Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

От Вильно до Ковно граф Платов с одной конницей, при 15 пушках, уложенных в сани, гнал несчастный арьергард, как одурелых овец, которые ни о чем больше не думали, как бы спастись. 29 ноября, на переходе к Румшишкам, Ней собрал было свои остатки, и сам, с ружьем в руках, повел их вперед, но солдаты не пошли далеко: они покинули своего маршала! Он не попал в плен только потому, что был одет таким же оборванцем, как и вся его толпа. Но имея ни артиллерии, не конницы, маршал не мог удержать ни одной позиции. Да и что могла сделать пехота, если у солдат отмерзали пальцы, пока они заряжали ружья, и если курки покрывались толстым слоем льда? Число людей с каждым часом уменьшалось; когда Ней выступил из Вильны, у него под ружьем было 3 тысячи, в Ковно он привел только 60 человек. Позади, начиная еще с Вязьмы, скорбный путь французской армии обозначался человеческими трупами, примерно от 200 до 300 на каждой версте, не считая бивуаков. В Борисове еще долго стоял шалаш из окоченелых трупов, и в нем покоились те, которые его сложили; из занесенных снегом канав торчали – где почерневшая рука, где нога. Все корчмы были набиты мертвыми. Они обыкновенно загорались от разведенных костров, причем погибали и живые, так как не могли сдвинуться с места по бессилию или беспамятству. Ужасен вид мертвецов, но еще ужаснее казались те офицеры или солдаты, которые еще передвигали ноги среди этого царства смерти. У многих на головах, вместо шапок, были надвинуты ранцы, у некоторых оставались еще каски с длинными конскими хвостами, тело покрыто рогожей или соломой, ноги босы. Множество французов разбрелось по соседним деревням, где они подолгу скрывались, зарывшись в солому; большинство же толпилось там, где лежала падаль, около которой они дрались и рвали ее на куски. Не раз наши видели, как несчастные пожирали мертвые трупы своих товарищей… По дороге, по которой проходили русские войска, беспрестанно раздавались на всех языках жалобные вопли, вымаливание куска хлеба; но что могли дать наши солдаты, когда они и сами бедовали? Для сбора и препровождения пленных внутрь России наряжались особые партии казаков. Их отправляли по 2–3 тысячи вместе, а так как кормить было нечем, то их ждала такая же горькая участь. Однажды два француза из такой партии передрались за лошадиную ногу: казаки едва могли их разогнать нагайками. Из 180 тысяч пленных вернулась во Францию лишь шестая часть. Сколько древних родов угасло, сколько великих имуществ осталось без наследников, жен овдовевших, детей осиротевших! И все из-за честолюбия одного человека.

Маршал Ней истратил на пути из Москвы 4 арьергарда; остатки четвертого казаки Платова вогнали в Ковно, причем отбили в последний раз на своей земле 4 пушки, 1300 пленных. Неустрашимый маршал надеялся, что укрепления Ковно, с его гарнизоном и 40 пушками, могут задержать русских хотя на некоторое время. Действительно, 20 орудий загремели было с утра по всей линии, но это продолжалось не долго. Ковенскому коменданту оторвало ядром ногу, и он застрелился; немецкие рекруты струсили, разбежались, а французские солдаты, набросившись на водку, перепились до бесчувствия. Маршал был пристыжен упадком чести и мужества. Он опять стал с ружьем во главе небольшой кучки солдат и еще раз должен был сознаться, что сопротивление невозможно: с одной стороны, драгуны, срубив палисады, ворвались через Виленскую заставу; с другой стороны, казаки заходили по льду, в тылу города. Пришлось покинуть и Ковно с его арсеналом. Две колонны пехоты выступили из города. Едва они успели перейти реку, как вихрем налетели казаки и разогнали французов: одну часть погнали берегом к Тильзиту, другую – к Волковыску. Для преследования выбрали самых доблестных. Маршал испил до дна горькую чашу страданий, был под конец еще ранен: пользуясь темнотой, он с 200 верных гренадер успел скрыться в лесу. На другой день, никем не узнаваемый, он явился в Волковыск.

– Кто вы? – спросил его французский генерал.

– Я – арьергард Великой армии, маршал Ней. Прочие маршалы рассыпались по Восточной Пруссии, как лишенные крова изгнанники.

Из 400 тысяч, перешедших в Ковно нашу границу 12 июня, вернулось через нее же обратно 400 солдат старой гвардии, 600 кавалеристов, 9 пушек и безоружная толпа, примерно в 20 тысяч и только.

Звон колоколов ковенских церквей и пушечная пальба торжественно возвестили величайшее и радостное сердцу русского событие. На городской площади, в присутствия горожан и окрестных поселян, атаман Платов, его верные донцы и сподвижники-драгуны, преклонив колена, горячо молились и благодарили Господа за избавление Отечества. Запели многолетие царствующему Государю, снова грянули пушки, и задрожал воздух от радостных криков и восклицаний неудержимого «ура»! В эту минуту передовые бойцы русской рати, позабыв тяжкие труды, нужду и беды, воспрянули духом, преисполнились чувством гордости. Только здесь, на рубеже земли, они опомнились, что сослужили великую службу родному Дону, матери России и отцу-Государю. Такие минуты просветления помнятся до смерти.

И донцы настрадались немало на длинном пути от Тарутина до Немана. Усиленные переходы днем и ночью по глубоким снегам, часто по дремучим лесам, при жестоких морозах, убавили донские полки на третью часть. Ели казаки при случае, чем разживутся, спали тоже при случае, и то больше на бивуаках, у костров, причем ежедневно дрались с неприятелем. Те, которым довелось водить пленных, заражались от них болезнями, сами болели, даже помирали. В коннице иные полки состояли из 60 человек, а те, которые имели по 150–200, считались уже сильными полками; в Минском пехотном полку уцелело 80 солдат; в некоторых ротах других полков осталось 5–10 рядовых. Около тысячи наших замерзло, другие отстали на пути, иные, подобно французам, бродили по селам. Солдаты сделали поход в лаптях и в полушубках, а больше того – в серых крестьянских кафтанах; лица у всех были обернуты тряпками. Многие тогда растратили свое здоровье на маршах да на бивуаках. Солдаты, офицеры, генералы – все шли пешком, одинаково были одеты, одинаково терпели: нужда всех сравняла.