Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Суворов, узнавши о его плене, воскликнул: «Слава Богу! Косцюшко взят, и Польша наша!». Действительно, в сражении под Мацеевицами, которое русские ветераны прозвали «резаниной», лучшие польские войска потеряли всю артиллерию, обоз, 6 тысяч убитых; кроме того, остались в плену Сераковский, Княжевич, Коссинский, около 200 офицеров и 2 тысячи солдат. Уцелели лишь небольшие отряды Вавржецкого да Понинского, того самого, который защищал переправу через Вислу. Они спасались теперь в Варшаве. За ее окопами поляки надеялись удержаться, затянуть войну, а там – что Бог пошлет. Но этим они могли только тешить себя, того не подозревая, что наступали последние дни существования Польши. Суворов спешил прикончить мятеж; сподвижники его славных походов, украшенные крестами за Кинбурн, Рымник, Очаков, Измаил, – несли на штыках грозную месть за гибель своих братьев, истребленных на улицах Варшавы. Шибко шли они от турецкой границы, по-суворовски; сам генерал ехал весь путь до Варшавы верхом: за несколько верст впереди, по обыкновению, рысили казаки, под начальством Исаева. В начале похода их было всего 2 1/2 сотни, но потом, с присоединением всех остальных отрядов, число казаков возросло до 2 1/2 тысяч. Они срывали польские разъезды, открывали расположение и силы неприятеля, наконец, вместе с прочими войсками, участвовали в кровавом штурме Праги.

С высоты трона великая Императрица заботливо следила в продолжение своего долгого и славного правления за подвигами донцов на отдаленных окраинах русской земли. Она благоволила к донскому войску, ценила его вековую верность, почитала его доблести, что видно из ее собственных слов: «Войско донское бесстрашно ходило на приступы и опровергало превосходные силы неприятеля в польских сражениях».

В 1793 году войску пожалована Высочайшая грамота, в которой подтверждались его права на вечное владение принадлежащими ему землями. Депутаты от войска удостоились получать эту грамоту из собственных рук Государыни, вместе с картой войсковых земель и хлебом-солью. На обратном пути депутатов чествовали по старинным обычаям. На границе войска их ждал почетный караул; в Черкасске их встречали колокольным звоном, пушечной пальбой. Когда смолк гром орудий, царскую грамоту и хлеб-соль внесли в войсковой круг; дьяк прочел ее вслух, войсковой атаман поцеловал Высочайшую надпись. После торжественного молебна весь круг двинулся к дому войскового атамана, где пожалованный хлеб-соль был разделен на 6 равных частей, из которых одну раздробили на мелкие кусочки по числу присутствующих; остальные части были разосланы по станицам. Везде так же торжественно встречали царскую грамоту, вычитывали ее на полных станичных сборах, после чего делили царский хлеб-соль между всеми станичниками.

В царствование сына и преемника Екатерины 6 донских полков бились под начальством того же Суворова в Италии, выручали русские войска в горах Швейцарии, но об этих славных делах рассказано в другом месте[6].

В последний же год царствования Императора Павла Петровича войско Донское выставило еще небывалое до того времени ополчение в памятный поход «к стороне Оренбурга». Атаман Орлов отдал приказ по войску, чтобы «все донцы до последнего непременно в 6 дней выступили о-двуконь с полуторомесячным провиантом». И действительно, собрались и вооружились все до последнего: станицы остались без писарей, церкви – без чтецов. Не были забыты и донские калмыки, которым также было приказано, всем без исключения, подняться в дальний поход. Распоряжения к таинственному походу делались спешно. В Оренбурге скупались верблюды для перевозки тяжестей по Киргизской степи, из казны было отпущено на жалованье, провиант и фуражное довольствие 2 1/2 миллиона рублей, «кои, писал Государь, должны быть возвращены из добычи той секретной экспедиции». Атаман выслал в Оренбург надежных офицеров, чтобы они секретно разузнали, какие есть пути для прохода войска через киргизские степи до Хивы и оттуда к Бухаре, и далее в Индию. На Дону же немногие знали, что это за Индия? Не знали, что поперек дальнего тысячного пути протекают широкие многоводные реки; расстилаются песчаные безводные пустыни, возвышаются к небу заоблачные, покрытые вечным снегом горы, и что только преодолевши все эти трудности, можно попасть в страну алмазов и жемчуга, туда, где произрастают пальмы, драгоценные сандальные деревья, где водятся слоны, тигры, обезьяны и самые красивые в мире птицы, одним словом – в Индию, которую захватили англичане. Про все это мало кто знал. Тем не менее, через месяц после царского указа 22 1/2 тысяч донцов были уже в сборе. Когда их разделили по полкам, оказалось 41 полк и 2 роты конной артиллерии. Перекрестившись, казаки поклонились в родную землю и повернули коней на восход солнца: не многие таили смутную надежду вернуться назад. Донцы двинулись к Оренбургу четырьмя отрядами, под общим начальством атамана Орлова. Как во времена Пугачевщины, Дон опустел: остались бабы, дети да калеки безногие.

Государь, получивши донесение о выступлении Донского войска, остался чрезвычайно доволен. Он приказал объявить донцам Высочайшее благоволение «за готовность к выступлению, за исправность, а равно пожелал им счастливого похода и успеха». Еще раньше того, Государь обещал все богатства Индии в пользу донцов.

Стояла жестокая стужа; дороги от множества снега были не проходимы, особенно для артиллерии; сильные встречные метели бушевали на широком просторе степей. Бьются целый день казаки, придут на ночлег, а обогреться негде, измученным коням нет корма. В Саратовской губернии был перед этим неурожай, почему ни за какие деньги нельзя было достать ни сена, ни овса. Боялись, что лошади совсем оголодают. Наступил март, снега стали таять, рушились реки. Казакам ежедневно приходилось то складывать живые мостки через игравшие реки, то переходить их в брод или же пускаться на авось по тонкому льду, проваливаться и вовсе тонуть. Иные полки ежедневно меняли свои маршруты, выгадывая, где бы лучше пройти. Проходили недели, и атаман не знал, где его полки находятся. Много натерпелись тогда донские казаки! Однако на 24-й день похода, поиска остановились на реке Иргизе, за которой расстилалась без краю ровная, как скатерть, киргизская степь. Был пройден путь в 700 верст, а сколько оставалось – про то никто не ведал. Тут довелось казакам встречать Христов праздник. Под открытым небом они прослушали божественную службу, похристосовались, разговелись по-походному и окружили атамана. На этот раз его лицо, истомленное тревогами за судьбу дальнего похода, имело вид необычайный: важный, торжественный. Все затаили дыхание, когда атаман развернул какие-то бумаги и стал читать сначала одну из них; то был Высочайший манифест о восшествии на престол нового Императора; в другой бумаге заключалось повеление о немедленном возвращении казацких полков на Дон. «Жалует вас Бог и Государь родительскими домами!» – много раз повторял атаман сменявшим одна другую толпам казаков, из которых каждому хотелось удостовериться в подлинности того, о чем он кругом слышит, а ушам не верит… Повернули в обратный путь, и хотя было все то же, но переносилось легче; в апреле казаки уже разошлись по домам, и, что отраднее всего, вернулись в добром здоровье, покинув в степях самую малость могильных крестов.

Еще не успели донцы позабыть киргизских степей, как их двинули на другой конец, к берегам Немана и дальше, на знакомые отцам поля Германии. На этот раз довелось встретить войска более искусные, чем немцы, привыкшие к победам, предводимые лучшим полководцем Европы. Речь идет о французах, их императоре Наполеоне. Почти во все продолжение великих войн Императора Александра на челе казачьих полков стоял Матвей Иванович Платов, «вихрь-атаман», как звали его в ту пору. Как зоркий орел с поднебесья намечает себе добычу, так и казачий атаман, внимательно следивший за ходом битвы, вдруг расправлял свои могучие крылья: по его слову, по его знаку летели казачьи полки – то в тыл, то во фланг, то навстречу врагу; причиняли ему замешательство, били, гнали, вырывали из рук готовую победу. А французы, к тому же, были заносчивы, на казаков смотрели свысока; в походе и на биваках не соблюдали осторожности, дрались в бою запальчиво, короче сказать, промахов делали много, но ни один промах не проходил им даром. Если они отступали, казаки сидели у них на хвосте, при наступлении – казаки их сдерживали, скрывали передвижение своей армии; наконец, когда французы располагались по квартирам, казаки не давали им отдыха, держали в нашей готовности к бою. Французы не знали, когда, откуда и в каком числе появятся казаки. Они возненавидели их, а впоследствии стали бояться. Наполеон сказал про казаков, что это посрамление рода человеческого. Он не знал, как и чем от них обороняться.

Император Александр Павлович вел с французами три войны: в первой войне он хотел помочь австрийцам, во второй – пруссакам; в третьей войне нам самим пришлось обороняться.

Наполеон обладал тем великим даром полководца, что умел всегда упредить противника; пока тот соберется с силами, пока придумает с чего начать, уж он окружен французскими войсками и, волей-неволей, должен принять бой. Так же случалось и с нашими союзниками: когда они являлись к нам на помощь, они уже были разбиты, и вся тяжесть войны падала на русских. Последний раз дело стояло еще хуже, потому что Наполеон раскатал пруссаков в один и тот же день в двух сражениях и занял их столицу, Берлин. Пруссия очутилась в самом беспомощном положении; из-за нее приходилось на свой страх начинать новую войну.

Соблюдая осторожность, наша армия то наступала к Висле, то отходила к своим границам, смотря по обстоятельствам, причем случались мелкие схватки, бывали и жестокие бои, когда обе стороны сходились всеми силами. В этой войне казаки, которых считалось 13 полков, имели много случаев показать, на что они способны.

В конце января 1807 года, среди зимы, на покрытых снегом полях, возле прусского городка Прейсиш-Эйлау происходила кровопролитная битва, которую можно уподобить разве только Бородинской: без малого 50 тысяч убитых и раненых устлали место двухдневного побоища. Сражение кончилось в ничью, но Наполеон, чтобы показать, что он взял вверх, простоял на месте 9 дней, после чего также отступил. Отступление его войск совершалось так торопливо и в таком беспорядке, что по следам армии валялись раненые, умирающие, торчали фуры, повозки, даже попадались пушки.

Казаки, под начальством Платова, шли по пятам французов, не давая им отдыха ни на бивуаках, ни на квартирах. Французская конница до того обессилела, что перестала выезжать на аванпосты, почему нашему авангарду всегда приходилось иметь дело с пехотой. В первых числах февраля Платов выгнал французов из Прейсиш-Эйлау, при чем освободил из плена более тысячи русских; кроме того, в продолжение месяца казаки сами нахватали в мелких схватках 2200 французов, в том числе до 40 офицеров. Французы во время зимней стоянки умаялись больше, чем за время походов. Донцы, как шмели, кружились вокруг деревень, срывали пикеты, хватали пленных, отбивали продовольствие и этой малой войной держали неприятеля в вечной тревоге. Французская пехота в самое ненастное время проводила дни и ночи на бивуаках в ожидании казаков. С этого времени за Платовым утвердилась слава лихого атамана, слава, которую он сохранил до конца своей боевой жизни.