Новый старый дом

Глава 4

На обед Аглая выделила три пирожка. По полтора на каждого. Это было мало, почти ничего. Особенно после такой прогулки до Дёмкино и всех последующих переживаний, но, похоже, стоило привыкать. На ужин она планировала сварить пару яиц и, может быть, немного крупы.

С момента ухода незваных гостей мысли девушки занимал лишь один вопрос: «Что делать? На что рассчитывать?» Она не замечала почти ничего вокруг, в столовую пришла по одной лишь привычке и отвлеклась только заметив, как Елизавета Фёдоровна сама пошла за тарелками и блюдом. Всё такая же расстроенная, она то ли пыталась так извиниться, то ли просто поняла, что от ушедшей в себя дочери соблюдения условностей ждать не стоит.

Аглая с какой-то безысходной грустью смотрела, как мать перекладывает на блюдо несчастные пирожки. Все возмущения в её сторону сейчас застревали в горле и казались бессмысленными. Елизавета Фёдоровна прежде даже с покупкой нужного количества продуктов не очень-то справлялась, часто не угадывая с ценой. Как бы на самом деле она могла спланировать такую поездку? Сейчас девушке казалось, что она должна была понять это ещё в Городе Вишен. Должна была всё проверить или хотя бы взять с собою больше средств.

– Спасибо. – Аглая улыбнулась матушке, поставившей перед нею тарелку с приборами.

Мысли её вновь вернулись к главной нынешней проблеме: как уехать отсюда, если денег на это нет совершенно? Пирожки закончились быстро, а хорошего решения в голову так и не пришло.

– Мама, дайте мне, пожалуйста, ваши деньги. Я отпишу Михаилу с Петром. Возможно, они смогут нам как-то помочь.

– Да, дорогая. Конечно.

Не выдержав прямого взгляда дочери, Елизавета Фёдоровна уткнулась в пустую тарелку. Аглая легонько вздохнула. Она решила не говорить обо всём. Например, о том, что просить она будет денег на билеты, а лучше приезда кого-то из братьев. Слишком велика оказалась ответственность, слишком сложны решения для той, что и по Империи Солнца ездила лишь с родными и всего пару раз. Аглая отложила приборы. Теперь нужно было понять, как продержаться до ответного письма. И выяснить, вдруг где-то поблизости всё же есть телеграф? Так вышло бы гораздо быстрее.

– Мама, пойдёмте на кухню. Я проверю, может быть там сохранилась еда, а вы мне кое-что расскажете.

– Хорошо, Аглаюшка.

Подхватив посуду, девушка пошла вперёд. Елизавета Фёдоровна тихо последовала за ней.

Разобраться с сохранившимися запасами требовалось как можно быстрее, но сперва Аглая решила перемыть накопившуюся уже посуду. На это должна была уйти вся оставшаяся вода, но что уж поделать. Девушка нашла ещё одно ведро, слила туда всё из таза. Нашла какое-то старое пыльное полотенце, сбегала на улицу, чтобы его вытряхнуть и заодно вылить помои. Всё это время она не могла собраться с мыслями и задать матери первый вопрос. Та покорно ждала, сидя на табурете. Наконец, сложив всю посуду в таз и намылив небольшую тряпочку, Аглая принялась за мытьё и разговор:

– Мама, расскажите про мой дар.

– Да я и не знаю ничего особенно.

Девушка стояла к ней спиной, но будто своими глазами видела, как та потянулась пальцами к бахроме шали.

– Это батюшка твой одарённым был, я же из простых дворян.

– Отчего же он мне ничего не рассказывал?

– Так, не дело ведь девице дару учиться. Да и… У семьи батюшки твоего, хоть и кичились они даром, он всегда слабым был. Жить с этого не получалось, а хозяйствовать Дмитрий Васильевич – дед твой – недостойным считал. Как он умер, Петенька хотел на землях производство наладить: заводик для пастилы поставил, да и других мыслей много было. Помню, он мне сказал: «От такого дара никакого толку, да и пропади он пропадом. Своим умом заживём, счастья себе добудем». Только вот уехать нам пришлось. А там уже он и Мишеньке с Петрушей сказал о даре забыть, а больше о делах думать. Тебе так и вовсе решил ничего не говорить. Очень гневался, когда я тогда сболтнула.

– Неужто совсем никаких артефактов делать он не умел?

– Мелочь всякую, я уж и не помню точно. Никакого толку.

Аглая закончила намыливать посуду и аккуратно обмывать её под рукомойником.

«Нам бы сейчас и мелочь пригодилась.»

– А дом как же? Это ведь тоже артефакт?

– Ой, Аглаюшка, не знаю. Утя-то уже давно создан был. Может, тогда и силы в роду больше было.

Остановившись, чтобы смахнуть упавшую на лицо прядь, девушка вдруг поняла, что не слышно ни единого скрипа или шороха.

– Мама, а давно ли так тихо?

Она обернулась к Елизавете Фёдоровне.

– Пожалуй. Пожалуй, с самого прихода гостей.

Аглая задумалась. А ведь в беседе с соседом и инспектором она сказала и то, что прежде Дому не нравилось.

– И с чего бы ему тогда молчать?

– Ты про Утю? И правда. А знаешь, ты вот спросила. Мы ведь раньше, когда приезжали сюда, батюшка твой всегда к Уте ходил. Может, он обиделся, что мы не пришли?

– К Уте? Но ведь это дом.

– Да, но батюшка твой к его Сердцу ходил.

Звучало интересно, только Аглае сейчас нужно было иное. Утя молчал, и даже если из-за обиды, девушку всё устраивало. Ходить по дому под аккомпанемент скрипов и стонов дерева ей изрядно надоело. Она вновь вернулась к посуде.

– Мама, а в доме есть артефакты?

– Что ты, дорогая. Мы не так уж богаты были. Если твой дедушка или батюшка, или ещё кто сами что-то делали, то всё продать старались. Разве что вот свечи артефактные в комнатах были, да ты сама видела – не горят они.

– Может быть, получится что-то сделать?

Аглая взяла тарелки, которые составляла рядом с тазом, перенесла их на стол и принялась раскладывать на подготовленном полотенце.

– Ох, не думаю, дорогая.

Елизавета Фёдоровна печально качнула головой.

– Вот твоя серебряная ложечка… К слову, ты же не забыла её?

– Нет, мама. Вы мне слишком часто о ней напоминали.

– Вот и хорошо. Так вот, ложечка эта была артефактной, не чернела со временем. Только как мы переехали, года через два я увидела, что она потемнела. Пришла к батюшке твоему, а он сказал, что долго не питали её. Даром нужно было подпитывать, а так плетение какое-то разрушилось и всё, стала она обычной. Так жалко было.

– Но ведь свечи, наверное, часть Ути?

Елизавета Фёдоровна пожала плечами.

– Я не знаю, дорогая. Я в этом совсем не разбираюсь.

Вернувшись к тазу с оставшимися там чашками, Аглая уже хотела продолжить, но вдруг задумалась: «Если ложка стала обычной из-за того, что её не подпитывали, а Утя – артефакт, возможно, его тоже нужно подпитывать? Может быть, отец ходил к Сердцу для этого?» Жить с ощущением постоянного наблюдения ей, откровенно говоря, не понравилось, но если дом станет обычным, это может быть опасно. Стоило признать: комнаты оказались в неплохом состоянии в том числе благодаря охранной магии Ути. И благодаря ей же Аглая чувствовала себя здесь в безопасности, несмотря на глушь и отдалённость от человеческих поселений.

Вернувшись к полотенцу с тарелками и вытерев о его край руки, девушка посмотрела на мать.

– А покажите мне, где находится это Сердце?

– Это на втором этаже. Я покажу.

Елизавета Фёдоровна была явно удивлена таким интересом.

Поднявшись по лестнице, они повернули налево. Ещё сегодня утром Аглая приоткрыла двери комнат, чтобы в коридоре было не так темно. Теперь в струившемся из них свете было отчётливо видно танцующую в воздухе пыль. В самом конце коридора стену закрывала декоративная панель с деревянной цветочной мозаикой, конечно же, растерявшей весь лоск. Но баронесса подошла именно к ней. Огладила, на пару секунд задержав руку в одном месте. Обернулась на Аглаю:

– Тут такой же замок, как на входной двери.

Внутри мозаики что-то щёлкнуло, и вся она открылась как обычная дверь. Пахнуло застоявшимся воздухом. Елизавета Фёдоровна раскрыла створку пошире, но внутри было совершенно темно. Аглае пришлось спуститься на кухню за одной из найденных свечей. При её слабом свете девушка, наконец, решилась перешагнуть порог.

Комнатка оказалась маленькой. Пыли было столько, что на полу оставались следы. До этого Аглае думалось, что за прошедшее время она почти привыкла к ощущению плёнки на коже, грязи повсюду и даже в воздухе. Но в этой комнате всё это чувствовалось в два раза сильнее. Девушка недовольно поджала губы. Почти всё пространство занимал довольно большой стол с чугунным макетом усадьбы. На нём был не только господский дом, но и остальные строения, включая колодец.

Наклонясь поближе и рассматривая с удивительным мастерством сделанные домишки и всё прочее, Аглая даже забыла о брезгливости. Коснулась пальцами свободной руки изящных парадных ворот не больше трёх сантиметров высотой. И тут же их отдёрнула. Кожу закололо, ошпарило холодом.

– И что это? – слова девушка прошептала, почему-то говорить громко не хотелось.

– Ты что-то сказала?

Елизавета Фёдоровна заглянула внутрь, но заходить не стала.

– Да. Это то самое Сердце?

Аглая отступила в сторону, чтобы мать могла увидеть макет.

– Да, это оно.

– Вы не знаете, тут есть какой-то замок?

– Не знаю, дорогая. Твой батюшка ничего не рассказывал.

– Как всегда.

Девушка вновь повернулась к макету. Полумрак, почти что тайная комната, мерцание свечи, неожиданный холод от сердца Дома – всё это будило пытливость, которой она и в обычной жизни не сильно противилась. Разве что с этой безумной поездкой сюда в Утятино сложилось иначе.

– Ну давай попробуем, – она прошептала ещё тише, чтобы матушка не услышала.

Аглая снова коснулась металлических столбиков ворот и не стала отдёргивать руку, когда ощущение холода вернулось. Оно не пропало также быстро, как при касании ручки входной двери дома, но и не усилилось. Через некоторое время девушка почувствовала покалывание сначала в ладони, потом – в части руки до локтя. Постепенно оно добралось до плеча, а оттуда через грудь куда-то под рёбра, где и замерло. Эти ощущения не были приятными. По спине Аглаи одна за другой сбегали волны мурашек.

– Душенька, ты что-то нашла?

– Нет, мама. Просто смотрю.

Отчего-то говорить о происходящем девушка не хотела. У неё в груди довольной кошкой свернулось совершенно детское любопытство, ревниво не желающее ни с кем делиться такой чудесной тайной. Между тем в ладонях появилась слабость. Чувствуя, как та расползается дальше по телу, Аглая решила, что пора заканчивать этот опыт. Пальцы словно прикипели к металлу, но с некоторым усилием у неё всё же получилось их оторвать.

– И что теперь?

Она опёрлась спиной о стену, пытаясь справиться с головокружением. Ответа, разумеется, никто не дал.

Так и не дождавшись чего-то особенного, Аглая по стеночке дошла до выхода. Матушка выглядела несколько обеспокоенной.

– Дорогая, ты совсем бледненькая.

Елизавета Фёдоровна поспешила подойти к дочери и мягко её приобняла.

– Всё хорошо, я просто устала после сегодняшней прогулки и всех этих волнений. Мне нужно к себе.

– Да, конечно. Пойдём, дорогая. Я помогу.

С матушкиной помощью девушка добралась до своей постели. Ещё немного посуетившись и поохав, Елизавета Фёдоровна оставила её отдыхать. Уже почти что в полусне Аглая услышала, как тихонько скрипнули доски, задребезжали стёкла в окнах, и лёгкий ветерок скользнул по её лицу.