Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Наступившая сразу тишина удивила горцев, но скоро они догадались, в чем дело. С пронзительным гиком вырвалась из леса бешеная толпа вдогонку. Она уже приближалась к берегу, где столпились наши солдаты, перебегавшие речку, как страшный залп незамеченных ими орудий потряс окрестные горы и леса; второй залп раздался уже вслед бегущим горцам. Лишь груды трупов обозначали их близость.

С песнями, с барабанным боем, отряд возвращался в Куринское; Бакланов ускакал вперед. «Дед, где, отряд? – спросил его Барятинский, расхаживая по комнате в сильном волнении». – «Идет в Куринское». Князь перекрестился. «А потеря большая?» – «Ни одного человека». Барятинский подошел и обнял Бакланова.

Еще более славное дело предстояло совершить донцам в следующем году, под начальством того же князя Барятинского и на виду всех войск левого фланга. Это было на Хоби-Шавдонских высотах, где в феврале месяце сосредоточился сильный русский отряд. Мичик протекает здесь в обрывистых берегах высотою до 10 сажень; на противоположном берегу засело не менее 10 тысяч горцев, среди которых находился сам Шамиль и его лучшие сподвижники: сын Кази-Магома, султан Даниэль-Бек и много других.

Штурмовать отвесный берег под огнем артиллерии оказывалось невозможным. Князь позвал Бакланова: «Дед, ты хорошо знаешь местность; нельзя ли сделать обход, чтобы атаковать позицию с левого фланга?». Бакланов просил два дня сроку, но Барятинский требовал, чтобы он выступил через ночь. Оставалось повиноваться.

Немедленно были выряжены два пластуна: урядник Скопин и Шапошников, которые, сделав в оба конца до 30 верст, вернулись к свету с важным известием, что переправить отряд можно, невдалеке от чеченских окопов. Бакланов тотчас же выступил из лагеря с двумя казачьими полками, с драгунами и тремя батальонами пехоты, при 8 орудиях. Прикрытый густым туманом, отряд прошел по склону Качалыковского хребта, миновал Куринское, потом втянулся в дремучие леса.

Шли молча, наблюдая глубокую тишину. Когда туман, пригретый солнышком, немного приподнялся, наши увидели Мичик, за которым синели далекие горы. Казаки живо срыли крутой подъем, вырубили орешник и черный значок Бакланова пронесся через реку. Немного дальше, в болотистом ручье, увязла пушка. Бакланов слез с коня, сам приподнял хобот, а солдаты, дружно подхватив, разом вынесли пушку на землю. Отсюда Бакланов двинул уже рысью.

Было 12 часов, когда туман открыл неприятельские завалы. Барятинский и окружавшие его увидели с высоты, как за Мичиком развернулся длинный фронт нашей конницы, охватившей всю поляну. Тогда 24 орудия дали залп, барабаны забили к атаке, загремело «ура!» и крики: «Бакланов! Бакланов!». У неприятеля, напротив, вырвался вопль отчаяния, ужасные крики: «Боклю! Боклю!» были заглушены общим воем, какого давно не слышали старые кавказцы. Огромным стадом в 10 тысяч чеченцы бросились сломя голову к лесу, преследуемые с этого берега ядрами, гранатами; рядом с ними, но другую сторону оврага, неслись казаки стремительной лавой. Только на 10-й версте Бакланов мог перескочить овраг, сделал заезд и отхватил арьергард: он быть уничтожен, но орудия успели проскочить.

Все труды Шамиля пропали даром, все его рассчеты рухнули. Тут он потерял много людей, лучших своих наибов, потерял надежду отстоять Чечню…

Через 4 месяца Бакланов сдавал 17-й полк войсковому старшине Полякову, старому своему соратнику, а сам уезжал в Тифлис, получив другое назначение. Скоро открылась Турецкая война. В Малой Азии, за Арначаем, а особенно под стенами осажденного Карса, имя «Боклю» приводило в трепет турок, которые пытались прорваться сквозь железное кольцо, окружавшее крепость. Там, где стерег Бакланов, им это никогда не удавалось[8]. Таков был богатырь, воскресивший боевую славу первых времен казачества.

Уральцы