Прозрение. Том 2

История двадцать третья. «Полигон» (Окончание)

Открытый космос, алайский испытательный полигон

Я не помню, сколько мы смотрели друг на друга. Я устал. Тело моё, как при перегрузках, всё глубже уходило в гель ложемента.

Но я соврал бы, если бы сказал, что ожидал вспышки генеральского гнева или капитуляции его подчинённых. Я вообще ничего не ждал.

— Восемь часов, — вдруг буднично квакнул генерал Варигой Гхэгэн. — Я прошу у тебя восемь часов на эвакуацию экипажей.

— Просишь — бери, — устало кивнул я и отключился, обрывая контакт.

Восемь часов. Можно будет пару часов поспать.

Я на секунду закрыл глаза, и Млич потрепал меня за плечо.

— Капитан, генерал Мерис вызывает.

Лица коснулось холодное. Я открыл глаза, увидел над собой мокрую губку, рожу дежурного медика и озабоченное лицо Келли.

Перевёл взгляд на пульт — два часа прошло!

— Алайцы? — спросил я в мельтешение подёрнутого рябью навигационного экрана.

— Всё ещё снимают экипажи, — отозвался Млич. — Выделенку не продавить. Мы в окружении, они давят нам всё. Придётся вам по бинарному коду.

Передатчик запищал, и компьютер сложил звуки в слова:

«Ждите Локьё, — передал Мерис. — Наших не будет».

— Долго? — спросил я и стал слушать писк передатчика.

— До суток, — расшифровал Келли раньше машины.

— Мда, — пробормотал Млич. — Это у нас как в песне будет: «Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали»?

Вот ведь вежливый, зараза. Даже выматериться нормально не может.

Я выругался за обоих. Врут, когда говорят, что умирают с хорошими словами на губах. С матами умирают.

— Однако, это… Кэп отдохнул, — резонно заметил Келли, комментируя моё внезапное остервенение.

В башке действительно прояснилось, и даже боль прошла. Оказывается, в здравом уме и твёрдой памяти даже подыхать приятней.

Я вытащил затёкшее тело из ложемента, потребовал йилана и велел Мличу идти к Хэду, то есть спать.

На вскинутые брови ответил коротко:

— Дальше Келли будет работать. Кинем проточку от ядерного реактора на реактор антивещества, и дело с концом.

Млич почесал затылок, махнул рукой, развернулся и ушёл к себе в кондейку, спаренную с навигаторской.

Чего тут теперь думать? Если не почудим с реакторами, нам не дадут даже разогнаться, чтобы вступить в бой. Расстреляют с ближней дистанции на низких скоростях. А реакторы антивещества сами по себе не взорвутся, это ещё организовать надо.

Келли приступил к делу не раздумывая. Видно, уже успел прикинуть, с какой стороны браться.

Последний козырь в кармане у капитана КК есть всегда. Генерал Варигой Гхэгэн, думаю, сумеет правильно меня оценить. Если он прикажет своим отойти и дать «Персефоне» разогнаться, он потеряет один корабль, если не даст — потеряет все. Будет интересно посмотреть, что выбирают в такой ситуации легендарные алайские генералы.

Я выпил йилану, пообедал, проведал в медотсеке пилотов основного состава.

Поднял из медкапсул тех, кого разрешил начмед. Вот ведь смешной, квэста патэра, нашёл, когда беречь личный состав. Сутки нам здесь никак не продержаться. Без вариантов.

Поспорил с медиком из-за Тусекса, он был мне нужен в любом виде.

Дерен, кстати, выглядел вполне сносно, Неджел тоже. На Бо я даже смотреть не стал — согласно моим подозрениям, он должен выглядеть как огурчик. Хаттский.

Так что «Персефону» ожидало забавное смешение пар стрелков основного и сменного составов.

Начмед отозвал меня в угол. Спросил, колоть ли ребятам транквилизаторы.

Я пожал плечами:

— Будет команда «к бою» — подашь в систему воздухообмена. Или мне ещё и инструкции переписывать?

— А почему нет?

Я фыркнул. Этот новый молодой начмед меня забавлял. Металась в нём какая-то сумасшедшинка. Похоже, можно бы его и оставить, если вдруг выживем. (Медиков я на корабле менял регулярно, бесили они меня).

— Ну, ладно, — отшутился я. — Действуйте креативно. На нижнюю палубу можно для разнообразия выставить спирт.

С момента перемирия с алайцами прошло шесть часов восемнадцать минут. Полагая, что особенно верить крокодилам нельзя, я отправился в навигаторскую, уселся перед экраном и велел заварить йилан.

Дежурный едва успел принести мне кружку, а алаец уже застучался, завозился в своей коробке.

Я нажал отзыв.

Теперь генерал Варигой Гхэгэн был один. Прошлый раз я ощущал чьё-то тайное присутствие в его нервном оскале и в напряжении спины. Сейчас туша алайца обмякла, даже зубы уже не так грозно торчали.

— Капитан, — прошипел он, — давай поговорим, как два взрослых человека.

— Полагаешь, что я получил приказ, как НЕ взрослый? И за шесть часов вырос? — мне пришлось подыскивать понятные ему выражения, и я соскользнул со стандарта на экзотианский.

— Могу предложить тебе твоего врага.

Мимика алайца не давала мне понять, врёт он или нет. Но это и не было важным.

Приказ был отдан мне Мерисом в самой категоричной форме, я даже физиологически не способен был сейчас искать в нём какой-то иной смысл, кроме самого простого. И в этом простом смысле маневров души и совести не предполагалось.

— Взяв у тебя, я стану врагом самому себе, — ласково ответил я алайскому генералу, не стараясь ему объяснить, но пытаясь затянуть в долгий и бессмысленный торг. Просто тянул время. — Да и ты ничего не добьёшься, убрав меня с дороги. Ну, пугнёте вы Империю зрелищем коллапсирующего пространства? Что дальше? Вам не выстоять в войне против Империи и Содружества. Сто лет назад мы были не готовы к войне с хаттами, и где теперь хатты? Война кормит тебя. Тебе хочется кусок масла на свой кусок хлеба? А не боишься потерять хлеб?

— Я не вижу здесь ни Империи, ни Содружества. Они ждут, как крысы… — оскалился алаец.

— Они ждут, чтобы ты начал первый, — я пожал плечами. — Ты же понимаешь: «Персефона» неисправна, она движется на ремонтную базу. Мы принесём вам все подобающие извинения. После. Но если ты начнёшь бой — пути назад для тебя не будет.

— Но и для тебя не будет уже никакого пути! — рыкнул генерал.

Не следовало мне переходить со стандарта на экзотианский, слишком богат оттенками смыслов этот проклятый язык.

— Я — капитан спецона. Я рискую жизнью каждый день. Работа у меня такая.

Генерал замолчал. Он понял, что уговаривать меня бесполезно.

У Гхэгэна тоже был приказ. Прямо противоположный моему. Он должен был транспортировать модули с полигона так же, как я не выпускать их. Любой ценой.

Сначала я ощутил дрожание пространства, а потом и увидел: дрогнула навигационная сетка на обзорных экранах. Алайские крейсеры готовились отходить, обеспечивая нам разгон.

Я разбудил Млича.

— Зашевелились, что ли? — спросил он, потягиваясь в экран.

— Расходятся. Благородные дуэлянты, что б их дакхи съело.

— Ну, я иду тогда. Коньяку попроси заварить?

Торопиться нам было некуда. Минут десять имелось точно.

Правда, медлить тоже не стоило. Нельзя было давать алайцам отойти на расстояние безопасной перекрестной стрельбы по кораблю с дестабилизированным реактором.

Хотя… Вряд ли они решатся проверить сколько у нас антивещества в непосредственной близости к их драгоценным модулям. А вдруг хватит на весь полигон?

Мы стали придирчиво выбирать жертву, понимая, что особенно нам интересен флагман, но его не дадут на съедение, перехватят.

Вошёл Келли, буркнул что-то нецензурное про привод. За ним втиснулся Неджел, поманил меня в коридор. Пилоты и старшие офицеры пришли пообниматься.

Лица у ребят были наигранно весёлые. Но только Дерен улыбался по-настоящему, да у меня было как-то подозрительно светло на душе.

Светлая радость конца пути? Или что там мне вбивали на эту тему в эйнитском храме?

— Радуешься? — прищурился я на лейтенанта.

— А два раза не умирать, капитан, — в тон отозвался Дерен и неожиданно сильно обнял меня, словно делясь со мной этой силой.

— Чего расслабились? — взревел с потолка голос Млича. — Хотите, чтобы алайцы расстреляли нас с двух единиц? Готовность номер один! Все по карманам! Начать разгон! Движемся в пределах сферы, прикрываясь модулями.

«Душа твоя будет легкой и чистой, если за тобою идёт не твоя смерть. Но такой же чистой она будет в тот день, когда ты погибнешь лучшей для тебя смертью», — так говорила мне Айяна.

На душе действительно было легко. Она неслась с околосветовой скоростью чуть впереди «Персефоны».

А потом вдруг оборвалась удерживающая её нитка, и душа словно шарик…

Ты знаешь, что будет с шариком в вакууме?

У меня закололо в груди, и сознание растеклось по полигону обширной, вздрагивающей кожей.

Я лежал в ложементе, иногда ассистируя Мличу по мере его мычания, но больше проникая чувствами в корабли врагов — в их сенсоры и энергетические щиты, световые и электромагнитные пушки, в их маленьких человечков, спрятанных глубоко в тёмном нутре. Мы были светом, несущим смерть.

Бой в космосе — штука странная и плохо поддающаяся описанию. Можно, например, попасть под свой же светочастотный, если скорости кораблей крутятся возле светового порога. А можно не учесть момент масс и провалиться в нерассчитанное пространство Метью. Навечно.

Аппаратура не очень выдерживает всё это. Только люди.

Компьютерные блоки стонут от напряжения, если крейсер бьётся в волнах смертельного света, но опытный навигатор спиной чует, когда чужой стрелок вдруг угадывает просвет между запаздывающими силовыми щитами и толстой корабельной бронёй.

И тогда огневые карманы невидимо скользят под обшивкой, готовые неожиданно отзеркалить опасный удар, и почти победитель вдруг становится проигравшим.

Но бой не закончен, агрессивный свет несётся со всех сторон, и крейсер едва не выворачивается наизнанку, чтобы успеть и отразить, и ударить.

Здесь есть большой соблазн слить мозг человека с сенсорами и камерами корабля.

Только это будет уже не человек. Делали. Получается… сумасшедший. Халиф на раз.

Такие эксперименты с сознанием запрещены сейчас хартиями. Но если мы и дальше будем воевать, боюсь, появятся скоро одноразовые пилоты, с психикой, заточенной под конкретную задачу.

Их будут держать в искусственном сне и выпускать один раз в жизни, как смертельные вирусы. Чтобы после победы зачистить пространство и от победителей.

Но только такой пилот мог бы иметь сейчас хотя бы теоретический шанс уцелеть, сражаясь с восемью противниками сразу.

Мы этого шанса не имели. Хоть Млич и делал гораздо больше того, что может делать человек.

Понятно, чего хотели алайцы. Выманить нас на расстояние достаточное, чтобы аннигиляция «Персефоны» не зацепила полигон. И хлопнуть.

Самой большой удачей для них было бы потерять в этой игре только один крейсер. Потому что свет в пространстве имеет всего лишь скорость света. И чтобы расстрелять корабль наверняка, нужно подойти к нему достаточно близко, в идеале, гораздо меньше, чем на те восемь минут, что когда-то бежал свет от Солнца до Земли, лучше — на доли секунды. А этого расстояния недостаточно, чтобы уйти невредимым из закручивающегося кокона аннигиляции.