Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Накануне Нового года Толкачев с вооруженной толпой шумно явился из-под Оренбурга; в этот же день ворота ретраншемента затворились: началась осада, прославившая его доблестных защитников. Мятежники, засевши в высокие избы, или забравшись под кровли, били на выбор пехоту, стоявшую по валам. Симонов приказал стрелять калеными ядрами. Последние, хотя пробивали насквозь городские постройки, но уходили в снег и потухали, не причиняя вреда. Тогда между солдатами вызвались три охотника: они выскочили из укрепления и подожгли ближайшие постройки. Вечером гарнизон сделал вылазку и еще зажег несколько строений. Так они делали подряд несколько дней, пока перед ретраншементом не очистилась площадь до 100 сажень ширины, в глубине которой виднелись улицы, заваленные у входов. Казаки делали завалы из толстых бревен, в избах пробивали бойницы, в различных местах насыпали батареи. Тем не менее, Толкачев написал в Берду, что ему нужна помощь, а пуще всего пушки. Пугачев сейчас же выслал Овчинникова с 50-ю казаками, 3 пушки, единорог, вскоре выехал и сам. После обычной встречи Пугачев осмотрел укрепление и приказал вести подкоп под одну из фланговых батарей, наиболее вредившую казакам. Главным мастером выбрали мордвина Якова Кубаря. Работу вели тихо, без шума, делали частые отдушины, сажени на 3–4 одна от другой; освещали галерею сальными и восковыми свечами. Когда прошли 50 сажень, работа была прекращена, вкатили бочку с порохом и прикрыли ее тряпицей. Никому из этих минеров не пришло в голову, что горн нужно забить. 20 января, за 3 часа до рассвета, Пугачев, спустившись с Кубарем в мину, сам поставил свечу на середину бочонка. Когда свеча догорела, последовал взрыв: обрушилась часть рва, причем последний засыпало на половину землей. Еще не успел рассеяться дым, как огромная толпа мятежников, среди которой шли казачки, одетые в бешметы, бросилась на штурм. Часть мятежников спустилась в ров, откуда пыталась взобраться на вал; их встретили штыками, а по остальным ударили несколько раз картечью.

Толпа быстро очистила площадь, потом, засев в домах, открыла безвредную стрельбу. Те же, которые спустились в ров, старались подкопать насыпь, рубили заплотные столбы, пытались вскарабкаться наверх. Тогда поручик Толстопятов сделал вылазку, выбил их оттуда, и они, попавши также под картечь, почти все были перебиты. Штурм продолжался 10 часов и обошелся Пугачеву дорого: в 400 человек убитыми и ранеными, защитники же потеряли только 15 человек. После такой неудачи казаки пристрелили Кубаря и пошли искать другого минера. Опять согнали рабочих. Галерею повели на этот раз не прямо, а коленами. Самозванец сам следил за работой, он не давал отдыха ни днем, ни ночью, ни в будни, ни в праздники, кроме дня своей свадьбы, которая происходила как раз в это время. Казаки уверили самозванца, что если он женится, то «войско яицкое будет к нему более прилежно». Сосватали дочь казака Кузнецова, девицу хорошую, постоянную, но, как отец, так и сама невеста, вовсе не были довольны этой честью: девичье сердце чуяло, что ее суженый не царь, а вор и самозванец. Под венцом Устинья горько плакала, несмотря на то, что ее величали «благоверной императрицей».

«Именно ли ты Государь? – спросила Устинья, оставшись наедине с Пугачевым. – Я потому сомневаюсь, что ты женился на простой казачке. Ты меня обманул и заел мою молодость: ты человек старый, а я молодешенька». – «Я бороду обрею, тогда буду помоложе». – «Без бороды тебя казаки любить не будут», – ответила несчастная.

В полночь на 19-е февраля явился в укрепление малолеток Иван Неулыбин и объявил, что казаки подвели под соборную колокольню подкоп. Едва успели вывезти часть пороха, как колокольня вздрогнула, потом «с удивительною тихостью начала валиться на ретраншемент. На самом верху спало 3 человека, их снесло на землю, не разбудив; пушку с лафетом составило вниз». Однако 45 человек все-таки поплатились жизнью. Тотчас после взрыва загрохотали в крепости пушки, так что казаки не решились двинуться на приступ, только слышались понукания старшин: «На слом! На слом, атаманы-молодцы!». Крики продолжались до самого утра. На другой день Пугачев уехал в Берду, поручив атаману Каргину осаду городка и охранение Устиньи. Хотя старшины являлись к ней на поклон, а Каргин ходил ежедневно с докладом, Устинья не вмешивалась в их дела и вела жизнь затворницы, обездоленной в расцвете красоты и молодости. Теперь казаки повели подкопы по дну Старицы, или старого русла, чтобы ворваться в крепость разом в нескольких местах.

Осажденные в ответ стали буравить землю, удвоили караулы. Несмотря на все тяготы мучительной осады, несмотря на соблазнительные увещания казаков, уезжавших на переговоры, они оставались верны присяге. Запертые тесной кучкой на краю крещеного мира, они не знали, что творится на Руси, где войска Императрицы, когда можно ожидать от них помощи? Только надежда – этот лучший спутник жизни – поддерживала бодрость и мужество екатерининских солдат, голодных, удрученных, но не входивших в сделку с явными изменниками.