Это всё для меня…

Христос Воскресе!

Бабушка что-то шепчет мне на ухо, и я, просыпаясь, открываю глаза. Она торопит быстрым шёпотом: «Вставай скорее, пойдём смотреть, как солнышко играет, радуется Светлому Христову Воскресению».

В доме тихий молочный полусвет. Оля, уже одетая, стоит на табуретке в передней, где спят родители, у окна, выходящего на восток, держится обеими руками за оконный переплёт. Я встаю рядом с нею. Мы смотрим в том направлении, куда показывает бабушка, и ойкаем от удивления. Солнышко, ещё не очень яркое, чуть желтоватое, подпрыгивает, как перламутровая пуговичка, нежно переливаясь разными цветами. Внезапно замирает в своём сиянии, и вдруг в нём что-то начинает биться, будто сердечко, будто прыгает что-то внутри, ликуя от безпредельной радости. Замирает и снова бьётся, подпрыгивает, ликует. Чудо какое! Настоящее чудо! Мы с Олей так и прилипаем к окну, и оторваться не можем, и никак не налюбуемся, и бабушка с нами любуется ликующим солнышком и утирает слёзки кончиком белого головного платка.

Сегодня Пасха. В доме пахнет пирогами. И ещё чем-то особенным — праздником. К завтраку ставят на стол студень, пироги с мясом, а папе бабушка приносит из чулана запотевшую четвертинку. Несёт, прикрывая её фартуком, улыбается смущённо, хмыкает носом. Папа доволен: «Вот тёща так тёща!» — «Христос Воскресе!» — «Воистину Воскресе!» Они целуются, и бабушка даёт всем нам по красному яичку.

После завтрака мы с Олей идём христосоваться к тёте Поле, бабушкиной золовке и нашей соседке. Ещё очень рано, на улице лёгкая прохлада и особая предпраздничная тишина. Тётя Поля, отвечая на наше приветствие, весело христосуется с нами и вручает каждой по пирогу и по крашеному яичку. И пирожки, и яички у неё бледненькие, жёлтоватые, красивые. Мы их долго разглядываем, сравниваем, у кого лучше. Потом кладём в свои корзиночки и отправляемся к другой нашей соседке, тёте Ане — Олиной крёстной. Мы так и зовём её: Кока. «Кока, Христос Воскресе!» — кричим мы прямо с крыльца. Кока выходит на крыльцо: «Воистину Воскресе!», целует нас, смеётся, даёт нам по пирогу и по тёмно-красному яичку. Мы замечаем, что её пироги тоже с тёмной корочкой и чем-то похожи на тётю Аню, темноволосую и черноглазую.

А родители уже собираются к другой нашей бабушке, папиной маме. Нас наряжают в лёгкие пальтишки — майскими называет их баба Надя. На ноги впервые после долгой зимы надеваем с бабушкиной помощью ботинки с калошами. Нам с Олей делается легко и по-настоящему празднично.

Выбегаем на улицу, а там от лёгкой утренней дымки не осталось и следа, всё сияет от солнца! Папа с мамой, нарядные и тоже в лёгких пальто, выходят следом и берут нас за руки. Около домов совсем просохло, земля хоть и влажная, но утоптанная, и идти по ней в лёгких ботиночках одно удовольствие. А вот в переулке — море разливанное! Вода так и переливается на солнце. Мы с Олей и ступить не решаемся. Папа хватает нас обеих себе под мышки — Олю с одной стороны, меня с другой — и несёт через весь переулок, как маленьких котят. Ставит на сухое место и возвращается за мамой, переносит и её. Оба смеются. А у папы и ботинки, и даже брюки — всё мокрое. На Силикатной улице идём по проезжей дороге, здесь суше. У домов, на скамейках, на самом солнцепёке сидят бабушки. От них до дороги далековато, и папа кричит им весело своим громким голосом: «Христос Воскресе!», называя каждую по имени, и они ему так же весело отвечают: «Воистину Воскресе!». Здесь нашего папу все знают. Это его родная улица. Идём дальше, а бабушки всё ещё нам вдогонку что-то весело кричат, и папа смеётся, отвечая им.

Кругом всё искрится и играет на солнце. На тёмной стороне улицы ещё кое-где лежит снег, а на солнечной уже и дорожки стали просыхать. Папина улица широкая и длинная, и нам с Олей она очень нравится. В самом её конце, недалеко от кирпичного завода, бабушкин дом — высокий, с большими светлыми окнами. Он такой же видный и статный, как наша баба Паня. Мы входим в калитку, а нас уже встречают. Дом полон гостей, и всё как всегда у бабушки Пани сияет чистотой. На полу туго натянуты выстиранные половики, на высоких окнах белоснежные занавески, на столе белая накрахмаленная скатерть. А на ней — чудо! Высокий красавец-кулич и рядом ваза с разноцветными яичками! Мы христосуемся с бабушкой, а она подводит нас к столу и разрешает выбрать из вазы любое яичко на свой вкус. Я беру ярко-розовое, а Оля бирюзовое, мы долго их рассматриваем, потом меняемся ими, и пальцы у нас становятся разноцветными.

А папа уже затеял игру. Он давно выбрал себе крепкое яйцо и теперь ударяет по другим его острым носиком и у всех выигрывает. Набрал своим дочкам целую кучу разноцветных яичек. Кругом шутки, смех! А нам с Олей уже и жалко, что папа всех оставил с носом, как он выразился. Куда нам столько? Пусть у каждого будет по крашеному пасхальному яичку…

Садимся за стол. На нём чего только нет, самые разные вкусности. Но мне больше всего хочется ароматной, сделанной из топлёного молока творожной пасхи с изюмом. Баба Паня отрезает нам по куску кулича и намазывает его сверху пасхой. Ничего нет на свете вкуснее этого лакомства!