ни одна конница в Европе. За два дня до Покрова в лагерь под Тарутиным пришли 5 головных полков. Их никто не ожидал, кроме Платова; никто не знал, что казачество поднимается от мала до велика. Главнокомандующий, князь Кутузов, заплакал от радости. Донцы, несмотря на дальний и спешный поход явились в лучшем виде – сами молодцами, лошадки сытые, добрые. Старики шутили: «Пришли внучат выручать; сказывали на Дону, что они не справятся с французом». И в самом деле, в донских полках доводилось внуку встречаться с дедом.

Донцы пришли как раз вовремя. Начинались дела, и дела большие. Наполеон засиделся в Москве, где с каждым днем ему становилось труднее и труднее довольствовать свою армию. Она очутилась точно в западне, окруженная отрядами казаков, партизанов и вооруженных крестьян. Каждый французский солдат должен был промышлять сам о себе: за кусок хлеба, за клочок сена люди платили жизнью. Частые схватки ослабляли армию, а бескормица лишала ее лошадей. Особенно тяжело приходилось авангарду, выдвинутому верст на 60 или 70 от Москвы, на реке Чернишне, Калужской губернии. В осеннюю пору французы дрогли на бивуаках, ели впроголодь, лошадям (тут стояла вся резервная конница) не всегда хватало соломы. На эти войска и был направлен наш первый удар, заставивший Наполеона покинуть Москву.

Вечером 5 октября русские войска в шести больших колоннах выступили из своего лагеря и прошли по мостам через речку Нару, и стали расходиться. Правую колонну, где находилось 10 казачьих полков, вел граф Орлов-Денисов. Смерклось, либо заволокло тучами, подул сырой ветер. Солдаты шли молча: ни шума, ни разговоров; запрещено было даже курить трубки. Вот показались бивуачные огни французов. Колонны остановились. Солдаты составили ружья и прилегли на холодную землю, Орлов-Денисов, пройдя верст семь, остановился за лесом, как раз против левого фланга неприятеля. Он должен был перехватить московскую дорогу, т. е. отрезать путь к Москве. Прошел час, другой, начинало светать, из французского лагеря доносились оклики. Орлов-Денисов выехал перед лесом и с возвышения долго смотрел в левую сторону, откуда должны были показаться наши колонны. Там было все тихо, а, между прочим, французы пробуждались; они могли заметить присутствие такой большой колонны.

Не дожидаясь сигнальных выстрелов, Орлов-Денисов понесся со всеми десятью полками прямо на неприятеля. Французы не успели схватиться за ружья; сделавши несколько выстрелов, они побежали за овраг. Весь лагерь левого крыла и 38 орудий были охвачены казаками. Они уже рассыпались по бивуакам, били отсталых, хватали оружие, вывозили пушки и только в это время показалась из лесу 2-я колонна Багговута. Первым французским ядром снесло генералу голову: колонна осиротела; прочие колонны тоже опоздали, так что общее нападение, можно сказать, не удалось. Лихой Мюрат, подавши свой левый фланг назад, успел устроить войска. Против казаков он направил кирасир, с фронта отбивался пушками, в то же время отправлял назад обозы. Как только обозы убрались, французы снялись с позиции и отступали безостановочно 7 верст, до Спаса-Купли, преследуемые всей нашей конницей. Кроме пушек, французы лишились одного знамени, 40 зарядных ящиков, части обоза да потеряли 1 1/2 тысяч пленными. Тарутинское дело можно назвать чисто казачьим делом. Наполеон, получив о нем известие, тотчас приказал начать выступление.

Как известно, французы, покинувши Москву, пробивали себе путь к Калуге, где рассчитывали на обилие кормов. Покинутый Малоярославец семь раз переходил из рук в руки и остался, наконец, за русскими. Наполеон задумался, да и было над чем: ему оставалось одно из двух – или двинуть на пролом всю армию, или повернуть на Смоленскую дорогу, где ей угрожал голод. В ночь, когда решалась судьба французской армии, казаки сделали ночной набег на тыл неприятеля: это был один из самых смелых поисков, 6 казачьих полков перешли речку Лужу, после чего, разделенными на три партии, осторожно пробирались в гору к столбовой дороге, что вела в Москву. Скоро они увидели бивачные огни. Зорко всматриваясь вдаль, казаки, несмотря на темноту, заметили передвижение войск: они тянулись к Малоярославцу. Тогда начальники партий съехались и, переговорив между собой, решили сделать удар. Сперва шагом, потом рысью, далее в карьер, с пронзительным гиком вынеслись донцы на большую дорогу, причем наскочили прямо на артиллерию. Пока одни поворачивали пушки, другие пронеслись дальше, распространяя страх и ужас в тылу французской армии.