Новый старый дом

– Ну рассказывайте, мама.

– Вот смотри, Аглаюшка.

Елизавета Фёдоровна сняла с самовара маленькую крышечку.

– Сюда нужно положить растопку. Щепочек или бумаги какой-то, а потом одну бумажечку поджечь и бросить сверху. А когда разгорится, уже и дров можно подкинуть. Только маленькие нужны. Петруша любил их сам колоть из чурбачка.

Глаза баронессы вновь стали влажными.

– Это всё? Больше ничего не нужно?

Аглая сосредоточенно смотрела на самовар, стараясь не замечать очередного материного расстройства.

– Была ещё труба такая, её твой батюшка сверху ставил, как огонь разгорится. И обязательно поднос расписной! Никогда без него не топили.

– Дрова, значит.

Девушка задумалась. Старую поленницу она видела, пока шла к нужнику, но та была пуста. Верно, крестьяне растащили за прошедшие годы. Пробормотала:

– Может быть, на кухне что-то осталось?

Полешки чуть больше щепок и правда нашлись в ящике рядом с плитой. Немного, но на самовар должно было хватить с избытком. Подноса и трубы Аглая нигде не заметила и решила, что поищет, если без них ничего не выйдет. Зато в одном из шкафчиков нашёлся простой заварник. Прихватив из своей комнаты мешочек с чаем, который всё-таки удалось сберечь за время долгого путешествия, и найденные вчера спички, девушка отнесла всё на веранду. После опять сходила на кухню за чашками, пирогами и бумагой, в которую они были завёрнуты. Она должна была сойти за растопку.

Всё получилось и, на Аглаин взгляд, неплохо. Огонь внутри самовара горел, даже иногда вырывался сверху. В первый раз девушка из-за этого закрыла дырку крышечкой, не обращая внимания на заверения матери, что батюшка так не делал. Огонь тут же потух. Пришлось разводить снова. Через некоторое время внутри самовара начало кипеть. Крышка в виде кольца, закрывавшая саму ёмкость с водой, принялась подскакивать, из-под неё вырывался пар. Елизавета Фёдоровна тут же вспомнила про маленькую дырочку – «душничок», который нужно было открыть. Позже откуда-то снизу из самовара на стол просыпались ещё красные угольки. Аглая поспешила их смахнуть и затоптать, радуясь, что не постелено скатерти, и понимая, зачем нужен был поднос.

Наконец, девушка заварила в маленьком чайничке листья, потушила огонь в самоваре, развернула пироги и с вожделением взяла один, уже предвкушая нежность тушёной капусты.

– Дорогая, но как же так. – Елизавета Фёдоровна смотрела растерянно. – А как же блюдечки под чашки и блюдо для пирога, и тарелки, и приборы.

Аглая медленно выдохнула, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не сказать лишнего. Голод тянул изнутри уже час не меньше. Пока возились с этим самоваром, он успел отрастить зубы и начал жевать её внутренности вместо нормальной еды. Руки тянуло из-за утренних вёдер с водой. К тому же бегая туда-сюда по дому, она успела устать: всё-таки не квартира, до кухни ещё дойти нужно. Да, вчера вечером Аглая нашла в себе силы накрыть в столовой почти что приличный ужин с тарелками, блюдом и разве что без белых салфеток, но сейчас ей слишком хотелось есть. Да и какая разница, как всё это выглядит? Рядом всё равно никого нет! К тому же тарелки лежали у мойки грязными.

– Мама, если вам нужны блюдца и прочее, вы можете поискать это в шкафах в столовой. Я же слишком хочу есть.

И Аглая с самым решительным видом откусила половину пирожка.

– Душенька, нельзя же так. Ты вскоре растеряешь все манеры. Ты почти уже забыла о приличиях.

Подняв взгляд на мать, лицо которой выражало искреннее огорчение, Аглая вдруг вспомнила, как та отказывалась есть почти такие же пироги на какой-то станции по пути в столицу. Денег на заведение не было, пришлось изрядно побегать по перрону в поисках приличной и дешёвой еды. Только когда девушка принесла свою добычу, Елизавета Фёдоровна принялась причитать, что есть не за столом – это совершенно по-мужицки.

– Воля ваша, мама.

Завтракали в молчании. Аглая старалась думать лишь о вкусе пирожков и любимого чая. В Империи Солнца разбираться в сортах этого напитка было почти что обязательным для каждого приличного человека. Вот и она пристрастилась, научилась отличать оттенки аромата. Только боялась теперь, что в этой глуши ещё не скоро сможет купить достойный купаж.

Елизавета Фёдоровна всё-таки принялась за еду, но всё вздыхала и сидела со скорбным выражением лица.

Дом молчал. Сдержать разбухшую, окрепшую от голода злость у него получалось лишь напрягши каждый свой член, замерев, сковав все чувства, отрешившись от чужих разговоров и прочего. Сон без сна.

После завтрака баронесса ушла куда-то в дом, а Аглая снесла всё в кухню и задумалась о ближайших делах. Очевидно, её мать, если и осознает убогость такой жизни, то не сегодня и не завтра. Девушка вернулась в столовую и в задумчивости медленно пошла вдоль окон. Мысли скакали с одного на другое, что не удивительно: проблем было море. В доме нужно было хотя бы убраться. Хотя бы в комнатах, потому что спать в пыли просто невозможно. И вообще, нужно бы разобраться с этим домом. Мать рассказывала ей о магических светильниках, о чудесах вроде того, что Родовой Дом может сам себя ремонтировать и поддерживать чистоту, если грязи не слишком много. Но почему же тогда всё в таком состоянии? Кроме того, ей нестерпимо хотелось помыться. Из-за ощущения высохшего пота, дорожной пыли кожа аж чесалась. А ещё закончились пироги. Это значило, что не осталось вообще никакой еды.

Аглая остановилась, пройдя мимо окон туда-обратно почти что три раза. Провела пальцами правой руки по шее, потёрла. Поморщилась.

– Еду нужно купить, значит, нужно идти в село. Помыться будет правильнее после.

Снова потёрла шею.

– Ну нет! Хотя бы оботрусь!

Для этого хватило платка и пары кружек воды. Мылась Аглая прямо на кухне. Хоть натягивать грязное бельё было и неприятно, менять нижнее платье девушка не стала: в сумках имелось всего два на смену, а со стиркой здесь всё ещё ничего не было ясно. Под рукомойником нашёлся небольшой кусочек самого простого мыла, возможно, единственный в доме.

Всё в том же дорожном костюме и с одной из котомок, вещи из которой теперь лежали на её кровати, Аглая решительным шагом вышла по парадному подъезду на дорогу и свернула направо. К образу её добавилась лишь тёмно-серая шляпка с широкими полями, а вот корсет так и остался лежать под подушкой. Понимание этого порождало в душе девушки какое-то искрящееся, пенящееся волнение. К тому же, она шла так далеко безо всякого сопровождения! Аглая широко улыбнулась.

– Совершенно неприлично!

Где-то в часе ходьбы от усадьбы лежало село Дёмкино, которое они с матерью проезжали по пути.

К первым домам девушка подошла уже за полдень. Дорога оказалась сложнее, всё же не привыкла она так долго ходить. Первая радость от хорошей солнечной погоды быстро сменилась ропотом из-за жары. Аглае очень хотелось пить. Её привыкшая к корсету, который до сих пор казался девушке лишь стесняющим обстоятельством, спина разнылась без привычной опоры.

Дёмкино было не большим селом: четыре улицы низеньких домишек с огородами. Но через него проходил Ресанский тракт, потому здесь имелась площадь с церковью, каким-то постоялым двором с харчевней и почтовой станцией. Телеграфных столбов, к слову, видно не было. Ближе к станции стояло несколько деревянных столов под навесом. За ними обычно торговали местные бабы, только бывали они тут разве что до обеда, да по некоторым дням недолго вечером. Аглая этого не знала. Через село они с матерью проезжали в другое время. Пробормотала:

– Они здесь вообще бывают?

Девушка в задумчивости постояла с минуту у пустых прилавков и окинула взглядом всю площадь.

Людей было немного: пара женщин, разговаривавших чуть в стороне, да ещё трое мужчин, спешащих по своим делам. У почтовой станции стояла карета с изображением горланящего петуха, а один из работников споро менял лошадей. На миг у Аглаи мелькнула мысль, уехать на ней, но она лишь коротко усмехнулась такому желанию. На станции можно было бы поесть, но не купить что-то в дом, и девушка повернулась в другую сторону. Церковь тоже не подходила, хотя чашки пустой похлёбки для страждущей там наверняка бы не пожалели. Оставался постоялый двор. Основательная широкая деревянная изба в два этажа выглядела вполне прилично. Пока Аглая осматривалась, от тракта через площадь туда подъехали сразу две телеги с впряжёнными в них совершеннейшими клячами. Даже не сильно много понимавшей в лошадях Аглае было очевидно, что им уже пора бы на покой. С первой телеги соскочил человек и зашёл в избу. Возчики тоже спешились и, не распрягая, принялись по очереди заводить лошадей в широкие ворота сбоку от здания. Немного поколебавшись, Аглая решила всё же сначала зайти помолиться. После такого путешествия обязательно стоило поблагодарить Господа за присмотр. Благо она об этом думала и платок прихватила с собой.

Из всех тех обычаев, которые родители пытались сохранить на чужбине, Аглае полюбились лишь визиты в церковь. Небольшую её построили в Городе Вишен на деньги общины беломорских эмигрантов. В детстве девушке было интересно слушать библейские истории, которые зачастую звучали как сказки. Позже церковь стала тем местом, в которое она приходила, чтобы успокоиться и передохнуть после очередного спора с родителями. Поначалу они случались часто. Аглае не хотелось жить старыми непонятными правилами. К чему держать кухарку, если её оклад за иной месяц выходит в большую сумму, чем покупка всех продуктов? Перед кем неприлично и стыдно готовить самим? Вот и теперь, после первого же шага по лестнице к паперти из груди девушки вырвался тяжёлый вздох, а в душе затеплилась пока ещё крохотная искра умиротворения.

Чистенькая, побелённая снаружи церковь внутри оказалась не в столь хорошем состоянии. Стены местами были оббиты до кирпичей, в некоторых углах темнела сажа. Но в противоположность этой неряшливости и сумраку притвора в самом храме было довольно светло благодаря не позолоченному, но затейливо украшенному коваными завитушками паникадилу. Такой же скромный в оформлении однорядный иконостас зато имел все шесть икон. Слева от Царских врат располагалось изображение Богородицы «Утоли мои печали». Аглая уже хотела направиться к ней, чтобы преклонить колени в молитве, ибо именно к этой иконе в имеющихся обстоятельствах чувствовала наибольшую тягу, когда, поправляя платок, взглядом скользнула к своду храма. Да так и застыла. Словно с самих небес, оттуда на неё смотрел Господь, простирая руки в благословении. Краски росписи со времени создания поблёкли, но взгляд его всё ещё смотрелся совершенно живым и наполненным мудростью. Лучше всего сохранился лик Господа. К краям купола фреска осыпалась и переходила в обычные в этой церкви неоштукатуренные кирпичные стены.

Глубокий тихий голос зазвучал рядом для Аглаи совершенно неожиданно.

– Он не оставил этот приход и в дни самых тяжёлых испытаний.

Говорившим оказался пожилой священник в рясе и с окладистой бородой. Как и Аглая, он смотрел на лик Господа с искренним умилением.