Статьи и письма 1934–1943

Дружба

Но есть на свете любовь личная и человеческая, которая чиста, которая заключает в себе предощущение и отблеск любви божественной. Это – дружба, если использовать это слово в строгом соответствии его подлинному значению.

Когда мы оказываем предпочтение кому-то из людей – это по необходимости должно быть чем-то отличающимся от милосердия. Милосердие никого не предпочитает. Оно останавливается на ком-то в особенности только в случае несчастья, которое вызывает обмен между состраданием одного человека и благодарностью другого. Оно доступно в равной мере для всех людей, поскольку несчастье может предложить такой обмен любому.

Личное предпочтение по отношению к определенному человеку может иметь двоякую природу. Либо мы ищем в другом человеке некое благо для себя, либо нуждаемся в самóм этом человеке. Говоря обобщенно, все возможные человеческие привязанности можно разделить между двумя этими родами. Мы стремимся к какой-то вещи, или желая найти в ней благо, или потому, что просто не можем обойтись без нее. Иногда эти два побудительных мотива совпадают, но зачастую и нет. Сами по себе они различны и полностью независимы друг от друга. Когда у нас нет выбора, мы едим даже пищу, к которой обычно чувствуем отвращение, ибо нам не остается ничего другого. Человек, умеренно любящий покушать, предпочитает блюда повкуснее, но может и легко обойтись без них. А когда нам не хватает воздуха, мы задыхаемся, мы бьемся за каждый его глоток, – не потому, что ожидаем получить от глотка воздуха некое благо, а потому, что нам без него не выжить. Но вот обратный пример. Люди едут на море, чтобы подышать морским воздухом: их не принуждает к этому никакая необходимость, им это просто приятно.

Часто бывает, что с течением времени вторая из побудительных причин автоматически занимает место первой. Это одно из тяжелых человеческих мучений. Человек курит опиум, чтобы войти в особое состояние, которое кажется ему превосходным; но зачастую впоследствии опиум вводит его в состояние мучительное. Несчастный понимает, что оно для него разрушительно, но уже не может без него жить. Арнольф покупает Аньес у ее мачехи, видя благо в том, чтобы приобрести для себя маленькую девочку, из которой он надеется со временем вырастить добрую супругу. Повзрослев, она приносит ему одни муки и унижения. Но с годами его привязанность к ней превратилась в жизненную необходимость, что вынуждает его произнести ужасную фразу:

Но чувствую внутри себя, что я издохну…123

Гарпагон сначала видит в золоте благо. Постепенно золото становится для него предметом мучительной страсти, лишение которого причиняет ему смерть. Недаром сказал Платон, что есть большое различие между существенными свойствами необходимости и блага124.

Нет никакого противоречия в том, чтобы искать блага рядом с человеком и желать блага ему. По этой самой причине, когда нас влечет к человеку только стремление самим получить благо, это не создает условий для дружбы. Дружба есть сверхъестественная гармония, союз противоположностей.

Когда человек становится нам до какой-то степени необходимым, мы уже не можем желать ему блага, не перестав желать блага себе. Там, где существует необходимость, там существуют принуждение и господство. Мы находимся в повиновении того, в чем мы нуждаемся, если только не являемся его собственниками. Главное благо для каждого человека – это свобода распоряжения самим собой. А мы или сами от нее отрекаемся (что есть грех идолослужения, – ибо мы вправе отказываться от этой свободы только ради Бога), или хотим, чтобы свободы был лишен человек, в котором мы чувствуем нужду.

Механизмы всякого рода способны порождать между людьми узы любви, приобретающие железную силу необходимости. Часто такой характер имеет материнская любовь; иногда – отцовская (как у Бальзака в «Отце Горио»); любовь сексуальная в своих наиболее интенсивных проявлениях (как в «Школе жен» и в «Федре»125); очень часто – любовь супружеская (особенно в силу привычки); реже – любовь детей к родителям и любовь братская.

Впрочем, есть разные степени необходимости. В какой-то степени необходимым является все, утрата чего реально приводит к уменьшению жизненной энергии, – в точном и строгом смысле, который это слово могло бы иметь, если бы феномены жизнедеятельности были столь же изучены, как феномен падения тел. В высшей степени для нас необходимо то, лишение чего влечет за собою смерть. Это тот случай, когда вся жизненная энергия одного существа зависит от другого существа. При более низких степенях необходимости потеря вызывает более или менее значительное уменьшение энергии. Так, полное лишение пищи вызывает смерть, в то время как ее ограничение приводит только к ослаблению организма. Тем не менее мы называем необходимым все количество пищи, не получая которого человек истощается.

Чаще всего человеческие привязанности становятся необходимостью при определенном сочетании факторов симпатии и привычки. Как в случаях действия страсти стяжательства или наркотической интоксикации, о которых говорилось выше, так и здесь – то, что сначала было поиском блага для себя, с течением времени превращается в необходимость. Но отличием от стяжательства, наркомании и других порочных страстей в данном случае является то, что в узах привязанности могут одновременно сочетаться оба побудительных мотива – поиск блага и чувство необходимости. Они могут существовать и раздельно. Когда привязанность одного человека к другому продиктована чистой необходимостью, это чудовищно. Мало что на свете может дойти до такой степени безобразия и ужаса. Всегда есть что-то пугающее во всех обстоятельствах, где человек ищет блага и находит одно лишь рабство необходимости. Сказки, в которых лицо любимой внезапно оборачивается мертвым черепом, дают верный образ этого рабства. Впрочем, человеческая душа богата на выдумки, с помощью которых защищается от такого безобразия и рисует воображаемые блага там, где на самом деле господствует одна жестокая необходимость. Безобразие является злом именно потому, что принуждает к самообману.

Всегда, когда необходимость в любой форме наносит человеку такой удар, что его суровость превосходит возможности самообмана для того, по кому пришелся этот удар, – в каждом таком случае человек претерпевает несчастье. Вот почему наиболее беззащитны перед несчастьем самые чистые души. Для того, кто способен сдержать в себе автоматическую защитнyю реакцию, которая ведет к увеличению в душе способности к самообману, несчастье не есть зло, хотя всегда остается раной и, в некотором смысле, крушением.

Когда один человек привязан к другому узами чувства, содержащего в себе какую-либо долю необходимости, невозможно, чтобы он при этом желал сохранить самоопределение в равной степени и для себя, и для другого. Это невозможно по свойству механизма природы. Но возможно по чудесному вмешательству сверхъестественного. Чудо, о котором мы сейчас будем говорить, это – дружба.

«Дружба есть равенство, производимое гармонией»126, – говорили пифагорейцы. Это гармония – ибо здесь присутствует сверхъестественное единство между двумя противоположностями, которые Бог сочетал, когда творил мир людей, – необходимостью и свободой. Это равенство, – ибо в дружбе мы стремимся сохранить возможность свободного согласия для себя и для другого.

Где один желает подчинить себе другого или поставить самого себя в подчиненное положение, там нет и намека на дружбу. У Расина Пилад – не друг Оресту127. При неравенстве дружба невозможна.

В дружбе существенно важна определенная взаимность. Когда с одной из двух сторон совсем нет благосклонности, другой должен сдерживать в себе чувство симпатии, уважая свободу согласия, которую он не вправе нарушать. Если с одной из двух сторон нет уважения свободы другого, другой должен прервать узы дружбы из уважения к самому себе. А тот, кто согласится поставить себя в подчиненное положение, дружбы взамен не получит. Но необходимость, обусловленная чувством привязанности, может существовать и лишь с одной стороны; и в данном случае дружба (если употреблять это слово в его точном и строгом смысле) будет только односторонней.

Дружба потеряет свою чистоту, если в ней необходимость хоть на мгновение возьмет верх над желанием сохранить для обоих участников свободу взаимного согласия. Во всех человеческих делах необходимость является началом нечистоты. Нечистой является всякая дружба, в которой есть хотя бы намек на желание угодить или желание, чтобы тебе угодили. В совершенной дружбе оба эти желания полностью исключены. Двое друзей всей душой согласны оставаться двумя, но никак не одним. Они уважают дистанцию между собой, которую устанавливает сам тот факт, что они созданы разными. Человек имеет право желать достигнуть непосредственного единения только с Богом.

Дружба есть чудо, при котором человек соглашается смотреть на расстоянии, не приближаясь, на другого человека, даже если он необходим ему как пища. Ева не обладала такой силой души; к тому же она не испытывала нужды в плоде райского дерева. Если бы в момент, когда она смотрела на плод, она была голодна, но при этом продолжала неуклонно смотреть на этот плод, не делая к нему и шага, то сотворила бы чудо, аналогичное чуду совершенной дружбы.

Этой сверхъестественной добродетелью уважения к человеческой свободе дружба близко напоминает чистые формы сострадания и благодарности, вызванные несчастьем128. Противоположности, являющиеся условиями гармонии, в первом из этих случаев – необходимость и свобода, во втором – подчинение и равенство. Обе эти пары противоположностей эквивалентны.

Поскольку бескорыстная дружба не допускает ни угодничества, ни желания, чтобы тебе угодили, в ней, вместе с чувством привязанности, присутствует нечто, похожее на полное безразличие. Связывая две личности, она, однако, имеет в себе нечто безличное. Она не подрывает в друзьях беспристрастность. Она никоим образом не мешает подражать совершенству Отца Небесного, который разливает повсюду свет солнца и дождевую влагу. Более того, как правило, дружба и это подражание взаимно обусловливают друг друга. Ибо поскольку люди (может быть, за малейшими исключениями) связаны между собой узами привязанностей, имеющих некоторую долю необходимости, они не могут приблизиться к божественному совершенству иначе, как претворяя эти привязанности в дружбу. Дружба есть нечто всемирное. Она заключается в том, чтобы любить одного из людей так, как хотелось бы нам быть в состоянии любить по отдельности каждого человека в мире. Как геометр рассматривает отдельную фигуру, выводя на ее примере общие свойства треугольников, так умеющий любить направляет на отдельное человеческое существо всемирную любовь. Согласие сохранять самоопределение для себя и для другого, по существу, есть нечто вселенское. Желая сохранить самоопределение более чем для одного существа, мы желаем того же и для всех; ибо тогда мы уже не представляем себе порядок мира выстроенным вокруг какого-либо центра в этом мире. Мы помещаем этот центр превыше небес.