Истоки инквизиции в Испании XV века

Это суд, который король, господин наш, повелел совершить над теми людьми, что вступили в союзы и заговоры во вред королю и взяли себе вождя, чтобы получить контроль над арсеналами Севильи и её замка Триана и грабить и убивать богатых и почтенных жителей этого города.[779]

Читатель, который знает, что сказал Альваро Гарсия, может, конечно, заподозрить, что под «союзами и заговорами», устроенными мятежниками «во вред королю», подразумевается союз с Арагоном, но из чтения «Хроники Хуана II», отредактированной Гусманом, или из версии Сокольничего, на которую опиралась хроника, мы этого узнать не можем. Арагонский аспект истории явно утаён, и из этого можно заключить, что была сделана попытка представить весь этот неудавшийся мятеж как плод мысли нескольких севильских авантюристов, завидовавших «богатым и почтенным» жителям города и жаждавших заполучить их положение и состояние. Тем не менее то, что касается «генуэзцев», обозначенных как цель атаки мятежников, — и это можно найти только у Гусмана, — вполне укладывается в широкий план мятежа, указанный у Гарсии. В то время Генуя была ввязана в жестокий конфликт с королём Арагона Альфонсо V, и атака против генуэзской колонии в Севилье, безусловно, доставила бы удовольствие арагонцам. Как мы отметили, севильцы тоже весьма неодобрительно смотрели на процветающую генуэзскую колонию в своём городе. Сам факт существования этой колонии в Севилье может быть приписан исключительно специальным хартиям и привилегиям, полученным от кастильских королей[780], поэтому атака на эту колонию тоже будет истолкована как мятеж против короля Кастилии. Так, сводя вместе относящиеся к делу элементы, процитированные из трёх источников — Альваро Гарсии, «Переложения» и «Хроники Хуана II», отредактированной Гусманом, — мы можем видеть, что, помимо желания привести к власти инфантов Арагона, здесь был ещё один раздражающий фактор — генуэзцы, которые вполне могли служить мишенью для атак. Всё же мы до сих пор не можем увидеть с достаточной ясностью мотив, который заставил бы народные массы поддержать мятежников. Разумеется, мы можем принять за данность то, что многие севильцы злы на генуэзцев, но если это так, то чем же соблазнить жителей других андалусских городов, где нет генуэзцев[781], присоединиться к мятежникам? Однако совершенно очевидно, что заговорщики рассчитывали на какое-то чувство, объединяющее многие города Андалусии, а не только Севилью, если они хотели привлечь на свою сторону заметную часть населения. Чем было или могло быть это чувство — затаённой глубинной злобой, общими интересами или страстным стремлением к чему-то, — из изученных нами документов неясно.

Вряд ли мы даже начали бы подозревать, что вопрос марранов играл главную роль в планах заговорщиков завоевать себе народную поддержку, если бы не сохранилась другая версия «Хроники Сокольничего», тоже оставшаяся неопубликованной до нашего времени. И эта версия представляет собой не оригинал «Переложения», а только его пересмотренное сокращение, но как минимум в одном моменте эта версия ближе к оригиналу, чем та, что была использована Пересом де Гусманом. Её рассказ о заговоре сокращён ещё больше, и цели, приписываемые вождям мятежников, кажутся ещё менее определёнными, но, представляя текст объявления городского глашатая, Сокольничий сообщает нам поразительную вещь, отсутствующую в других отчётах. Вот как выглядит сообщение глашатая в этой версии:

Это суд, который король, господин наш, повелел совершить над теми людьми, которые заключили союзы и заговоры во вред королю и взяли себе вождя, чтобы получить контроль над арсеналами Севильи и её замка Триана, и убивать конверсо, и грабить тех, кого удастся, в городе Севилья, и передать арсеналы и замок Триана врагам короля.[782]

Таким образом, становится ясным, что редактор этой версии, который чувствовал себя вправе сокращать и изменять оригинальный текст Каррильо, — то есть предположить, что заговор был всего лишь планом бандитской шайки грабить «некоторых» из богатеев Севильи, — остановился, оказавшись перед текстом объявления городского глашатая. Он явно почувствовал, что изменить текст и представить его как оригинальный — как это сделал редактор другой версии «Переложения» — будет означать прямую фальсификацию, и поэтому он оставил оригинальный текст нетронутым. Таким образом, этот текст раскрывает нам то, что другие версии или рассказы, основанные на хронике Сокольничего, скрывают, а именно — существование союза между заговорщиками и «врагами короля» (т. е. арагонскими инфантами), которым они хотели передать арсеналы Севильи и замок Триана (что полностью согласуется с хроникой Альваро Гарсии де Санта Марии)[783]. Но он ещё говорит нам и о том, что было скрыто всеми другими хрониками, которые мы цитировали, включая хронику Альваро Гарсии, а именно то, что первой запланированной акцией мятежников после захвата города было массовое убийство конверсо — и это, разумеется, объясняет, как и почему они могли привлечь «многих» к своему плану, не только в Севилье, но и в других андалусских городах, где почти повсюду конверсо составляли значительную часть населения.

Таким образом, политический союз с арагонской партией был поддержан сильным отвращением, которое многие андалусцы питали к конверсо вместе с другими богатыми «чужестранцами» — генуэзцами. Это могло быть достаточным соблазном для многих примкнуть к партии инфантов, чьё вторжение и захват Андалусии виделись как единственное средство для того, чтобы местное старохристианское население избавилось от ненавистных чужаков и укрепилось в качестве настоящих хозяев андалусской администрации и экономики[784]. Это же объясняет особую роль, которую португальский монах мог играть в заговоре, касавшемся, согласно всем имеющимся материалам, кастильцев и арагонцев (но не Португалии), и имевшем под собой политическую и экономическую почву, но лишённом религиозных мотивов. Планировавшаяся атака на конверсо имела религиозный аспект. В таком плане любой церковник из любой страны мог играть эффективную роль, в зависимости от его взглядов и силы убеждения. Похоже, что португальский монах дал мятежникам необходимую религиозную поддержку, которую им, очевидно, не удалось получить от церковных вождей Андалусии и Севильи.

Не может быть сомнения в том, что Каррильо, который был знаком со всеми элементами этого дела (как и все придворные Хуана II), записал все факты, указанные в объявлении городского глашатая, которое он включил в свой оригинальный отчёт. Можно быть уверенным в том, что редакторы намеренно изменили его рассказ с тем, чтобы принизить его национальное значение, и что их желание опустить всякие упоминания о конверсо возобладало над всеми соображениями истины. В одном случае, как мы видели, они пошли даже на то, чтобы изменить текст городского глашатая — официальный документ, который чётко указывает и на результаты расследования судей (касающиеся осуждённых), и на официальные причины для публичной казни. Кто мог быть заинтересован в сокрытии марранского аспекта севильского заговора? Как мы покажем на протяжении всей этой книги, это могли быть только марранские историки или редакторы или кто-то близко связанный с конверсо, у кого были для этого серьёзные основания[785].

Альваро Гарсия сам был конверсо. Он не хотел представить мятеж дона Фадрике как попытку, основанную на провокационном предположении, что можно побудить население Севильи и других городов Андалусии взять в руки оружие, только если ему позволят на первом этапе восстания грабить и убивать марранов. Он явно не хотел говорить своим читателям о том, что ненависть к марранам достигла такого уровня, что послужила толчком для восстания против короля. Очевидно, нашлись бы люди, заключившие из этих событий, что марраны подвергают опасности существование государства. Как следствие, он решил исключить из своего отчёта любое упоминание о конверсо, и так как он воздержался от их упоминания, то был обязан исключить из упоминания и генуэзцев. Таким образом, он описал обе группы туманным и ничем не обязывающим выражением, что мятежники планировали «грабить и убивать тех, кого захотят», и представил всю историю как идею, родившуюся в голове коррумпированного и бессердечного авантюриста, которому противостоят все «граждане добрых намерений» и который лишён какой-либо социальной значимости[786]. Факты этого дела были, однако, противоположными. Какими бы ни были цели и амбиции заговорщиков, ясно, что ненависть к конверсо и страстное желание уничтожить их были настолько распространены в Севилье и других городах, что они могли служить инструментом для выполнения их планов. И, поскольку некоторые из них были севильскими лидерами, мало кто мог лучше них знать настроение масс и социальные условия Андалусии. Трудно поэтому усомниться в том, что положение марранов там послужило питательной почвой для заговора. Мятежники просто подтолкнули его развитие обещанием помощи со стороны.

Своевременное раскрытие заговора и примерное наказание его вождей задавили заговор в зародыше. Но то, что действительно произошло, так это восстание большого кастильского города против короля, вскормленное стремлением уничтожить конверсо и поддержанное надеждой на получение помощи от врагов короля в Арагоне. То, что зарождалось в Севилье в 1434 г., стало явью пятнадцатью годами позже, во время толедского бунта 1449 г.