Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Еще в начале этого года Потемкин получил от Императрицы следующий рескрипт: «Приемля за благоревностные труды ваши по устроению войск казацких, которые в течении настоящей с турками войны не один раз на тверди и водах отличилися усердием и храбростью, Всемилостивейше соизволяем, чтобы вы, по главному над ними начальству, именовались великим Гетманом наших казацких Екатеринославских и Черноморских войск и пребываем всегда вам Императорскою нашею милостью благосклонны».

Новый гетман отблагодарил черноморцев, как подобало его великому сану. Он назначил им под поселение привольную землю между реками Бугом и Днестром, по берегу Черного моря; кроме того, подарил им собственные богатые рыбные ловли на Тамани. Черноморцы начали было уже заселять вновь отведенную землю, причем основали свой кош в селении Слободзее, как случилось большое несчастье: их покровитель и защитник перед троном, великий гетман внезапно скончался, не успев испросить Высочайшей грамоты на отведенную землю. Его смерть почти совпала с окончанием войны. Торжество военной славы омрачилось горестным событием, принятым близко к сердцу. Заплакали черноморцы, напевая под бандуру:

Устань батьку, устань Грицьку!Великий Гетьмане!

Не встал гетман на зов своего «верного» и любимого войска! В память его казаки изготовили большое белое атласное знамя, которое и доныне хранится в Екатеринодарском войсковом соборе; его окружают два голубых знамени, сооруженных в том же году собственно для войска доблестным кошевым Захаром Чепегой.

Не успели черноморцы опомниться, обжиться или устроить свой быт, как получили приказание готовиться к новому переселению, на Кубань. Вместе с тем прошли недобрые слухи, что казачий уряд будет вовсе уничтожен, что из них составят легкоконные полки для охранения Кубани, куда станут посылать их поочередно. Войско собралось на раду печальное, убитое; приговор рады был таков же: «Что будет, то будет, а будет то, что Бог даст». Однако, они тотчас же выслали есаула Гулика для осмотра пожалованной земли, а в то же время обрядили в Петербург депутатов с тем, чтобы они испросили грамоту на вечное владение. В депутаты выбрали Головатого, двух майоров и 5 казаков.

Пока есаул Гулин странствовал по диким пустырям Черноморья, Головатый с товарищами распинались в столице за судьбу своего войска. Долго они не могли получить доступ к Императрице. Вельможи пышного двора недоумевали, как можно ввести во дворец этих полудиких людей? Головы у них бритые, говорят они не по-людски, точно мычат, вместо, ответа: «Эгэ», «та ни», «а тожь» – таких слов, ведь, никто не поймет! Однако Головатый, благодаря старым знакомствам, добился, что прием депутации был назначен в одно из воскресений.

Наступил желанный день. Съехались во дворец придворные, чужеземные посланники, министры, съехался весь генералитет. В тронной зале чинно все ожидали выхода Императрицы. Вдруг входят в залу черноморцы: впереди Головатый в зеленом чекмене (бешмете), обшитом полковничьими галунами, в белой черкеске, широких шароварах и в красных с серебряными подковами сапогах. Весь обвешанный орденами, покручивая свои длинные усы, он сурово посмотрел на всех и стал на указанном месте. Обедня кончилась, говор в зале утих, и вот Государыня величественно вступила между двумя рядами. Медленно и с кроткой улыбкой она подошла к черноморцам. Старый запорожец оживился, его глаза заблистали радостью, он громко и ясно произнес по-русски приветствие от своего коша. Государыня ласково выслушала и подала ему руку.

Головатый упал на колени, залился слезами, причем троекратно облобызал царскую руку. Государыня еще с минуту простояла, потом удалилась в свои покои. В тот же день была объявлена воля Императрицы, чтобы Головатый подал записку о нуждах войска Черноморского. Записку сейчас составили и подали куда следует. В ней Головатый изобразил жалкое положение бывших сечевиков, принужденных поспешно подниматься в далекую окраину, распродавать скот, свои убогие пожитки, а надолго ли? – про то они не ведают.

Пока записка ходила по рукам, Головатый проживал в столице. Все знаменитые вельможи наперерыв зазывали его к себе на обеды, на вечера, с жадностью слушали его рассказы про Сечь, про нравы и обычаи запорожцев. Большинство русских людей того времени признавало в них не больше как разбойников, буйных, непоседлых. Часто Головатый брал с собой бандуру и, по просьбе хозяев, певал старые казацкие песни, то заунывные, от которых щемило сердце и навертывались слезы, то разгульные, от которых кружилась голова, сами собой ходили ноги. Депутатов приглашали на все придворные празднества. Особенно ласково относился к ним Великий Князь Константин Павлович. Однажды, проходя мимо Головатого, он завертел пальцами, точно хотел завернуть за ухо чуприну, причем спросил у него, отчего это черноморцы завертывают свою чуприну за левое ухо:

– Все знаки достоинства и отличий, Ваше Высочество, как-то: сабля, шпага, ордена, носятся на левом боку, то и чуприна, как знак удальства и храбрости, должна быть завернута за левое ухо.

Императрица узнала, что Головатому хочется заглянуть в ее комнаты, и тотчас приказала показать депутатам весь дворец, сверху донизу. Когда их ввели в ее собственный кабинет и показали на стол, где пишет Государыня, Головатый схватил перо, благоговейно его поцеловал и положил обратно на стол.

30 июня 1792 года в Сенате был получен Высочайший указ, в котором говорилось, что войску казачьему Черноморскому, собранному покойным генерал-фельдмаршалом князем Потемкиным из верных казаков бывшей запорожской Сечи, дана жалованная грамота на остров Фанагорию со всеми угодьями и землями между Кубанью и Азовским морем. А в грамоте, данной черноморцам, после перечисления их боевых заслуг, было сказано, что: «…войску Черноморскому предлежит бдение и стража пограничная от побегов народов закубанских; на производство жалованья кошевому атаману, войсковым старшинам и прочие по войску расходы повелевается отпускать по 20 тыс. рублей на год; предоставляется пользоваться свободною торговлею и вольною продажею вина на черноморских землях; равно впадающих в погрешности судить и наказывать войсковому начальству, но важных преступников отсылать к губернатору Таврическому. Высочайше жалуется знамя войсковое и литавры, кроме тех знамен, булавы, перначей и войсковой печати, которые от покойного фельдмаршала, по воле Императрицы, уже войску доставлены».

Через 2 недели депутаты прибыли в Царское Село, во дворец, принести Государыне благодарность за ее великую милость к войску Черноморскому. Головатый выступил вперед и с благоговением произнес: «Всемилостивейшая Государыня! Ты нас приняла яко матерь. Мы воздвигнем грады, населим села и сохраним безопасность пределов. Наша преданность и усердие к Тебе, любовь к Отечеству пребудут вечны, чему свидетель Всемогущий Бог». Допустивши к руке, Императрица пожаловала Головатому золотую шпагу, а всему войску на золоченом блюде хлеб-соль с вызолоченной солонкой, украшенной двуглавым орлом; все остальные депутаты были награждены следующими чинами, в том числе и младший сын Головатого. Перед отъездом из столицы им вручили Высочайшую грамоту в богатом ковчеге, знамя, литавры, войсковую печать, а для кошевого – саблю, усыпанную драгоценными камнями. Все это депутаты бережно уложили и повезли с собой. Между тем кошевой отрядил пятисотенный конный отряд, который встретил депутатов за 80 верст от Слободзеи.

На праздник Успенья собралось в кош все «верное» войско и построилось в две лавы, по обе стороны главной улицы. Около церкви стоял уже высокий помост, покрытый турецкими коврами, а на нем стол, прикрытый парчою для царских подарков. По левую сторону помоста стали полукружием старшины с булавами, знаменами и значками; по правую – духовенство в полном облачении. Кошевой Чепега и войсковой писарь ожидали на возвышении. Как только подъехали депутаты, раздались один за другим три пушечных выстрела, после чего старшины вышли навстречу с хлебом-солью от войска. Головатый, приняв хлеб-соль, пошел между лавами; перед ним несли штаб-офицеры Монарший хлеб-соль, покрытый материей; сам Головатый держал блюдо с грамотой, один из его сыновей нес письмо кошевому, другой – жалованную саблю. Все время палили из пушек. Потом орудия замолкли, Головатый стал говорить приветствие. После краткой речи он передал кошевому по порядку все Высочайшие дары, после чего препоясал его саблей. Кошевой поцеловал хлеб-соль, а грамоты передал войсковому писарю, который сейчас же их прочел во всеуслышание. После этого Чепега приветствовал от себя все войско, собранное на тот случай. «Ой, спасибо ж нашей матери, за ее милости», – отвечали задушевно черноморцы. Когда духовенство двинулось в церковь, штаб-офицеры понесли стол с подарками и поставили его перед иконой Спасителя. Екатеринославский архиепископ Амвросий начал божественную литургию, после которой был торжественно отслужен молебен с многолетием, при звоне колоколов, учащенной пальбе из пушек и ружей. Из церкви царские дары отнесли в дом кошевого, где Монарший хлеб разделили на 4 части: одну назначили положить в войсковую церковь, другую отправить на Тамань, товарищам, третью, разделить по полкам, а четвертую оставить на столе у кошевого. Тут же пили старшины за царское здоровье. Часть гостей осталась обедать у него, другая отправилась к Головатому, неся с большой церемонией остаток царского хлеба. И тут, и там долго гуляли, по старому казацкому обычаю, как в былое время гуляли запорожцы в своей Сечи.

Еще до прибытия Головатого войско вырядило на Тамань пеших казаков, которые отплыли в числе 4 тысяч, под командой полковника Саввы Белого; через две недели после войскового праздника выступил и кошевой с пятью полками, со всем штабом и обозом; два полка были пока оставлены на месте. В конце октября, поздней осенью, пришли казаки к границам Черноморья, на реку Ею, изнуренные долгим и трудным походом. Здесь они перезимовали, а в следующем году окончательно заняли всю кубанскую границу. Вскоре подошел и Головатый с обоими полками и с семействами переселенцев. На первых порах жутко показалось черноморцам: край новый, совсем им незнакомый; земля необитаема, со многими заросшими камышом речками и болотами. Люди, не находя нигде приюта, зарывались в земле и в этих мрачных, сырых убежищах проводили зиму и лето. Надо было приложить много труда, чтобы оживить мертвую пустыню, а черноморцы пришли, можно сказать, с голыми руками; у кого было какое хозяйство, бросили на месте, за невозможностью поднять. Но сюда явились особые люди, черпавшие силу в тесном, неразрывном братстве. Оно их выручало в былые годы, ради него они бросили родные степи, насиженные веками места. И тут оно сослужило свою службу. Черноморцы заселили необитаемый край хуторами и куренями (станицами), возделали землю, развели сады, пчел, насыпали запруды, устроили мельницы, поставили храмы Божьи, оградили Кубань пикетами и на долгие годы стали верными стражами далекой окраины. В Карасунском куте, близ Кубани, черноморское войско основало город Екатеринодар, в память своей благодетельницы.