Имя ей Хель

Глава 22. Ленты потерянных жизней

У коня действительно оказались клыки. Два ряда острых, как кинжалы клыков. Я опустила его губу и погладила коня по носу.

— Постарайся не улыбаться, ладно? — сказала я, взяла коня под уздцы и подвела к скале, надеясь, что правильно запомнила дорогу.

Как и подсказал Хоук, приложила кольцо к камню. Металл разогрела, а по скале побежали белые трещины, складываясь в узоры фейских рун — ещё более древние и непонятные, чем те, что были в книге, которую показывал Хоук. Всё повторилось почти так же, как в прошлый раз.

Я толкнула тяжёлую каменную дверь, закряхтев от натуги. Створка сдвинулась, и щель тут же ворвался холодный ветер и снег. Я и забыла, что в мире людей всё ещё так холодно. Конь фыкнул и навалился боком на створку. Дело тут же пошло легче. Под ноги рассыпался сугроб.

— А ты, смотрю, весь в своего хозяина? — хмыкнула я, отряхивая руки. Конь гордо вскинул голову и посмотрел на меня сверху вниз. Я потрепала его за гриву. — Помощник.

Склон укрывал нетронутое покрывало снега. Закрыв двери в мир фейри, я вскочила в седло и плотнее запахнула не по погоде тонкий плащ. Конь, проваливаясь по колено, понёс меня вниз. Я озиралась, боясь увидеть разбуженных троллей, то вокруг было тихо и спокойно. На безоблачном небе сияло холодное солнце и снег слепил глаза. Я наклонилась поближе к шее коня, чтобы согреться, — он был горячий, как печка. Ещё одно забавное сходство с Хоуком, которое сейчас пришлось очень кстати.

Когда мы добрались до города, стало заметно теплее. Плотно стоящие дома спасали от ветра, дым из печных труб застилал небо, люди в мехах и шерсти заполняли узенькие улицы. Первым делом я сняла комнату в таверне, той самой, в которой мы останавливались со Сваном по дороге на перевал. В ней по-прежнему разило кислой капустой, а за койку по-прежнему просили в три дорога. Но я так устала с дороги, что была рада даже скрипучей кровати с провонявшим сыростью тюфяком. Добравшись до комнаты под крышей, я завалилась спать и пришла в себя только к обеду следующего дня.

Долго лежала, зевая и потягиваясь, и глядела, как гаснущее солнце перебирает лучами паутину на окне. Забавно, если бы не фейская одежда на стуле и не кольцо Хоука на пальца, я бы даже могла подумать, что события последнего месяца — не более, чем долгий, красочный сон. Я будто никуда и не уходила, вернулась в прежнюю жизнь, в потрёпанную комнату на безымянном постоялом дворе, к каким давным-давно привыкла. Стены, встретили меня, облепили, как старая, знакомая по последней чешуйки шкура, и я даже подумала, что остаться — не такая уж и плохая мысль. Выкинуть кольцо и никогда больше не возвращаться в мир фейри, забыть о замке, Хоуке, золотом вине, вернуть себе старую, такую знакомую жизнь — брать заказы, прятаться от гильдии, не чувствовать себя слабой перед лицом могущественной магии, которая способна тебя раздавить по щелчку пальцев.

Интересно, если я сбегу, что будет со связью? Я приложила руку к груди, ощущая уже ставшее привычным тепло у сердца. Она исчезнет со временем? Или Хоук будет связан со мной навсегда? И что он сделает, если я сбегу? Пустится в погоню? Или дождётся моей смерти, чтобы выбрать себе новую Тень? По меркам фейри ждать было бы совсем не долго.

Вздохнув, я перевернулась на бок. Я не могла сбежать, Сван всё ещё был там, в замке, ждал моего возвращения. Когда я выполню работу для Дугала и получу золото, мы со Сваном вернёмся сюда вдвоём и начнём новую жизнь. Людям не место среди фейри — в этом я успела убедиться.

Ладно, — я села, — пора приниматься за работу. Чем быстрее разберусь с поручением этого сумасшедшего Рогфурта, тем быстрее всё закончится. Во всяком случае, я надеялась, что Дугал не собирается держать меня при Хоуке до старости. При таком раскладе Хоук умрёт разве что от вида моих сморщенных сисек.

В каждом уважающем себя городе был хотя бы один публичный дом. В этом захолустье же их оказалось целых два. Один, судя по скромному облупленному фасаду и полуголой растрёпанной девице на крыльце, дрожащей от холода, обслуживал клиентов по-проще. Второй — самый высокий дом на улице с каменными русалками у входа — привечал богатых купцов.

Поразмыслив, я решила навестить последний, прикинув, что если здание вмещает в себя больше шлюх, то и недавно родившая женщина в нём отыщется скорее. Был ли в этом предположении хоть какой-то смысл, я не знала, но лучшего не придумала.

На пороге вместо полуголой девицы меня встретил огромный бородатый мужик, оценивающе пробежал взглядом по дорогому фейскому доспеху, ухмыльнулся каким-то своим мыслям и отступил в сторону, пропуская меня в большой зал, который мало чем отличался от обычной таверны. Люди сидели за столами, пили вино и наслаждались видом танцующих под звуки лютни женщин. Здесь было жарко и весело, пахло дорогими духами и выпивкой, зал украшали картины и статуи обнажённых дев с кувшинами и цветами, позолоченные подсвечники и большой ковер у камина, над которым висели скрещенные топоры. Заведение вопило о богатстве и роскоши, пытаясь строить из себя по меньшей мере замок ярла. К чему такая вычурность в таком проходном городке, как этот, я не понимала, но гости, судя по раскрасневшимся, оскаленным лицам, были довольны.

Мимо прошла худенькая девушка с двумя длинными русыми косами. Я перехватила её за руку, во второй она несла закупоренную бутылку вина.

— Мне нужна женщина… — начала я, и девушка тут же заулыбалась, перехватила мою руку и шутливо прильнула губами к ладони.

— Я сейчас как раз свободна, красавица.

Я высвободила руку и покачала головой.

— Мне нужна женщина, которая недавно родила.

Девушка посмотрела на меня странно, но продолжила кокетливо улыбаться.

— Что ты, красавица, у нас приличное заведение, мы тщательно следим за безопасностью. Нашим дорогим гостям не нужны нежданные наследники.

— Ещё скажи, что все вы тут девственницы, — хмыкнула я, а девчонка залилась звонким смехом.

— А ты смешная, красавица, пойдём, ты мне нравишься, — Она снова поймала меня за руку и потащила меня к лестнице на второй этаж. — Пойдём, не пожалеешь.

Я позволила отвести себя наверх, но в коридоре, наполненном неестественно громкими и чувственными стонами проституток, удержала девушку на месте. Достала кошель и вложила в руку своей соблазнительницы серебряную монету.

— Мне нужна женщина, любая. Недавно родила, пара дней, может, недель. Нужно, чтобы у неё ещё было грудное молоко.

— Извращенка, что ли? — цокнула языком девушка, попробовала монету на зуб и хитро прищурилась, совсем не расстроившись, что её отвергли. — Не знаю, если ты такие, да и если бы были, хозяйка бы мне уши надрала, узнай, что я кому-то рассказала…

Я молча достала из кошелька ещё одну монету. Девушка просияла, потянулась к серебру, но я отвела руку.

— Где?

— Поднимайся выше, последняя комната справа от окна. Горечавка три дня как разрешилась, так что будь с ней нежнее.

Монета перекочевала в маленькую ладошку, и девица тут же поскакала обратно на первый этаж. Я поспешила наверх, радуясь, что не пришлось истоптать половину городов в поисках злополучного молока.

Дверь в нужную комнату была приоткрыта, намекая на то, что её хозяйка не занята. Я заглянула в щель. Горечавка — красивая женщина лет тридцати — сидела на кровати и вышивала. Лёгкая сорочка едва прикрывала тяжёлую грудь, круглый живот заметно выпирал, не успев опасть после недавних родов. Поняв, что не ошиблась, я толкнула дверь.

— Где твой ребёнок? — спросила я, опуская ненужные прелюдии.

Горечавка вздрогнула, ойкнула, уколов палец, и уставилась на меня испуганными зелёными глазами.

— Я… Кто вы? Что вам нужно? — её голос задрожал и я поспешила её успокоить.

— Я не собираюсь тебе вредить и щедро заплачу, если ты честно ответишь на мои вопросы. — Я продемонстрировала тяжёлый кошель.

Плечи Горечавки немного расслабились, но взгляд остался колким, напряжённым.

— Где ребёнок, которого ты родила? — повторила вопрос я.

Горечавка покосилась на кошель, потом на меня.

— Отдала брату с женой, — наконец сказала она. — У них своих нет, так они были непротив…

— Подходит. — Я вытащила из сумки за спиной припасённую бутыль и бросила на кровать. Следом полетела золотая монета. — Наполни бутыль своим молоком.

Горечавка смотрела на меня непонимающе и ещё более испуганно, чем раньше.

— Сцеди молоко, и я уйду. Отворачиваться не проси, я тебе не доверяю и спиной не повернусь.

— Но… зачем?

— У меня странные предпочтения. Давай не будем друг друга задерживать, я хочу убраться отсюда не меньше, чем этого хочешь ты.

Кусая губы, Горечавка отложила вышивку и взяла бутыль, покосилась на меня исподлобья, но всё же спустила лямку с плеча и достала грудь. Я отстранённо наблюдала за ней, думая о том, что ладить с людьми так и не научилась, с порога напугав Горечавку до полусмерти. Удивительно, как Сван сумел найти для меня что-то кроме отторжения, которое ко мне испытывали другие. Сначала он тоже испугался меня, совсем как Горечавка, даже расплакался, но всё же увязался следом и смотрел уже по-другому.

Горечавка заполнила бутыль почти полностью и протянула мне.

— Ещё один вопрос. Куда обычно девают рождённых здесь детей? — Я спрятала добычу в сумку.

Горечавка покосилась на дверь.

— Я никому не скажу. И уже даже щедро заплатила.

— Ты заплатила за молоко, — изогнула бровь Горечавка, а я ухмыльнулась, — вот же, — не пропадёт.

На кровать полетела ещё одна монета, на этот раз серебряная. Всё ещё гораздо больше того, чего стоили её слова.

— Девочек иногда оставляют здесь, — сказала Горечавка, пряча монеты в корзинку с нитками.

— А мальчиков?

Она помедлила с ответом, перебирая нитки.

— Относим в лес… чтобы феи забрали. Так делают все в городе, — Она вдруг повернулась ко мне со слезами на глазах. — Если ребенок заболел или родился мёртвым. Его относят феям. Они гораздо лучше позаботятся о них. Они всегда их забирают… Им там будет лучше, гораздо лучше, чем тут.

Она коснулась живота и рот её скривился от подступающего плача.

— Скольких ты отнесла? — тихо спросила я.

Горечавка прикрыла ладонью рот и задрожала.

— Пятерых…

— Последний тоже не у твоего брата?

Горечавка всхлипнула и согнулась пополам, обнимая живот.

— Если бы родилась девочка, она могла бы остаться. Я могла бы уговорить… Но родился мальчик! Снова!

— Ты сама отнесла его в лес? — спросила я, не веря своей удаче. — Когда?

— Вчера. Всегда ношу их сама, — пробормотала Горечавка. — Мы должны сами оставлять своих детей, чтобы впредь быть осторожнее, но… — она вскинула на меня полные слёз глаза, — разве мы можем с этим совладать?!

Мне было жаль Горечавку, но найти для неё подходящих слов, чтобы утешить я не могла, поэтому спросила:

— Как мне найти это место?

— Ты странная и мерзкая, — скривилась Горечавка. — Что ты хочешь там делать среди костей, зачем тебе моё молоко? Поидеваться над мёртвыми? — Я терпеливо ждала. Она, поняв, что ответа не получит, ухмыльнулась и вытерла щёки. — Лес к западу отсюда. Там растёт старый дуб, увешанный лентами. По одной на каждого младенца. Держись правой тропинки — не пропустишь.