Статьи и письма 1934–1943

Послесловие

Петр Епифанов

Ракурс, под которым рассматриваются произведения Симоны Вейль в сборнике, предлагаемом вниманию читателя, может привести к разочарованию кого-то из тех, кого привлекали прежде ее личность и мысль. Есть немало «контрольных» слов или вопросов, по которым человек партийного сознания опознает своего и чужого, как среди современников, так и среди персонажей прошлого, – особенно если речь идет о Второй мировой войне, чья тень до сих пор лежит на массовом политическом словаре. Уже в первой из статей сборника – «Не будем начинать заново Троянскую войну» – Симона Вейль предлагает – еще в 1937 году! – решительно отбросить этот фальшивый словарь, набор готовых этикеток, который и сегодня, восемь с половиной десятилетий спустя, активно используется в разных странах средствами пропаганды и представителями власти для обоснования политических и военных решений.

Симона Вейль и в дальнейшем не будет считаться с тем, о чем и в каких выражениях прилично высказываться, о чем прилично молчать, коль скоро ты принадлежишь какому-то лагерю. (Ее известный афоризм о «справедливости – беглянке из лагеря победителей», как и дорогой ей образ Антигоны подразумевают, что она не хотела принадлежать ни к какому лагерю, кроме лагеря справедливости – истинной, «сверхъестественной справедливости», как она ее называла.) В 1943 году, когда неизбежность поражения Германии и ее союзников будет ясна почти всем, она решится защищать идею «корпоративного строя», уточняя, что «когда фашизм выдвигает формулу корпоративизма, он делает это с той же степенью искренности, с какой говорит о мире»[26]. Когда вишистский режим во Франции будет полностью дискредитирован, а «национальная революция» обернется покорным соучастием в худших преступлениях Гитлера, она, с первого дня считавшая этот режим предательским, скажет, что «следует сохранить многие идеи, запущенные вишистской пропагандой, но сделать их истинами» (en faire des vérités)[27]. Само название ее последней большой работы «Укоренение» отсылает к лексикону крайне правых идеологов и публицистов первой половины ХХ века, для которых возвращение к «корням», к «почве» было одним из главных лозунгов. Иные из идей Симоны – как, например, об общественной иерархии, основанной на «чистой верности», об уголовных наказаниях, о желательности запрета политических партий – в глазах «поборника прогресса» однозначно определят ее как «махрового реакционера».

Защищать, объяснять, оправдывать в подобных случаях совершенно бесполезно. Остается лишь последовать совету Симоны – отбросив всяческие ярлыки («правый» – «левый», «консервативный» – «прогрессивный» и т. п.), задать себе вопрос: «Правду она говорит или нет?»[28]

Что касается переводчика этой книги, я много лет назад, с самого первого знакомства с текстами Симоны, ощутил в них то, что назвал бы, возможно на несколько архаичный лад, благоуханием истины. И чувствую его с каждым годом все отчетливее. Это не означает, что писавшая их была свободна от ошибок, упущений, не вполне справедливых оценок и т. п. Но жившее в Симоне неуклонное, не ищущее покоя и сознания правоты стремление к истине, как видится мне, не осталось без награды, позволив ей найти и изложить истины живые, не застывшие, не замкнутые в себе, как в футляре, но раскрывающиеся в пространстве и времени. Это чувство побуждает меня не прекращать работу и надеяться, что осмысление, очищение, совершенствование этих истин будет продолжено и послужит – как сама она верила – всему человечеству.