Изгнанники Меанантра. Книга 1

Перед лицом появилась рука с бурдюком, губы инстинктивно впились в горлышко. Теплая влага смягчила сухость в горле, Амадо хотел отхлебнуть еще глоток воды, но бурдюк исчез где-то за границами его зрения. Снова навалила чернота, все поплыло и человек впал в забытье.

***

Ребенок, маленькая девочка, сидит у него на коленях, Даад объясняет, как устроен его мир. Девочка сыпет вопросами, черные глаза внимательно и серьезно смотрят на его шевелящиеся губы. Подходит женщина лет тридцати, схватив за руку ребенка, она уводит девочку прочь. Ребенок протестует, но в итоге вынужден подчиниться непреклонной воле женщины. Прекрасный сад благоухает, кружа голову. Рядом присел Мампсис. Наливает рубиновый напиток из серебренного кувшина с ажурным горлышком в медный кубок, затейливо отделанный золотом, протягивает его Дааду, он отказывается. Ему совсем не хочется пить.

– Кто ты? – спрашивает король. – Я не вижу бога. Я вижу человека. Зачем ты к нам пришел?

– Я из другого мира – уклончиво отвечает Даад.

– Да, но зачем ты пришел? Ведь я, мой отец, и мой дед молимся Наргалу. А пришел ты. Зачем? Подари мне и моему народу бессмертие, и мы станем твоими рабами! – наклонившись к самому лицу Даада, выдохнул король.

– Не в моей власти даровать тебе, то, что мне не принадлежит.

– Тогда почему ты еще здесь? – разочарованно спросил Мампсис.

– Я жду.

– Ждешь? Чего?

В ответ молчание, король посидел еще немного и поплелся в свои покои. Та страсть с какой он жаждал бессмертия пугала Даада. Настало время уйти, но как выбраться из этого мира? Алтарь Мампсиса упорно молчал. Дааду пришлось искать иной путь, что оказалось очень непростой задачей. Уходить совсем не хотелось. Эти дикие, но в то же время почему-то симпатичные ему люди, приняли его как своего бога. Их король милый и простой старик, в котором Даад видел любящего мужа и отца, по сути своей безобидный и добрый, если бы не его жажда бессмертия. Мампсис любил свою немолодую жену Алайну, и непоседу дочурку. Наверное, поэтому его так пугала смерть, что уже склонилась над его сединами.

***

Резкий удар о землю, вырвал Амадо из забытья. С трудом разлепив глаза, он уставился на резной лист пальмы, которым играл едва заметный ветерок.

– Где он? Что это за место?

Словно отвечая на его вопрос, в поле зрения вошел один из воинов эльфа. Он наклонился над Амадо и влил ему в рот воду. Подождал пока пленник проглотит ее, и вновь наполнил его рот живительной влагой. После чего шлепнул беглеца по плечу, и только теперь Родриго почувствовал, что он связан. Приподняв голову, он увидел вожака ришамцев, на поясе у него висел болотный клинок. Ришамец что-то бурно обсуждал с караванщиком. Наконец они договорились, вожак сделал знак рукой, и Амадо резко подняли на ноги. Караванщик подошел к нему и внимательно осмотрел. Приказал развязать. Путы ослабли, и затекшее тело повело, но упасть ему не дали. Крепко удерживая за плечи, беглеца вновь поставили на ноги. Купец недовольно скривился, и что-то сказал вожаку, затем, вытащил кошель и отсчитав пятнадцать серебряных монет, дал команду своим стражам. Вскоре Амадо оказался в кандалах, топая в строю таких же, как и он сам, рабов.

***

Сложно понять, что его более отвращало, в рабском состоянии. Толи то, что его воспринимали как вещь, толи то, что он оказался на удивление низкой цены. С ним особо не церемонились. Спина ныла от постоянного общения с плетью, еды не давали, воды давали мало, и плохого качества. Он стоил дешево и на него не тратились. Неделя пути показалась годом, а невольничий рынок райским уголком. Здесь от палящего солнца прикрывал навес, их покормили и дали в волю напиться.

Девушек раскупали охотно, с жаром торгуясь, иногда переходя на личности. Хорошо шли темнокожие, затем пошли белые, под конец выставили элиту, образованных рабов. К удивлению, Амадо они разошлись без особого ажиотажа. Он все ждал, когда очередь дойдет до него, надеясь, что ему повезет и его купит какой-нибудь образованный богач. Однако торги закончились и всех оставшихся погнали в помещение с зарешеченными окнами и железными дверями.

Рядом лежал истощенный мужичок, он посмотрел потухшим взглядом на Амадо и неожиданно улыбнулся почти беззубым ртом.

– Что солдатик пропали мы с тобой? – толи спросил, толи заверил мужичок.

– В каком смысле пропали? – непонимающе переспросил Амадо.

– Так мы теперь с тобой будем на галерах отрабатывать потраченные на нас деньги – с грустью сказал мужик. – Мало кто выдерживает больше месяца. Мы бросовый товар, нас не жалко. Знаешь почему река Умага, зовется Могильной?

Родриго отрицательно покачал головой.

– Каждый год здесь гибнут тысячи таких как ты и я. Баржи с рудой всегда сильно перегружены, поэтому регулярно тонут. Спасают команду, а не рабов что ничего не стоят. Наши кандалы нас тянут на дно, где большинство и находит свой конец. Но эта смерть намного легче, той, что тебя ждет в случае везения. Тогда ты умрешь от истощения. Сначала придет тупость, затем откажут ноги, а потом и руки, тогда тебя, еще живого, выбросят за борт, прямо на обед острозубым танакайбам. А они здесь вырастают размером с лодку, слишком много хорошего корма.

Амадо удивленно смотрел на мужика, а тот подмигну ему и добавил – Так-то!

Мужик ошибался, люди выдерживали и год и два, и двадцать в чем в впоследствии Родриго убедился лично. Первые месяцы безумно болели руки и спина, часто приходилось хватать плети. Кормили неплохо, но всегда хотелось больше. Иногда снимали кандалы и позволяли привести себя в порядок. Самые жуткие дни начинались с прибытием новой партии руды, где приходилось в кратчайшие сроки разгружать и загружать большие объемы породы.

Амадо не только выжил, но и вырос в цене, его перекупил торговец, владевший флотом кораблей, бороздивших Эльфийское море. Перевозили все, от бочек с маслом, до рабынь. Чаще всего несколько видов грузов сразу, самый сложным грузом оставались руды.

Мужичок как предсказал, протянул ровно месяц, его тело выкинули в море. Голубая вода южного моря окрасилась красным, клубящимся облаком. Акулы получили свою долю в людоедской истории, где не они были главными людоедами.

Каждый день похож на другой. Двадцать пять скамеек, по несколько человек в ряд, постоянный ритм барабанов, и свист кнута надсмотрщика. Руки вскоре налились силой, спина стала как железные дуги, и появились мысли о побеге, но бежать получилось нескоро. Команды гребцов различались по происхождению. Одни набирали из гномов, другие из людей. Их старались не соединять в силу разности роста, длинны рук и способности переносить нагрузки. Гомы намного превосходили среднего человека, кроме того, они попадались редко, и стоили очень дорого, чтобы относиться к ним с тем же пренебрежением, что проявляли к людям. Людей же всегда было в избытке, и стоили они не дорого, большую часть гребцов составляли бывшие военные, попавшие в плен.

Четыре года пролетели как в тумане, работа, отдых и снова работа. Постоянный надзор и наказание за любое неповиновение. Особенно отличались стремлением к свободе урсумы. Их перепродавали торговые колонии, основанные сотни лет назад, на восточном побережье Эльфийского моря, в прямой близости от Великой степи. Сосед Амадо, Федор Живило, бежал три раза. В первый его наказали двадцатью ударами бамбуковой палкой по пяткам. Для чего привязали к доске и отсчитали положенные удары, но Федор не угомонился и бежал второй раз. Беглец прыгнул в море недалеко от берега, однако метко пущенная стрела, пронзила ему руку. Урсума извлекли из воды едва живого, руку вылечили, все-таки за него уплачены деньги, а затем в присутствии остальных рабов срезали оба уха. Спустя месяц, неугомонный урсумец бежал вновь, и почти ушел, если бы его не выдала добропорядочная жительница портового городка. На этот раз он лишился носа. Глядя на злоключения безумного соседа, Амадо понял, что надо ждать пока представиться удобный случай, и бежать наверняка, не рискуя выступающими частями тела.

***

На исходе четвертого года судьба занесла их корабль в гавань Миата, с одноименным городом столицей. В далеком прошлом Миат слыл великой империей, но шли века и от былого величия города остались только предания. Гавань располагалась в Лосмийском море, на берегу, которого процветал город-республика Арси. Молодое государство с большими амбициями. Работорговля здесь только набирала свои обороты, а основой привилегий, как и во всех полисах, служило гражданство.

Ранее утро еще сохраняло прохладу ночи, когда бей Шараф Хузаг отобрал самых сильных рабов, им предстояло выйти в город вместе с господином. Тех, кто пытался бежать, никогда не брали на берег. Амадо ни разу не показал даже намека на попытку к бегству. Он принимал выдвигаемые условия и старался не подвергать себя излишним телесным испытаниям, ему с лихвой хватало гребли. Его сосед, урсумец Федор, постоянно подтрунивал над ним.

– Откуда ты такой? Совершенно не способен за себя постоять! Как ты дожил до сего дня?

Работая вместе, гребцы научились понимать друг друга без слов. Годы рабства спаяли их невидимой цепью общего унижения.

После небольшого пространства галеры, узкие улицы портового города казались огромными. Переполненные людьми, они кишели торговцами, моряками со всех концов света, портовые шлюхи зазывали прохожих в таверны, и грязные притоны. Тяжелогруженные телеги везли товар с кораблей и обратно. Грузчики, сгибаясь под спудом тяжестей погружали и разгружали суда. Амадо более двух лет не был на суше, сегодня он чувствовал, что время пришло, время чтобы скинуть ярмо. Беспечность с какой охрана относилась к рабам, давала надежду на удачу. Стражи, также соскучившиеся по берегу, больше глазели по сторонам, чем следили за рабами.

С Амадо на берег сошли еще шестеро, осоловев от смены обстановки, они восторженно крутили головами. Гребцы давно не видели обычную жизнь, потому впитывали окружающую суету каждой порой. Шесть охранников бея окружили господина, двое замыкали шествие, следя за рабами. Пестрые ряды базара, казалось, тянулись бесконечно, они шли вдоль лотков нагружая корзины. Ряды, где продавались ткани, золото, оружие и разного рода вещи пригодные в быту, бей обошел стороной, так они оказались на рынке рабов.

Оставив гребцов снаружи под надзором двух стражей, Шараф прошел в специальный павильон, где обнаженные рабыни показывали себя будущим владельцам. Вереница девушек разной внешности, от белоснежных северянок, до чернокожих рамалиаток, поочередно выходили на помост и покачивая бедрами вертелись вокруг своей оси побуждая покупателя тратить деньги. Среди красавиц особенно выделялись рабыни урсумки. Стройные, белокурые, с приятными женственными формами, среди них иногда попадались редкой красоты экземпляры, что всегда вызывало шум и долгий торг.

Сегодня выставлялась темноволосая, сероглазая дева. Гибкая как ива, она потупилась и пыталась прикрывать свои прелести, за что хозяин бил ее по рукам стеком. Девушка смешно ойкала, не столько от боли, сколько из опасения, и покрываясь румянцем ненадолго отводила руки, открывая взору красоту нагого тела. Оставалось непонятным, смущение или гнев вызывали румянец на юном лице.