Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки (сборник статей)

9. Заключение

Я сижу в The Temple — маленьком и громком манчестерском баре, на месте которого когда-то был общественный туалет. Рядом со мной — английский юноша в свитере с надписью «Гоша Рубчинский». Я спрашиваю его, знает ли он, что написано у него на одежде. «Нет, но знаю, что по-русски», — отвечает он. «Почему ты его носишь?» — «Ну, круто же». Раньше, пока я проводил свое исследование, у меня было много подобных разговоров в России: спрашивая людей, знают ли они, о чем поют в нравящихся им песнях на английском языке, я обычно получал отрицательный ответ. В Англии еще десять лет назад подобный разговор было сложно представить — кажется, взаимное восприятие между российской и британской культурами меняется.

Перед своим первым концертом в Лондоне в сентябре 2019 года, Катя Шилоносова (она же Kate NV и вокалистка «ГШ») прокомментировала появление русских музыкантов в западной Европе следующим образом:

Мне кажется, что изнутри это правильно оценивать как раз сложнее — нужен взгляд со стороны, который помог бы правильно это проанализировать. По моим ощущениям, в рынок мы пока не встроились — хотя что такое рынок вообще? Но все хотя бы стали понимать, что, вообще-то, у нас тут тоже классные ребята, которые делают классную музыку. И круто, что все разные. Тренд точно был: вся эта мода на восточноевропейское, и Гоша Рубчинский, который, конечно, сильно на это повлиял. Сейчас все же сошла [на нет] вся эта мода на «панельки» и, скорее, просто появилось много музыки из России. Это открыло всем глаза и уши на то, что у нас повеселее, чем у многих. И это уже точно не про тренд, иначе все бы были одинаковыми[629].

Шилоносова права: мода на Россию есть. Остается выяснить, насколько она отражает реальный культурный интерес, а насколько — обусловлена западным ориентализмом. Поскольку российский музыкальный экспорт является относительно новым культурным феноменом на европейском рынке, это исследование намечает некоторые темы, которые пока не кажется возможным раскрыть полностью. События ближайших 5–10 лет покажут, стираются ли барьеры, отмирают ли предубеждения, меняются ли культурные отношения и звуковые капиталы, меняются ли центры и периферии, становятся ли субпотоки потоками. Случай Motorama показывает, что российская англоязычная музыка может стать успешным брендом; случай Shortparis — что английский язык для этого не обязателен. Вероятно, таких случаев будет больше.

В начале этой статьи я привел суждение Антона Сергеева о недостатках российской экспортной индустрии. В том же интервью, однако, он отметил и ее потенциал:

Рано или поздно ситуация в моей стране поменяется, и людей, которые отвечают за культурную область, будут интересовать не только балалайки и академическая музыка — они найдут место и время для современного авангарда, электроники, рока, какого угодно андеграунда. Потому что именно там находятся весь сок, вся индивидуальность, аутентичность наша. Туда начнут вкладывать свое внимание и средства, и в этот момент произойдет такая мощная интерференция, которая взорвет весь мир в культурном плане. Я в этом абсолютно убежден, 100 %. Мне кажется, это случится в ближайшие 10 лет[630].