Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Почти в то же время в Красноярском форпосте затрещала на вышке у часового трещотка, вслед за которой раздались тревожные крики: «Киргизы! Киргизы!». Казаки, сколько было их в наличности, седлали лошадей, надевали оружие и собирались вокруг своего приказного Ефремова! Когда набралось «храброй братии» человек 30, Ефремов махнул с ними за Яик; второпях он забыл даже оповестить соседние станицы – Калмыковскую и Харкинскую. Выбравшись в степь, Ефремов сделал смотр команде, причем оказалось, что только один казак, по имени Нефед, выехал неисправным: лошадь под ним была тяжела на бегу, маштак, годный лишь для воза. Нефеду велели вернуться, как он ни напрашивался. «Ну, ребята, молись!» – сказал Ефремов. Сняв шапку, он перекрестился сам, казаки сделали то же. «С Богом!». Припав к луке, с пиками наперевес, понеслись казаки на облачко пыли. Они скакали молча, кругом расстилалась безбрежная степь; лишь конский топот глухо отдавался в ушах. По временам Ефремов давал приказ: «Сдержи! или же «Припусти!» смотря по надобности. Скачут казаки 10, 16, скачут 20 верст. Вот облачко стало редеть; сначала обозначилась точка, из точки выросло пятнышко, все больше, больше, и вот, наконец, стали приметны отдельные всадники, киргизские наездники. Когда беглецы очутились в полуверсте, Ефремов скомандовал: «Ну, пущай, чья возмог!» Но этой команде казаки закричали, «загайкали» и вытянулись в ленту; самые резвые уже настигали киргизов; они уже несутся на хвостах их лошадей. Два киргизских «батыра», отделяясь по временам от партии, один вправо, другой влево, описывали дуги и быстро, с пронзительным воплем, наскакивали на казаков, угрожая им своими длинными пиками. Пока казак придержит лошадь, чтобы дать отпор, батыр круто повернет назад, исчезнет и снова за свое. «Вправо забирай, ребятушки!» – покрикивает Ефремов, скакавший сзади. Дело-то в том, что справа налево ловчее бить пикой, почему выгоднее иметь противника с левой стороны.

Чтобы облегчить лошадей, киргизы сбрасывали с себя верхнюю одежду, выкидывали из-под себя седельные подушки, наметы, а иные даже скидывали седла. Ефремов с удовольствием заметил, что киргизские аргамаки, видимо, притомлялись, тогда как его конь, чем больше скакал, тем больше прибавлял бегу. Он продвинулся вперед и сказал Семену Азовскову: «Ты, Сема, бери себе голубого, а я возьму красного». Азовсков, рослый и сильный казак, припал почти к гриве своего игреняго, набрал воздуха в могучую грудь и, не говоря ни слова, ринулся на «голубого», то был киргизский батырь, одетый в голубой чапан. Смекнул батыр, что ему не уйти, повернул круто аргамака и со всем усердием ткнул Семена пикой. Обливаясь кровью, казак опрокинулся назад: пика угодила ему в лоб, под левую бровь. Ловок и бесстрашен был Сема Азовсков, а не успел отбить удара, опоздал! Слепились они теперь с киргизом в рукопашную: крутились-крутились, и оба разом свалились наземь. Тут как орлы наскакали казаки, вмиг прикололи «голубого». Тот богатырь, что был в красном чапане, бросился было на помощь товарищу, но за ним уже следил Ефремов и на ходу пронзил его пикой. Остановились казаки, перевязали Азовскову рану – бедняге было очень плохо – и, давши ему оправиться, поскакали дальше. Между тем, киргизы разделились на две партии: одна партия взяла вправо, другая – влево; всей командой казаки повернули за последней. Начинают нагонять опять. «Вот, думают, скоро будет работа!» Только они это подумали, киргизы скрылись в лощину. Подъехали казаки к лощине – что за чудо? Вся лощина занята неприятелем, сотни на четыре, если не больше, и множество значков. «Слезай, ребята!» – прогремел голос Ефремова. В одно мгновение казаки попадали с лошадей, сомкнули их в кучку, переплели поводьями, а сами взялись за винтовки.

Как коршуны вылетели ордынцы, издавая пронзительные крики; знаменосцы держали высоко свои значки, прочие изготовились разить пиками, торчавшими из-под мышек. Казаки, прижавшись к лошадям, выпалили с колена через ружье, и тотчас 10, а то 16 всадников опрокинулись навзничь. Азиатская прыть сразу пропала. Завидя кровь, киргизы растерялись, удалились, после чего только самые храбрые джигиты решались подъезжать поближе, а остальные лишь кричали да попу кивали. Меткие пули, между тем, свое дело делали. Вот свалился самый главный, до сих пор неуязвимый «батыр», надоедавший казакам хуже, чем оса. Много пуль в него попало, а он все гарцевал да гарцевал в своем панцире, прикрытом халатом, пока казак Трифон Михалин не изловчился да не попал ему в лоб: не вздохнул батырь. Тут киргизы окончательно присмирели, отъехали еще дальше и стали пускать стрелы, а у кого были ружья – пощелкивать пулями. Ни пули их, ни стрелы не делали вреда казакам, но лошади пугались, могли расстроить их защиту. Кроме того, истомленные дальней ездой, казаки сидели в осаде часов 5 или 6. Сначала они посматривали назад, в свою сторону, не покажется ли выручка; но ничего не видя, кроме голубого неба и серой земли, бросили и смотреть. Солнце скоро скрылось, наступала ночь, надо было спасаться, пока еще не стемнело. Поднялись казаки и тесной кучкой, шаг за шагом, стали подвигаться к Яику, по временам отстреливаясь и ведя за собой связанных «по шеям» лошадей. Киргизы было расступились в надежде, что казаки пойдут на утек, но они слишком опытны, чтобы поддаться на такую грубую уловку, и продолжали тихо отступать, не прибавляя шагу. Таким образом, прошли с версту. «Наши, наши!» – закричали несколько голосов сразу, завидя перед собой всадника. Красноярцы запрыгали от радости и разом грянули «ура!» да так громко, что киргизы остановились в ожидании атаки. «Постойте, братцы, радоваться, – сказал сурово Ефремов, – всмотритесь-ка вы хорошенько, кто это?». Казаки вгляделись и ахнули от удивления: в одиноком всаднике они скоро признали Нефеда, того самого, которого покинули на берегу Яика. Ему, как забракованному, стало стыдно; казаки засмеяли бы его самого и весь его род до седьмого колена, и вот он по следам товарищей поплелся на своем маштаке.

Навстречу Нефеду отделилась кучка киргизов; он повернул было в сторону, но маштак еле переступал с ноги на ногу. Тогда Нефед пал на колени, выстрелил и в то же мгновение был окружен. Ему связали назад руки, посадили опять на лошадь и повели в толпу. По пути Нефед что-то кричал. «Прощай, прощай, товарищ!» – отвечали казаки. Больше они его не видели. Однако бедняга сослужил добрую службу. Он объяснил киргизам, что вслед за ним скачут соседние станицы, а что сам он ехал от них только передовым. Киргизы съехались вместе, верно на совещание, потом, разделившись по кучкам, скрылись в разные стороны.

С честью, со славой возвращались красноярцы домой, и радость их омрачалась лишь потерей двух добрых, товарищей: Сема Азовсков на третий день отдал Богу душу, а месяца через два пришел к жене Нефеда мирный киргиз с известием, что тело ее мужа лежит в степи, в таком-то месте. Послали команду, которая действительно нашла полусгнивший труп. После уже узнали, что ордынцы отдали пленника брату того самого киргиза, которого Нефед смертельно ранил. Пока раненый был жив, Нефеда не трогали, а когда тот от потери крови умер, его брат зарезал Нефеда, как овцу, и выкинул на съедение волкам. Горько взрыдала вдова, когда внесли в осиротелую светлицу лишенный человеческого образа труп ее верного друга и кормильца, бедного Нефеда.