Это всё для меня…

Первомай

Мы с Олей засыпаем под мерное постукиванье тяпки по дну деревянного корытца. Это бабушка с мамой готовят студень. Завтра праздник — Первое мая.

На окне на фоне тёмного неба белоснежные занавески. Сверху — с узором, строчённые, как подзор, пониже — собранные в сборочку белые накрахмаленные «задержки». Так хорошо, так уютно дома, и так сладко засыпать под это «Тук-тук, тук-тук…»

Утром просыпаемся от звучащей по радио песни — приятный мужской голос с лёгким акцентом медленно выводит низким басом:

Ши-ро-ка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек…

Мы знаем: это Поль Робсон, негритянский певец. Вся наша семья очень любит его слушать.

Дома продолжаются предпраздничные хлопоты. Бабушка с мамой собираются печь пироги. У папы на коленях деревянное корытце, он рубит мясо с луком — начинка к пирогам. А у мамы в руках целая охапка зелёных пёрышек, к Маю у нас дома всегда пекутся пироги с первым зелёным луком. Мама порезала его, посолила, перемешала с крутыми яйцами, щедро помазала растопленным маслом и дала нам с Олей на пробу по ложечке. От лука горчит во рту, пощипывает глаза, но нам нравится, и кажется, что так оно и должно быть, так у всех, потому что праздник. По радио звучит бодрый, поднимающий настроение марш:

Нам нет преград

Ни в море, ни на суше,

Нам не страшны

Ни льды, ни облака.

Пламя души своей,

Знамя страны своей

Мы про-не-сем через миры и века!

Нам ли стоять на месте!

В своих дерзаниях всегда мы правы.

Труд наш есть дело чести,

Есть подвиг доблести и подвиг славы…

И от всего этого так становится весело, что хочется бегать, прыгать и визжать, что мы с Олей и проделываем, убежав из прихожей в переднюю.

Но слишком резвиться в чисто убранной комнате нам не разрешают. Мама поправляет сбитые половики, проводит рукой по парадной белой скатерти с голубым узором по краям. И правда, жалко нарушать такой порядок. Комната наша вся беленькая, светлая от строченных занавесок, салфеточек, белого чехла на диване — всё отутюженное и накрахмаленное мамиными руками. Все это очень жалко мять и пачкать. «Хватит, утихомирьтесь», — бросает бабушка, вытаскивая тесто из опарницы. Мы затихаем и тут же вспоминаем о гостинцах, которые нам вчера привёз папа. Он ездил в командировку в Москву и именно вчера, перед самым праздником, возвратился домой, и, как всегда, с подарками. Весело поздравил нас с праздником, чмокнул в щёчки, уколов отросшими за время командировки щетинками, и вручил каждой по круглой жестяной коробочке с карамельками и по большой коробке печенья. На ярко-красных коробочках с карамелью нарисованы золотом солнце и мужчина с развевающимся флагом в руках. А коробки с печеньем ещё наряднее: в бело-голубую клеточку, и в каждой клеточке бело-розовые цветы распустившейся яблони. Мы достаём свои сокровища и снова начинаем рассматривать. Перламутровые карамельки в жестяной коробочке пухленькие, как подушки. Их так и называют — подушечки. Прячем за щёку по конфетке и, весело похрустывая, открываем коробки с печеньем. Бабушка с мамой не разрешают сразу обе открывать: «Сначала из одной съедите, а потом и другую откроем». Открываем мою, свою Оля предусмотрительно убирает подальше. Её бережливости и терпению можно позавидовать. Потом, в скучные серые будни, она будет выдавать мне, а то и взрослым, каждый день по одному печеньицу. В большой коробке под пергаментом чего только нет: и звёздочки, и ромашки, и крендельки, обсыпанные сахаром с корицей. Всё такое сдобное, красивое! Мы берём по штучке себе и подходим с коробкой по очереди к маме, к папе и бабушке. Те тоже выбирают на свой вкус по печеньицу.

Бабушка сажает пироги в печку, а у нас начинается самое интересное. Нам будут надувать воздушные шары! У мамы ничего не получается, а папа дует изо всех сил, и Олин красненький шарик взрывается и тут же обвисает мягкой тряпочкой. Мама прыскает от смеха, а Оля чуть не плачет. Она у нас всё красное любит. У неё даже шапочка красного цвета. Её утешают, как могут. Ничего не поделаешь, придётся играть в жёлтый шар. Мама говорит, что жёлтенький ещё лучше красного, он похож на ясное солнышко. Солнышко приветливо заглядывает из окна в нашу столовую-прихожую и зовёт гулять под звуки нашей любимой песни:

Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля,

Просыпается с рассветом

Вся советская земля.

Холодок бежит за ворот,

Шум на улицах сильней.

С добрым утром, милый город, —

Сердце Родины моей!

Мы с Олей одеваемся в лёгкие пальтишки, «майские», и идём с шарами на улицу.

На улице по-утреннему прохладно, кругом ни души, и тишина стоит такая чуткая, какая бывает только накануне праздника. Солнце тихонько светит теперь из-за лёгкого облачка, и утро, сразу потерявшее свою яркость, выглядит в едва заметной пасмурной дымке присмиревшим и задумчивым. В саду неподвижно стоят с пока ещё голыми ветками яблони и вишни, с выбеленными известкой ножками, будто в белых чулочках.

Мы выбегаем на лужайку перед домом, подбрасываем вверх шары, ловим их или догоняем уже на дороге, прыгаем и резвимся, сколько душе угодно. «Как хорошо, что сегодня праздник». Прыг! «Как хорошо, что дома у нас так чисто, уютно и пекутся пироги». Прыг! «Как хорошо, что все весёлые — папа, мама и бабушка». Прыг! Волосы у нас растрепались, лезут из-под шапок на лицо, а на душе такая радость, что и рассказать об этом невозможно.

У каждого дома из трубы вьётся свой чуть заметный серенький дымок, и по всей улице распространяется ни с чем не сравнимый запах печёных пирогов. К колодцу с вёдрами идёт наш сосед, дядя Коля, в своей неизменной тёмно-синей кепке с пуговкой, он улыбается нам: «С праздничком!». А мы засмущались и не знаем, что ответить.

Открываем дверь в дом, и в нос ударяет запах горячих пирогов. А из репродуктора на весь дом:

Кипучая,

Могучая,

Никем непобедимая,

Страна моя,

Москва моя,

Ты самая любимая!

И голос диктора: «Стройными шеренгами идут ряды демонстрантов». «Да здравствует 1 Мая — День международной солидарности трудящихся! Ура, товарищи!» «Ура-а-а! ура-а-а!» — дружно подхватывают демонстранты.

Мы садимся к самовару, и бабушка, чтобы выглядеть по-праздничному, развязывает свой обсыпанный мукой фартук.

После чая собираемся в гости к бабе Пане — другой нашей бабушке и папиной маме. На папе выходной костюм, нарядный галстук. А мама просто красавица — в чёрных лакировках на высоком каблуке, в модной шляпке с сеточкой. От неё чудесно пахнет духами «Красная Москва», и запах этот сопровождает нас всю дорогу до знакомого дома на Силикатной.

Дом бабушки Пани, как и всегда, сияет чистотой. Стол накрыт, и гостей полным-полно. У нас глаза разбегаются: дяди, тёти, племянницы, сёстры! Все молодые, весёлые, все нас тискают и целуют, особенно тётя Тамара — папина старшая сестра. Она вместе со своей семьёй приехала в отпуск с Колымы, её муж, дядя Лёша работает там начальником золотых приисков.

Мы долго не садимся за стол, кого-то поджидают с демонстрации. Взрослые смеются, шутят, делятся новостями. Тётя Тамара рассказывает о трудном перелёте, и я улавливаю какие-то непонятные, но очень привлекательные слова: Хабаровск, Магадан…

Потом все рассаживаются за длинным столом в зале, а нам, детям, накрывают в столовой и кладут всего понемножку на тарелочки. Мы с Олей ещё не проголодались и есть совсем не хотим, но так тянет попробовать загадочный торт, который купили дядя Лёша с тётей Тамарой в Москве и привезли сюда. Торт в огромной высокой коробке, и нам его уже показывали. Он украшен большими шоколадными медведями, которые пытаются достать своими лапами зелёный виноград. Мы, разумеется, никогда не пробовали и не видывали ни торта, ни винограда…

Среди шумного застолья кто-то подходит к радиоле (такая роскошь в то время), ставит пластинку, и по всему дому под звук кастаньет несётся задорная испанская песенка: «Говорят, я простая девчонка…» Папа стремительно подхватывает нашу лёгонькую маму на высоких каблуках, и они уносятся в быстром танце под одобрительные возгласы за столом, задевая по пути за стулья и табуретки. Бабушка быстренько берёт нас с Олей за руки и выводит из зала: «Идите-ка в ленуськину комнату, а то вас тут затопчут».

Там только деньги,

Здесь только песни,

Ну что же, посмотрим

Кто сильней!

Заканчивается испанская песенка под бурные аплодисменты, которые предназначаются нашим родителям. Жаль, что мы не видели самого интересного.

И вот танцы в полном разгаре, радиола разносит по дому «Брызги шампанского», а мы с Олей сидим за перегородкой в комнате «Лены маленькой», которая гораздо больше нас и, видимо, тоже танцует, и слушаем доносящиеся из зала смех, шарканье ног в такт музыке и непонятные, но очень красивые слова, которые порой выкрикивают танцующие кому-нибудь стоящему у радиолы: «Давай фокстрот», «Нет, что-нибудь помедленнее — танго». «Внимание! вальс-бостон».

В конце концов мы всё-таки пробираемся в зал и вместе со всеми являемся свидетелями заключительных па деда Вани, который всем танцам предпочитает краковяк, но которого под дружный хохот бабушка всё-таки выпроваживает из зала спать. Как давно это было…

После танцев все высыпают на улицу прохладиться. А неугомонная молодёжь затевает игру в волейбол на огромной лужайке перед домом.

К вечеру возвращаемся домой. На нашей улице сидят соседи на лавочке. Папа всех поздравляет с праздником, со всеми шутит и смеётся. Маленький Коля Плеханов, внук нашей соседки, едва научившийся лепетать, поёт нам песенку, которой его научили взрослые. У него получаются пока только два слова, и те одинаковые: «Пани, пани…» Была в то время очень популярна песня:

Парни, парни — это в наших силах —

Землю от пожара уберечь.

Мы за мир и дружбу, за улыбки милых,

За сердечность встреч.

Мы смеёмся и гладим его по головке.