Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки (сборник статей)

2. Постсоветские советские: краткая история

Интересно, что локальный жанр, ностальгирующий по советскому, обозначается англицизмом. С одной стороны, это отмечает его преемственность по отношению к другим жанрам (ретровейв, чиллвейв, дримвейв, синтвейв), с другой — является отголоском интернет-культуры поиска музыки по хештегам, обозначающим жанр. На заре существования жанра сами музыканты подобное обозначение не использовали, а слушатели пытались категоризировать их творчество как чиллвейв, дримвейв или синтвейв для удобства поиска исполнителей на популярных сервисах для прослушивания и рекомендаций музыки.[130] Приставка soviet позволила выделить локальные постсоветские ностальгические музыкальные проекты.

В прессе термин sovietwave впервые появляется в январе 2014 года в статье «Электрозвуковая ностальгия» на сайте «Ридус»[131]. Ее автор Андрей Краснощеков объединил под этим словом таких исполнителей, как «Маяк», «УРАН-08», «Творожное озеро», «Электроника-302» и «Импульс-80». В мае 2014 года появляется сообщество #sovietwave во «ВКонтакте», а в октябре 2014 года — соответствующий тег на Last.fm. В рамках сообщества #sovietwave функционирует онлайн-радиостанция, которая транслирует музыку круглосуточно. На ноябрь 2019 года у этого сообщества — более 15 тысяч подписчиков.

Основоположником и своего рода эталоном направления музыканты и слушатели чаще всего называют «Маяк» — анонимный проект харьковского музыканта, предположительно, 1989 года рождения. Живых выступлений у «Маяка», существовавшего в 2013–2014 годы, не было: он жил в цифровом пространстве и издавался на кассетах и виниле. Среди поклонников проекта распространено мнение, что автор «Маяка» после закрытия последнего стал заниматься другим анонимным проектом «Июнь» (функционирует с 2014 года)[132].

Названия sovietwave-проектов часто обыгрывают советские технологические артефакты. Название «Маяк» отсылает одновременно к советской радиостанции и предприятию, перерабатывающему радиоактивные материалы. Другой ранний sovietwave-проект «Электроника-302» назван в честь советского магнитофона. «УРАН-08» обыгрывает название советской драм-машины, разработанной отставным военным, которое расшифровывается как «Ударно-ритмический автомат настольный».

Если в начале 2010-х многие sovietwave-проекты существовали только в Сети, то ближе к концу десятилетия музыканты вышли из виртуального пространства и начали давать концерты. В августе 2018 года состоялся первый ежегодный фестиваль «Волна», на котором выступили «УРАН-08», «Пожар», «Артек Электроника», «Удары синтезаторов», «Со мною вот что», «Пустая электричка», Sintipon и «Заговор».

Музыкально sovietwave дрейфует между постпанком и ретровейвом, от мрачного до мечтательного настроения, от попыток полной реконструкции звучания таких образцов «советской электронной музыки», как композиции Эдуарда Артемьева, Александра Зацепина, групп «Дисплей» и Zodiac, до включения в музыку отдельных ностальгических элементов. От ретровейва как основополагающего жанра советскую волну отличает настроение и ассоциации, которые вызывает звуковой материал, — чаще всего они привязаны к локальному контексту. «New retrowave похож на неоновые огни, поездку на машине по Майами-Бич, а sovietwave — это расслабленное лето, проведенное на даче, детство и отпуск», — так говорил об этом Дмитрий Груздев, один из создателей сообщества #sovietwave во «ВКонтакте»[133]. Общие места для разных sovietwave-музыкантов — использование аналоговых синтезаторов и их эмуляторов, искажений звука, семплов из советского кино, теле- и радиопередач, песен, голосов советских дикторов, операторов Центра управления полетами, космонавтов, политических деятелей; самых разнообразных означающих, связанных с прошлым. Один из слушателей так описывал впечатления от музыки: «Этот эффект звучания как будто издали или сквозь воду в сочетании с полудепрессивным вокалом под инструментал прямиком из прошлого века лично у меня вызывает ощущение, будто исполнители давно умерли и их песня доносится до нас буквально с того света. Учитывая тематику совиетвейва и историю нашей страны, это даже символично…»[134].

«Советский» материал извлечен из контекста и помещен в звук, транслирующий общее представление о советской электронике, но не воссоздающий ее в полной мере. С одной стороны, это связано с тем, что советская электронная музыка маскировалась под саундтреки к фантастическим фильмам и детским сказкам, лабораторные эксперименты молодых композиторов, заставки к теле- и радиопрограммам, эстрадные шлягеры. Цельного представления о советской электронной музыке как самостоятельном феномене фактически не существовало. Поэтому sovietwave в большей степени напоминает ретровейв, чем произведения Артемьева, Рыбникова, группы Zodiac (во многом ориентированной на группу Space и похожие образцы западного диско), к которым апеллируют исполнители советской волны. Иными словами, в какой-то степени sovietwave не воссоздает советскую электронную музыку, а создает ее. «Подобной музыки в СССР никогда не существовало. Она лишь вызывает ностальгические ассоциации, благодаря звучанию, используемому инструментарию. Но тот коллаж, который делает „Маяк“ или „Протон-4“, не похож ни на одну группу того времени. Это скорее дримвейв с элементами и философией музыки 80-х», — говорил создатель проекта «Протон-4» Олег Марченко[135].

Советская волна 2010-х не возникла ниоткуда: во многом она базируется на попытках постсоветских коллективов конца 1990-х — начала 2000-х привнести элементы советского в такие жанры, как IDM, транс, минимал-техно. Электронная музыка традиционно связывалась с тематикой космоса: советская группа Zodiac давала концерты в Звездном городке[136], заводы электромузыкальных инструментов дарили космонавтам новейшие модели электроорганов[137], а кинокомпозиторы экспериментировали с синтезаторами при озвучивании научно-фантастических фильмов. Когда электронная музыка вовсю зазвучала на постсоветском пространстве, тема советского космоса, романтика свершений и знакомые с детства герои-космонавты начали обыгрываться в рамках локальной электронной сцены. Первый московский рейв, состоявшийся в декабре 1991 года в павильоне ВДНХ «Космос», получил название Gagarin Party и позиционировался как «праздник космической музыки»[138]. Хит проекта «Радиотранс» «Космонавт» (1996) цитирует детскую советскую поговорку «Если очень захотеть, можно в космос полететь». Проект «Научно-электронное музыкальное объединение» в альбоме «Механизация», который записывался с 1997 по 2001 годы, эксплуатирует научно-технологическую тематику, сочетая минимал-техно и аналоговые синтезаторы с репликами советских космонавтов, сообщениями ЦУПа и фрагментами научно-популярных и документальных фильмов. При этом сами музыканты говорили, что к ностальгии их музыка никакого отношения не имела: «Тема космоса изначально не планировалась в альбоме превалирующей, но в процессе сведения была внедрена экспромтом и, надо отметить, добавила еще большей абсурдности в общий посыл, изначально заключавшийся в попытке донести некую научную мысль, пусть и в абстрактной форме»[139].

Постсоветская музыка обращалась к советскому не только через возвращение к романтике, но и через иронию. Так, в 1995 году стала популярной техно-композиция «Даду внедреж» проекта «Господин Дадуда», в которой использовался голос сатирика Михаила Задорнова, пародировавшего Михаила Горбачева. Ее автор — Игорь Кезля, бывший участник советского электронного дуэта «Новая коллекция», музыка которого использовалась в заставках советских телепередач. В альбомах электронного дуэта «Нож для Фрау Мюллер» «Алло, Супермен» (1999) и «Second Hand Dreams» (2000), которые участники проекта обозначали как post easy listening (тем самым подчеркивая преемственность жанра по отношению к easy listening — послевоенной поп-музыке, ориентированной на взрослых, лишенной влияния джаза и блюза и концентрирующейся преимущественно на мелодии)[140], ретроэстетика также обыгрывается иронически, через обширное использование штампов советской массовой культуры и вплетение в танцевальную музыку аудио- и видеоартефактов посредством семплирования. В композициях используются фрагменты из комедий, мелодрам, детских мультфильмов, научно-популярных фильмов, фантастических комедий — от «Сказки о потерянном времени» (1964) до «Бриллиантовой руки» (1968). Советскими звуковыми клише оперируют и другие проекты 1990–2000-х годов, такие как «Весна на улице Карла Юхана», «Ким и Буран», «СВ Хутор».

Подобные ходы нередко оказывались коммерчески успешными — причем за пределами собственно советского культурного ареала. В 2001 году композиция электронного дуэта «ППК» «Resurrection», в которой обыгрывалась музыкальная тема Эдуарда Артемьева к фильму «Сибириада» (1979), попала в ротацию радиостанции BBC Radio One, ее использовали в своих сетах самые успешные диджеи мира Пол Окенфолд и Армин Ван Бюрен. Трек «Reload», представляющий собой переосмысленную в рамках транса композицию «Зодиак» (1980) советской синти-поп-группы Zodiac, поднимался до 39-го места в британском хит-параде синглов.

На первый взгляд, в подобном осовременивании советского музыкального материала есть черты экзотизации; попытки включать элементы советского в музыку воспринимаются как ирония или игра — тем более что в процессе становления музыкального рынка в постсоветской России роль Запада как значимого Другого возросла. Советские звуковые ретроартефакты тут внедряются посредством технологических средств в канву современных, западных жанров и рассчитаны, с одной стороны, на немедленное узнавание, с другой — на сравнение временных и культурных пластов.

Как подчеркивает Хилари Пилкингтон, подобные практики высвечивают отношения не между Востоком и Западом, а между глобальным и локальным — причем специфика локальности России заключается в отвержении логики центра и периферии, присущей западной глобализации. Формы западной культуры воспринимаются как глобальные, поскольку их легко воспроизводить в самых разных локальных контекстах, в то время как формы российской культуры в отрыве от контекста остаются непонятыми, однако в этом видится не их провинциальность, а внутренняя ценность, уникальность[141].

В более поздних «ностальгических» музыкальных экспериментах отстраненность, настороженность, дистанция по отношению к советскому постепенно стирается. Советское уже не противопоставляется несоветскому, а сливается с ним — как если бы модница перестала тайком примерять бабушкино платье или надевать его только на тематические вечеринки или фотосессии, а начала носить его ежедневно вместе с пиджаком из масс-маркета и кроссовками из лимитированной коллекции.