Прозрение. Том 2

История тридцать восьмая. «Человеческое и звериное» (продолжение)

Кьясна. Эйнитская храмовая община

Лиину я застал на кухне — она отмывала от каши детские чашки.

Обнял её со спины, подышал в шею, медленно, осторожно проник под блузку.

Соски были влажными — она только что кормила Камалу. А вчера и балующегося меня. Женское молоко — водянистое и сладкое на вкус.

Лиина положила голову мне на грудь, запрокинула лицо, и мы соединились губами. Поцелуй её был полон света и терпения, из которого, кажется, она состояла вся.

— Скоро вернусь, — сказал я тихо.

И не рискнул прочесть по лицу, поверила ли она?

Да я и сам не знал, верить ли. Впрочем, в этот раз точно вернусь. Мне ведь предстояло привезти на Кьясну инспектора Джастина.

Возле шлюпки я едва отделался от скулящей Кьё. Собака опять таскала раздувшееся брюхо.

Я в ум не мог взять, где она нашла кобеля схожей с собой породы — здешние псевдособаки имели на одну хромосому меньше, да и по размеру ей совсем не подходили.

Поднимались мы быстро. Болтавшийся при храме Рос соскучился по скорости. Он с места взял минимальный градус к вертикали, но ускорение дожимал так плавно, что я ощущал сразу и падение, и взлёт.

Рос был мастером своего дела. И тем не менее, он подчинился мне на Юге сразу, даже не повозмущавшись для приличия, когда получил возможность сравнить свою квалификацию с моей.

Да и Келли… С речью у него проблемы, но не с опытом и умением управлять людьми и кораблём. Пока я отдыхал в штрафбате, он гонял эмку, как родную.

А вот выросший на Юге Млич ложился под меня тяжело, притираясь со скрипом. Он, в отличие от Роса и Келли, ценил свою индивидуальность выше моих капитанских полномочий.

Как назвал этот феномен Дьюп? Социальная сегрегация? Тысячелетний отбор двуногих по принципу лояльности к власти и способности не думая подчиняться назначенному командиру?

Знал ли это Мерис? Видимо, да, потому что сомнений в том, что северяне пойдут за мной, у него не возникало.

На Юге он долго играл для меня кретина, обучая дерзить старшим по званию и готовя таким образом командовать южанами, с чем я потом вполне справился.

Хитрые-то все какие кругом…

Выходило, однако, что генерал Мерис с самого начала по-своему покровительствовал мне, что я действительно приглянулся ему в Северном крыле, и что вся наша ранняя демонология взаимоотношений была продиктована исключительно своеобразной заботой замполича обо мне, неблагодарном.

Открытый космос. «Персефона»

Рос развлекался от души, но она у него покрепче многих. Ещё немного, и мою душу выдавило бы из тела, совершенно утонувшего в гелевом наполнителе ложемента.

Но тут мы прилетели. И вовремя, иначе бы я или отрубился, или вообще Хэд знает до чего додумался.

В шлюз «Персефоны» мы вошли одной шлюпкой, хотя следом за нами с Кьясны должен был стартовать Дерен, вроде, избавившийся, наконец, от ступора, но взиравший на меня так, что хотелось душить медленно и с извращениями. То есть давать глотнуть воздуха и опять душить.

На Кьясне Дерен жил с молодёжью, отдыхал, купался. И вроде бы никто на него не жаловался, но глаза…

У него и раньше были слишком ясные и дерзкие глаза для простого пилота. Глаза, заставлявшие меня сомневаться в правильности собственных приказов, и искать иной, более разумный мир за его зрачками.

Сейчас кристальную прозрачность сменило холодное пламя — тревожное и опасное.

Я чуял, что он изменился, и это раздражало меня. Нужно было сначала сунуть его в бою себе за спину, чтобы и в мирное время смотреть потом в эти шальные зрачки, помня, что их сумасшествие — не про меня.

Я выбрался из шлюпки в ангар.

Встречали немногие дежурные пилоты и навигатор. Пусто было сейчас на «Персефоне».

Дюжины две техников поднялись с нижней палубы, пользуясь возможностью потолкаться среди «начальства». Они стояли отдельной группой, робея всё-таки в моём присутствии.

Келли техников привечал, часто ошивался у них. Я, понимая, сколько зависит от этих парней, тоже смотрел на субординацию сквозь пальцы, и тех, кто не боялся встречать меня у ангарного шлюза, обнимал, как и всех прочих, различий не делая.

— Доброго времени, господин капитан! — разорвал молчание Млич.

Из офицеров он был здесь один, не считая Роса за моей спиной.

— Доброго!

— Доброго…

— До… — понеслось нестройное.

Я подошёл к техникам, они были ближе, и встречающие тут же смешались.

Первые пять минут я был занят — обнять, хлопнуть по плечу, спросить что-нибудь мимоходом…

Потом спохватился:

— А где капитан Келли?

— Так предупреждать же надо, что возвращаешься, — надерзил Млич и зевнул как-то уж больно нарочито.

— После смены спит?

Млич сделал вид, что не расслышал, и всё вокруг тут же сложилось для меня в понятную картинку. И робость техников (при Келли они были смелее), и эта фальшивая зевота навигатора, и его звонкий, как на параде, голос, всё говорило об одном — зампотех мой не просто спит, он спит мертвецки пьяный.

Ну что ж, мне давно пора было предположить, что бывает и так. Ведь если человек умеет снимать стресс питиём, то напиваться для него тоже не противоестественно.

Конечно, извести я о прибытии хотя бы минут за двадцать, медик привёл бы Келли в состояние близкое к вертикали. Но Рос постарался, чтобы от запроса на «шлюз» до моего появления прошли какие-то минуты, и вот вам результат.

Может, надо было втихаря шлюзануться? Пусть бы Келли поспал. Тоже дело, в конце-то концов.

— Сколько дней квасит? — спросил я у Млича, обнимая его.

И без того напряжённые плечи навигатора окаменели.

— А ещё какие проблемы мешали вам спать в моё отсутствие?

— Вроде никаких.

— Ясно.

Я разогнал ребят по своим местам, поднялся на лифте на первую палубу, прошёл в капитанскую, осмотрелся. Здесь всё по-прежнему выглядело идеально, словно бы я вышел на пару минут.

Ложемент развёрнут с учётом именно моего немалого роста, справа от пульта — полочка с болтающимися в стазисном поле орехами: келийские, макадам… «Череп» — моя любимая смесь экзотианской торговой линии «Агро». Контрабанда по сути своей, но кто бы знал, что у нас сейчас действительно контрабанда?

Я был уверен — сунься точно так же в любой корабельный отсек — и там найду привычный и необходимый порядок.

И тем не менее мой заместитель был невменяем последние дни. Это означало, что инерционное мышление экипажа так велико, что ему и не нужны особенные распоряжения. Дежурным в радость соблюдать неписанные правила, поддерживать устоявшийся порядок нашего маленького мира.

Экипаж «Персефоны» — дети в большой корабельной семье. Если я погибну, сумеет ли теперь кто-то дать их жизням наполнение и смысл? Им выпало лечь под капитана со странными даже для Юга умениями и взглядами.

Могу ли я умереть, понимая, что лишу их всех опоры?

Испытывая необходимость в преданных людях, Мерис не просто так направился в Северное крыло. До какого-то момента меня тешила мысль о более высокой квалификации «северян». Пока я не понял, что дисбаланс возникал оттого, что на грунте — на Аннхелле, Мах-ми, Прате — пилотствовали сплошь самоучки.

Конечно, их квалификация не годилась нашей в подмётки. Но на уровне крыла дело было не в ней.

Только Рос уже тогда показывал фокусы с тенью. А в целом пилотов высшей квалификации и на Юге хватало. Это потом я начал давить на своих и сносить им крыши.

Мерис не смог бы такое предвидеть. Он ставил на то, что северяне воспитаны более преданными, чем солдаты Юга. Они отбирались веками среди лояльных и обладающих подходящей структурой мозга, чтобы подчиняться и проявлять смекалку только в рамках поставленной задачи.

Мерису были нужны тогда те, кто будет сражаться, не задавая вопросов. Отдавать себя смерти без раздумий и до конца. В сочетании с выучкой это дало со временем убойную смесь.

Я и сейчас не способен был сомневаться в правоте тех, на чью сторону меня занесли Беспамятные. Был креативен в рамках идеального понятия о солдате: решить нерешаемую задачу, но не спросить, а надо ли её решать?

Если я и выходил вдруг за границы приказов, то только в случаях крайней необходимости, сопоставимой с выживанием многих. Но я сдох бы за любую идиотскую идею Мериса, не думая и не сомневаясь.

А вот сам генерал в это время в компании с Дьюпом и комкрыла выпиливал Юг из состава Империи. И капитаны-южане с ума сходили, не понимая, идти «за присягой» или плыть по своей волне.

Я же не думал об этом и доли секунды. Раз Мерис сказал, что к Хэду Империю, значит, к Хэду её, родимую.

Мать она мне была? Да ну?

Вот только родителей не выбирают. И не понятно, что теперь делать с Бреном. Братишка-то хочет вернуться домой. Наверное.

Да Хэд его знает, чего он вообще хочет!

А я?

Я теперь сам должен решать: выживать мне или подчиниться неизбежному. Уже не генералу — линиям причинных связей. Страшным нитям мистической паутины, одна проекция которой в эйнитском храме несёт в душу смерть.

Способен ли я выбирать сам?

Два месяца?

Дверь поползла за спиной. Я знал, что это Келли. Он не мог не явиться. Я почти бог для своих и априори для них прав.

Ну и что я должен ему сказать?

— Келли, иди спать! — бросил, не оборачиваясь.

Зампотех робко кашлянул за спиной.

Ну конечно, я и забыл, что главный медик у меня подкованный и инициативный, сумел, видно, в рекордные сроки привести в чувство похмельного капитана.

— Келли, я не собираюсь сейчас…

Зампотех вошёл через двойную центральную секцию мембран, и они ещё не вернулись до конца в положение «закрыто», когда я уловил знакомый стук когтей по пластику коридора.

Почти закрывшаяся дверь удостоилась возмущённого лая и снова начала расширяться. Дежурные её специально программировали на лай.

— Какой кретин привёз с грунта собаку! — взревел я.

Келли шарахнулся, а Кьё кинулась ко мне и стала лизать мне руки, не обращая внимания на истекание хозяйского яда. Собака знала, что на неё я орать всё равно не способен.

Келли, кое-как сообразив, почему я злюсь, очень натурально развёл руками.

— Дерен! — осенило меня.

Лейтенанта выдерживать заданный Росом темп перегрузок никто не заставлял.

Вальтер любил летать по учебнику, вот он и шлюзанулся четверть часа спустя. И за каким-то Хэдом привёз беременную собаку, которая вот-вот разродится!

Ну… яра то да хэрба! Ма нэнэ рата!

Чтоб его поимела трава, как она поимеет в конце концов всех нас!