Это всё для меня…

Кустодиев Б.М

1878

—

1927

В свои юные годы я часто отдыхала с родителями в доме отдыха «Порошино» недалеко от города Плёса. Потом уже и моя семья не забывала этот милый уголок. С Порошиным связано имя великого русского артиста Фёдора Ивановича Шаляпина. В 1910 году артист готовился к постановке оперы «Борис Годунов» Мусоргского и совершал поездки по историческим местам.

Красота Плёса настолько пленила Шаляпина, что он решил где-то на берегу Волги присмотреть и купить землю для постройки дачи. Ему посоветовали обратиться к помещику Щулепникову. Так Фёдор Иванович оказался в поместье Утешное. Помогал на сенокосе, играл в городки, рыбачил, а вечером садился за рояль и пел… Хозяева были в восторге от своего именитого гостя. Фёдор Иванович купил у Щулепникова участок земли в двух верстах от Утешного, вскоре была построена и дача. Но прославленный артист своей дачи так и не увидел. Поездку в Плёс пришлось отложить из-за начавшейся в 1914 году войны.

В 1923 году на даче Шаляпина был открыт дом отдыха «Порошино».

Где-то в 1960-х годах в левом крыле дачи разместилась обширная библиотека дома отдыха. Заведовала библиотекой строгая пунктуальная женщина Елизавета Ивановна, которая жила тут же, на территории дома отдыха, в маленьком деревянном домике, утопающем в цветах, выращенных заботливыми руками самой Елизаветы Ивановны. Рядом с библиотекой находилась мемориальная комната Ф.И. Шаляпина. Многочисленные снимки и рисунки на стендах показывали разные периоды творческой жизни артиста. Здесь же радиола воспроизводила с пластинок живой голос Фёдора Ивановича, исполняющего романсы, песни и арии из опер. В комнате был выставлен огромный самовар, который в своё время приобретался для шаляпинской дачи. На видном месте — большой портрет артиста. Елизавета Ивановна была увлечённым человеком, и мы с удовольствием слушали её рассказы о Шаляпине, о его неоднократных посещениях окрестностей Порошина, о его любви к матушке Волге и о его дружбе с помещиком Щулепниковым, об усадьбе Утешное.

Здесь я впервые познакомилась с творчеством Бориса Михайловича Кустодиева, написавшего портрет Шаляпина, копия которого своей праздничной яркостью украшала зал библиотеки.

Я по молодости лет не была в восторге от этого портрета. Мне казалось слишком примитивным творение этого художника, да к тому же Шаляпина он представил каким-то слишком уж барином, в роскошной шубе и в модных штиблетах.

Но со временем творчество Кустодиева заинтересовало. Он был не как все. Почему он любил изображать на своих полотнах дородных купчих за чаем, на прогулках; трактирщиков, извозчиков, роскошно накрытые столы?

Он талантливейший живописец: портретист, жанрист, блестящий художник театра, академик живописи Петербуржской академии художеств. Знаменитая галерея во Флоренции, где собраны автопортреты великих художников Европы, в 1912 году заказывает автопортрет трём русским мастерам: Репину, Серову и ему, Кустодиеву. И вдруг — купчихи… Почему главной темой его творчества стали мир купечества и весёлые, пёстрые разгульные праздники?

Я нашла замечательное высказывание этого талантливого живописца: «Мы, русские, не любим <…> своё, родное, у нас всех есть какое-то глубокое обидное свойство стыдиться своей "одежды" (в широком смысле этого слова)… Необходимо уметь сохранить в себе нечто своё, родное, и делать в этом нечто большое, равноценное тому крупному, что даёт запад».

Он любил всё то, в чём ярко проявлялась талантливость русского народа, всё исконно русское: любил русскую речь, обычаи, уклад жизни, народное искусство, лубок, вятскую игрушку, цветастые полушалки. Привольной и красочной предстаёт Русь на полотнах художника. Народные ярмарки, весёлые балаганы, гулянье на широкую Масленицу — и над всей этой зазывной пестротой обязательно божий храм под крестом. Именно в праздниках раскрывалась широта характера русского народа, оптимизм его мировосприятия и ничем не сломленное ощущение радости бытия.

Весёлое, жизнерадостное искусство и трагическая судьба художника. В 37 лет — паралич позвоночника, полная парализация ног, постепенно отказывает рука. Молодой ещё человек прикован к инвалидному креслу. Но чем тяжелее ему становилось, тем радостнее становились его картины. Он продолжает писать, несмотря ни на что, ликующими и сочными красками!

А время, в которое творил художник, было тревожным. Недавно отгремела братоубийственная Гражданская. Повсюду разруха, голод, на улицах беспризорники. Ночами обыски. Трудно мыло купить и спички.

Но Кустодиева даже в это время не покидали мысли о вечном, что противостоит войнам, страданию, смерти. Они и нашли своё отражение в его полотнах. Это вечное — мечта народа о красоте, о той земной, исполненной сил и здоровья красавице, которая в сказках и песнях служила наградой самому сильному, самому умному, самому храброму. Он доверяет народному вкусу, стремится выразить его идеал. Но почему купчиха?

В среде купечества крепко и бережно сохраняли национальное и в укладе самой жизни, и в одежде, и в строениях, и в привычках, и в манере поведения. Да и купчихи были именно тем типом дородной красавицы, который в народе почитался всегда как самый совершенный: чтобы стать и величавость, а лицо округлое, румяное, с бровями вразлёт да открытое, доброе.

Именно таких красавиц изображали на лубках, в росписях на прялках, сундуках. И наряд был у неё такой же яркий и броский, как её красота. Поэтому в своём творчестве художник отталкивался от озорного, полного юмора народного лубка, от весёлой пестроты народного искусства. Через нарочитое преувеличение, через восторг и удивление зрителю внушается представление о своеобразии, самобытности образа русской женщины. Её целомудрии, её нежной и чистой дородности!

А ещё Кустодиев не мог жить без Волги. Лучше, раздольнее и роднее Волги ему ничего нельзя было себе представить! Каждое лето его вывозили под Кинешму. Даже путешествовал с семьей по Волге. И всё время работал.

И когда зимой, позируя Кустодиеву, друг художника, знаменитый Шаляпин, потихоньку затягивал: «Вниз по матушке, по Волге…», Кустодиев начинал подпевать мягким приятным тенором, а на холсте переливалась всеми цветами радуги зимняя раздольная ярмарка, и Фёдор Иванович Шаляпин в роскошной шубе был как главное её украшение, главное диво, рождённое этой сказочной и могучей страной. Такого же исполинского роста и силы, такого же размаха и красоты. Лучше Кустодиева суть шаляпинского таланта и шаляпинской натуры не передал никто.

Борис Михайлович Кустодиев удивительно тонко чувствовал колорит русского провинциального быта. Любил обычную, ничем не примечательную жизнь русской провинции, ценил её яркое национальное своеобразие.

Площадь небольшого волжского города, в котором с одинаковым успехом можно узнать и Кинешму, и Кострому, с торговыми рядами, с неизменной пожарной каланчой, с огромными смешными вывесками, с булыжной мостовой, сквозь которую пробивается трава, тонущими в зелени одноэтажными домиками, церковкой и особенной тишиной; иногда эта площадь бывает пустой, иногда заполненной народом в базарный день…

Приволжский бульвар. Играет духовой оркестр, чинно гуляют дородные дамы, потупляют глаза кокетничающие с молодыми людьми девицы, сплетничают мещаночки, важно разгуливают тучные купцы и чиновники.

Художник любуется патриархальным укладом провинциальной жизни и вместе с тем смотрит на всё чуть со стороны, улыбаясь и иронизируя мягко и добро.

«Русская Венера». Никто до Кустодиева не отваживался на такие сопоставления. Ведь Венера — это богиня, это эталон красоты, а Борис Михайлович показывает нам типично русскую полноватую, круглолицую девушку, да ещё распаренную, да прямо в бане, с веником в руках. Но ведь нас радует это пышущее здоровьем тело, радуют её длинные золотистые волосы и сизоватый чистый пар в бане. Радует и солнечная зима, видная через оконце в предбаннике. А ведь она, эта девушка, тоже богиня, тоже эталон, только совсем другой красоты — красоты физического и духовного здоровья человека, его нравственной чистоты и доброты — вон ведь какая у неё улыбка.

Кустодиевская зима. Кустодиевские праздники. Кустодиевские красавицы. Кустодиевская Русь… Эти определения стали теперь для нас привычными. «Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, — любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему, "русскому". Это было всегда единственным сюжетом моих картин…», — пишет Кустодиев.

Через много-много лет я со своим взрослым сыном и внуком вновь побывала в Порошине. Увы, всё в доме отдыха пришло в запустение. Тишина. Шаляпинская дача встретила нас пустыми глазницами окон, настежь раскрытыми дверями в том месте, где они ещё сохранились, и прогнившими полами…

Мы прошлись по территории бывшего дома отдыха, нашли бывшую танцплощадку, зашли в заброшенную столовую, где нас когда-то так вкусно кормили, и побрели к маленькому деревянному домику Елизаветы Ивановны. И… о чудо! Старенькая Елизавета Ивановна сидит в своём палисаднике на скамеечке, а около неё гуляют куры: рыжие, чёрные, рябые, пёстрые — с красавцем петухом во главе. Мы не удержались и сфотографировали всё это великолепие. Поговорили со старушкой: она жила с кем-то из родственников, лет ей было много. Вспомнили прежние времена, её библиотеку… Елизавета Ивановна дала нам баночку козьего молока и долго не хотела брать деньги.

А мы не могли расстаться с нашим милым Порошиным, и все бродили и бродили по его дорожкам и тропинкам.

Спустились к Волге. Кинули взгляд вдаль, и нас, как прежде, до восторга охватили величавые раздольные просторы матушки Волги! Вечная величавость, вечное раздолье, вечная красота нашей русской реки…

Её неоглядная красота, волжская природа, города, быт вошли в творчество многих писателей, поэтов, художников, в том числе и моего любимого художника Бориса Михайловича Кустодиева.

Раздольная Волга… «Порошино» с его когда-то замечательной библиотекой, имевшей большой, яркий по характеру портрет гордости нашей России, известнейшего певца Фёдора Ивановича Шаляпина, — всё это напомнило мне о первом знакомстве с творчеством этого талантливого самобытного художника, так любившего всё исконно русское, родное, неповторимое и так любившего жизнь!

«Нельзя без волнения думать о величии нравственной силы, которая жила в этом человеке и которую иначе нельзя назвать, как героической и доблестной», — писал впоследствии о художнике Фёдор Иванович Шаляпин.