Наследник Принца

Мне тоже стало легче. Подарок Лили Поттер оказался поистине шикарен. Видение прошлого и встреча с дядей в настоящем сняли с души огромный груз неопределенности и успокоили — ненавистный враг повержен, и смерть отца не была напрасной. Я почувствовал свободу, хоть и приправленную горечью.

Мама… Если бы я тогда понял, что отец косвенно виноват в ее смерти, то наверняка бы возненавидел. Но не теперь, после его гибели и жертвы. Еще потому, что помнил его помертвевшие глаза и знал: отец сам каждое мгновение сгорал от ненависти к себе. Возможно, только забота обо мне его и держала, не давая окончательно обезуметь. В моей памяти о родителях не будет места злости, только светлая грусть и ностальгия.

Уверен, кровная защита была. Слова Лили о Любви, которая меня спасла, теперь я воспринимал именно так. А Северус, признавая меня своим сыном, ее усилил и на все эти годы превратился в моего хранителя. Парадоксально, но, находясь рядом с ним, я оказался недоступен для взора его хозяина…

Насколько легко я парил в призрачном теле, настолько же тяжело было пробуждение в физическом. Первый вздох оказался болезненным, грудь сдавило, и я начал задыхаться. Сквозь шум в ушах услышал:

— Респираре! Энервейт!

Тяжесть в груди исчезла, воздух наполнил легкие, и я с огромным наслаждением часто задышал. Меня приподняли, влили зелье, и стало совсем легко. Сначала ничего не получилось разглядеть — в глаза словно песок насыпали, — но, проморгавшись, понял, что лежу на полу, а надо мной навис Северус.

— Ты меня напугал, — сказал он.

— Прости, я не хотел, — натужно выговорил я. — Мне надо тебе кое-что рассказать.

Но получил категоричное:

— Как-нибудь потом.

Я опешил, но, повернув голову, заметил, что нас окружило достаточно много людей, и взгляд большинства не отличался доброжелательностью.

— Снейп, — чернокожий аврор, который мне запомнился по Гриммо, дернул палочкой.

— Кингсли, — донесся голос моего декана, — я говорил, что готов свидетельствовать…

— Позже, — с нажимом ответил аврор, — мы обязательно выслушаем всех.

Я запаниковал и схватился за Северуса:

— Что происходит?

— Мне надо идти, — он попытался убрать мою руку.

Я отрицательно помотал головой. Сил у меня, к сожалению, было катастрофически мало, но Северус, на мое счастье, не делал резких движений.

— Не трогал бы ты его, парень, — сказал другой аврор, переводя неприязненный взгляд с меня на Северуса, — к твоему… директору у нас разговор.

Его тон мне так не понравился, что я вызверился:

— А нормально объяснить язык отсохнет?

— Полегче!

— А ну помолчи-ка, — вперед вышел Грюм и костылем ткнул аврора в ногу.

Затем обратился ко мне и по-человечески объяснил, в чем, собственно, дело.

— Хэдриан, — устало сказал Северус, — успокойся.

Да он же совсем замученный. Они что, не видят?! Наверное, всем все равно.

— Подождите, — я посмотрел на Грюма. — Мистер Грюм, дайте мне всего минуту. У меня есть послание. Важное.

— Кингсли, — проскрипел Грюм и кашлянул, — думаю, минута у нас найдется.

Главный аврор озадаченно посмотрел на Грюма, согласился:

— Валяйте. Заинтриговали. Не ожидал от тебя, Аластор.

Я кое-как сел и зашарил рукой на шее. Пытки не прошли даром, и движения мои были неловкими и дергаными, как у эпилептика, и никак не получалось вытянуть шнурок наружу. И так будучи на взводе, я совсем разволновался. Хотел попросить помощи у Северуса, но подумал, что некоторые могут неправильно воспринять мои действия. Поэтому, максимально сосредоточившись, постарался справиться своими силами. Наконец я вытащил послание Дамблдора из зачарованного кошелька и передал Грюму, уточнив, что на нем иллюзия, и сказал какая именно. Грюм в свою очередь отдал бумагу Шеклболту. Северус, пристально за мной наблюдающий, с подозрением спросил:

— А мне ничего не хочешь объяснить?

Ответить я не успел, к моей радости, нас отвлекла Гермиона.

— Хэдриан! Ты очнулся!

Она, не обращая внимания ни на окружающих, ни на Северуса, упала на колени и крепко меня обняла. Одежда и волосы пахли гарью и пылью, но они не помешали мне с удовольствием вдохнуть ее родной, природный запах и жадно обнять в ответ.

— Я тоже безумно рад тебя видеть.

Из ее торопливого монолога я узнал, что Гермиона уже была тут, но потом, когда подошли авроры, она побежала искать Гарри. Гарри она не нашла, зато встретила Сириуса, который обещал его привести, так как знал, что Гарри собирался поговорить с Дамблдором. Пока она вываливала новости, я мельком посматривал на аврора, внимательно читающего текст. С каждой строчкой глаза его округлялись. Слова Гермионы он тем не менее не оставил без внимания:

— Ваше рвение заслуживает уважения, мисс Грейнджер, но вам не стоило беспокоиться. — Гермиона хотела возразить, но аврор предупреждающе выставил ладонь. — Разрешите, я зачитаю один документ, — и неожиданно, возведя очи горе, сказал: — Мерлин, чувствую себя кретином. Снейп, ты знал об этом?

Шеклболт потряс пергаментом. Северус нахмурился:

— Не имею ни малейшего понятия, что у тебя в руках.

— Значит, не один ты в дураках.

— Кингсли, не тяни книзла за яйца, — не выдержал Грюм.

Главный аврор хмыкнул:

— Слушайте и удивляйтесь. Сразу скажу — бумага подлинная. А это, — Шеклболт стал отстегивать с мантии свой значок, — чтобы не было сомнений.

Он приложил значок к пергаменту. Его значок не только показывал принадлежность человека к руководящему составу аврората, но и имел другие полезные функции. Пергамент окутали голубоватые всполохи и опали, оставив гербовую бумагу без изменений. Был бы документ ненастоящим, всполохи поменяли бы цвет на грязно-желтый и выявили подделку. И то это касалось только зачарованных пергаментов, простая бумага просто бы сгорела.

— Убедились? А теперь прошу тишины. Итак… — Шеклболт кашлянул и начал: — Я, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства «Хогвартс», Верховный чародей Визенгамота, находясь в трезвом уме и твердой памяти, заявляю…

То, что читал Кингсли Шеклболт, я давно знал и чуть ли не выучил наизусть, поэтому сейчас особо не прислушивался, а наблюдал за окружающими. На лицах людей были шок и безмерное удивление. Но большее потрясение, наверное, испытал сам Северус. Вот так, с ходу обнародовать то, что он тщательно скрывал и во что бы никто не поверил…

Дамблдор последовательно описал и как нашел артефакт, и как пытался его обезвредить, подробно разъяснил механизм смертельного проклятья и какая участь ждала про́клятого.

— …Таким образом, — продолжал чтение Кингсли, — я попросил Северуса Снейпа дать клятву, чтобы он совершил Акт милосердия и лишил меня жизни, тем самым избавив от мучений. Спланированное нами, в нужный момент данное действие должно поспособствовать завоеванию Северусом Снейпом доверия Того-кого-нельзя-называть, именуемого Волдемортом, или Темным Лордом, и имеющего настоящее имя — Том Марволо Риддл…

В какой-то момент я перестал прислушиваться — перед глазами поплыло и начало подташнивать. Мне стало так хреново, что я просто-напросто прильнул к Северусу и положил голову ему на плечо. Не на Гермиону же было заваливаться, в самом деле? Пластаться на полу тоже показалось не комильфо. Северус никак не отреагировал. Возможно, был до сих пор под впечатлением от того, что слышал.

Представляю, как мы выглядели со стороны: студент, по своей воле навалившийся на грозного и ужасного директора, сам директор, индифферентный к такой наглости, а с другой стороны — Гермиона, с которой мы держались за руки. Сидим кучкой на обломках мебели. Идиллия. Я вдобавок еще и задремать умудрился.

— Хэдриан.

Мою ладонь чуть сжали. Сонливость мигом слетела, но ощущения были получше. Тошнить, по крайней мере, перестало. Народу прибавилось, стоял гул, Шеклболт сворачивал пергамент. Я повернулся к Гермионе.

— Хэдриан, скажи, а почему Дамблдор оставил послание тебе?

Вот вроде спросила тихо, но после ее слов люди разом замолкли и с любопытством уставились на меня.

— Действительно, — задумчиво потянул Шеклболт, — мне тоже интересно, почему Альбус назначил поверенным простого студента, а не кого-то из персонала школы.

Реплику аврора бурно поддержала Макгонагалл. Видно было, что женщина близко к сердцу приняла недоверие бывшего директора. Шелкболт попросил ее успокоиться, затем с прищуром окинул нас таким взглядом, что я невольно поежился. Да уж, чувствуется аврорская хватка.

— Есть что сказать?

Я вздохнул и посмотрел на Северуса. Он предупреждающе мотнул головой, как бы говоря, что не сто́ит.

— Но почему? — недоуменно спросил я, и у меня вырвался нервный смешок. — Все равно же засветились, — и, немного робея, добавил: — В конце концов, я хочу гордиться, что у меня такой отец.

— Балабол, — буркнул Северус.

— Н-да, — почесал макушку Шеклболт. Учитывая его бритую голову, выглядело забавно. — Удивили вы меня.

Грюм хекнул.

— Что-то такое я и подозревал, — и в излюбленном жесте наставил палец на Северуса: — Знаешь, Снейп. Ты, конечно, тот еще ублюдочный сукин сын, и я тебя по-прежнему терпеть не могу. Но одну хорошую вещь ты в жизни сделал. Парень у тебя получился что надо.

Ничуть не обидевшись, Северус проворчал:

— Гриффиндор по нему плачет. От умиления.

— Лишь бы не Азкабан, — хохотнул Грюм.

Мы с Северусом одновременно переглянулись и хмыкнули — похоже, обоим вспомнился один и тот же случай в бытность мою шестикурсником. Грюм пробормотал что-то о нашей похожести, потом обратился ко мне:

— В авроры пойдешь? Ты способный малый.

— Я в целители хотел, — улыбнулся я.

— Так еще лучше! — Грюм обрадовался. — Целители в Аврорате тоже нужны. Особенно такие бойкие.

Я невольно задумался. В колдомедицине меня больше всего интересовали боевые проклятия и поражения темной магией, которые часто бывает важно определить по горячим следам, и аврорат в этом отношении мог дать хорошую практику. А в Мунго, насколько я знал, новички долго находятся на низовых должностях и мало что видят. В общем, привлекательный вариант.

— Безнадежен, — качнул головой Северус.

Грюм опять хохотнул, снова посмотрел на меня и благодушно произнес:

— Подумай. Мне кажется, для тебя это в самый раз.

Он развернулся и поковылял вглубь зала. Отошли и авроры, только главный напоследок сказал Северусу:

— Часть вопросов отпала, но разговор у нас еще будет. Имей в виду.

Северус кивнул:

— Я не отказываюсь, Кингсли.

Северус тоже засобирался. Прежде чем встать, вдруг очень тихо, что услышал его только я, произнес:

— Двадцать девятое июля. Конец седьмого месяца.

— При чем тут это? — не понял я.

— Да так, — он сморгнул, как будто избавляясь от непрошенной мысли, — вспомнил кое-что.

И пошел в сторону разговаривающих профессоров, среди которых особенно выделялась Макгонагалл, что-то эмоционально доказывающая Спраут. Я недоуменно посмотрел Северусу вслед, так и не сообразив, с какого боку тут мой день рождения. Но затем решил не заморачиваться и, мысленно отмахнувшись от странной фразы, наклонился к Гермионе: