Это всё для меня…

Нестеров М.В

(1862

—

1942)

Тонкие, хрупкие берёзки с мелкими листочками, затерявшиеся в траве цветы, женщины «не от мира сего», святые отроки на картинах, будто на иконах, — это Нестеров.

Михаил Васильевич Нестеров был одарён страстным темпераментом, неукротимой волей, неуёмными чувствами, но в его душе всегда жила неутолимая тоска по внутреннему миру, по светлой тишине.

Эту светлую тишину Нестеров обретает в своих творениях — живописных поэтических легендах.

«Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью», — писал Нестеров в своей книге воспоминаний «Давние дни».

С помощью своих картин художник говорит с нами о непреходящих ценностях человеческого бытия: о Добре, Красоте, Истине, о человеке, у которого душа чистая, освобождённая от всякой скверны.

Первая значительная картина Нестерова, «Пустынник», именно об этом и говорит. Ещё до показа на выставке передвижников картина была куплена Третьяковым. Это было самой высокой оценкой для любого русского художника.

Его старик-монах — чистый сердцем старец, посвятивший себя Богу. В этой картине уже проявляется неповторимый нестеровский мир Святой Руси. Религиозная тема — одна из главных в творчестве художника. Недооценивать роль христианства в творчестве Нестерова значит искажать и обеднять его искусство. Нестеров считал христианство нравственной основой человеческой жизни, жизни, полной высокого смысла, света, доброты, чистоты, помогающей человеку быть в ладу с самим собой и с природой. Человека в единстве с природой видим мы и в картине «Пустынник». Новым для русской живописи был не только образ старца, но и пейзаж. Он лишён внешних красот в наготе ранней зимы. В нём уже появились нестеровская ёлочка, гроздья красной рябины — любимые нестеровские «герои». Художник относится к ним как к живым существам, связывает человека и природу, они словно дополняют друг друга. Природа у него немногословная, строгая и чистая, перед лицом её неприлично суетиться, говорить о пустяках. Природа принимает у него людей красивых и серьёзных.

В конце XIX века в России широко отмечалось 500-летие со дня смерти Сергия Радонежского, сыгравшего огромную роль в деле духовного и нравственного сплочения русского народа.

Русь была разделена на множество княжеств и уделов. Князья делили земли между сыновьями на ещё меньшие доли. Даже небольшой городок имел своего князя. Князья враждовали, отнимали друг у друга земли. Гибли люди, страдало хозяйство. И когда напали на страну полчища монголо-татар, некому оказалось поднять народ на захватчиков. Так прошло сто лет. Враги грабили города, уводили людей в рабство. Всё было в разрушении и запустении.

Но князья, вместо того чтобы объединиться и дать отпор врагам, шли со смирением на поклон в Орду да ещё везли с собой богатые дары. От долгого рабства, казалось, люди измельчали. Князья жаловались друг на друга хану, среди простых людей бытовало воровство, на дорогах хозяйничали грабители.

Как сказал русский историк В.О. Ключевский: «Преподобный Сергий своей жизнью, самой возможностью такой жизни дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нём ещё не всё доброе погасло и замерло: своим появлением среди соотечественников, сидевших во тьме и тени смертной, открыл глаза на самих себя, помог им заглянуть в свой собственный внутренний мрак и разглядеть там ещё тлевшие искры огня…»

Преподобный Сергий благословил князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву, положившую начало освобождения Руси от монголо-татарского ига. «Знай: Мамая ждёт гибель, а русское войско — победа». Преподобный Сергий стал олицетворением объединения страны, возрождения нравственности, того, что называется Святая Русь.

Мысль написать Сергия уже давно не давала покоя художнику. Им был написан цикл картин, охватывающий все этапы жизни подвижника и святого. Но больше всего его занимал сюжет, взятый из древнего Жития преподобного Сергия. Отроку Варфоломею, будущему Сергию, не давалась грамота, наставники его ругали, сверстники смеялись, родители огорчались, и он втайне часто молился Богу, чтобы тот наставил и вразумил его. Однажды отец послал Варфоломея искать пропавших жеребят. Под дубом на поле отрок увидел святого старца, со слезами творившего молитву. Старец взглянул на Варфоломея и прозрел внутренними очами, что перед ним сосуд, избранный Святым Духом. И спросил его: «Что хочешь, чадо?» Варфоломей попросил святого отца помолиться за него Богу, чтобы он «умел грамоту». Старец, сотворя молитву «прилежну», достал из карманной «сокровищницы» частицу просфоры и подал её отроку со словами: «…Тебе даётся знамение благодати Божия и разума Святого Писания». А когда отрок съел просфору, старец сказал ему: «О грамоте, чадо, не скорби… Дарует ти Господь грамоте умети зело добре». И тут будто свет разлился по полю. Показалось Варфоломею, что он только сейчас раскрыл глаза и впервые увидел мир Божий.

Нестеров писал в своих воспоминаниях: «Я был полон своей картиной. В ней, в её атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда… В ней были все мои помыслы: я как бы перевоплощался в её действующих лиц. В те часы, когда я не рисовал, я не существовал». На полотне любовной бережной кистью выписан типичный среднерусский пейзаж: холмы, тонкоствольные деревца, высокие травы. Это узнаваемый образ России и вместе с тем это мир, преображённый явлением чуда. Всё словно светится изнутри; осенние леса, пожухлые травы на первом плане излучают тот же свет, что и нимб святого.

«Видение отроку Варфоломею» было восторженно встречено И.И. Левитаном, В.И. Суриковым, А.И. Куинджи и другими. Третьяков сразу же приобрёл его для своей коллекции. Но у картины были и недоброжелатели: В. Стасов, Г. Мясоедов, Д. Григорович, А. Суворин. Незадолго до открытия выставки над Варфоломеем сгустились тучи. Нестеров вспоминал: «Судили картину страшным судом». Все четверо признали картину вредной в том смысле, что она подрывает «рационалистические» устои художников-передвижников. Третьяков, внимательно выслушав оппонентов, заявил, что от картины не откажется. Передвижническому искусству отражения жизни в формах самой жизни, часто с применением обличительного характера, Нестеров противопоставил искусство преображения действительности с помощью внутреннего мира человека, путь нравственного совершенствования которого должен быть подкреплен истинной верой. А сам Нестеров справедливо считал, что именно благодаря «Видению отроку Варфоломею» он останется в памяти поколений.

Нестеров родился в глубоко патриархальной, традиционно-религиозной купеческой семье в Уфе. Отец художника был человек горячий, прямого характера, независимый. Он славился в городе щепетильной честностью и был уважаем до такой степени, что все губернаторы и архиереи считали своим долгом делать ему визиты, чтобы представиться. А он принимал не всех. В доме царила мать, Мария Михайловна, умная, волевая. Близость к родителям сохранилась у Нестерова до конца их дней. Долгие задушевные разговоры, особенно с матерью, подробные письма о своих творческих успехах и неудачах неизменно находили у неё понимание и сочувствие.

Ум и чуткость родителей проявились в том, что они согласились с советами учителей, подметивших художественные способности мальчика, и, несмотря на то что в Уфе относились к художникам как к людям третьего сорта, предложили ему поступить в Московское училище ваяния и зодчества.

Потом он учился в Академии художеств в Петербурге. Наибольшее влияние на Михаила Нестерова оказали тогда художники-передвижники Василий Перов и Владимир Маковский. Однако Нестеров в отличие от художников-передвижников был далек от обличительного характера живописных полотен. Ему хотелось найти свой собственный путь, пробудить ум зрителя.

Для Нестерова с его повышенным стремлением познать тайны человеческой души внутренний мир русской женщины обладал особой привлекательностью.

Тип «нестеровской женщины» — это тонкие, точёные черты лица, огромные печальные глаза, в которых отражается богатый и сложный внутренний мир героини, и кротость, и смирение, и внутренняя сила.

Его героини — это, как правило, женщины-старообрядки, вышедшие из среды, где особенно прочны были традиционные, веками сложившиеся устои и обычаи. Столь яркий и своеобразный женский тип сложился у Нестерова ещё в самом начале его творческого пути, после трагически рано умершей первой жены художника. Их дочь Ольга Михайловна Шретер, с которой был впоследствии написан знаменитый «Портрет дочери» в костюме амазонки, писала о своей матери: «Слова отца "Ты прекрасна своей душой" ярко характеризуют весь её облик… Вот если можно уловить эту неуловимую прелесть, быть может… не от мира сего, будет и сходство, и понятно станет её влияние на творчество отца».

Черты умершей жены мы видим в картине «Великий постриг» — нежная поэма о красоте просветлённой печали девушки, уходящей в монастырь.

Продолжают живописный роман о женской душе и судьбе картины «На горах», «За Волгой».

В картине «За Волгой» много нестеровской поэтичности, подлинно русской красоты. Художник изображает здесь могучие просторы Волги, её плавные изгибы меж крутых берегов. Вдали пароход тянет длинную баржу… На высоком берегу двое. Женщина сидит, погружённая в свою, только ей понятную думу. Высокий крепкий мужчина в купеческой поддёвке любуется красотой родной земли. Мужская фигура олицетворяет ту действенную силу, то жизнелюбие, которые всегда восхищали Нестерова. Мне всё время казалось, что эта картина — портрет моих родителей. Самоотверженность в любви, духовная тонкость во всём, любовь к природе — это мама. И всё время с букетиком цветов, куда бы ни пошла, принесет с собой, пусть скромный, невзрачный, но букетик цветов. Так и у женщины на картине в руках скромный букетик, бережно уложенный на колени. А молодой, с гордой осанкой купец — мой отец. Горячая, деятельная натура. Ему бы родиться на полвека назад или на полвека вперед, был бы уважаемым купцом или преуспевающим предпринимателем. Такая жилка у него всегда была в крови от рано ушедшего ещё совсем молодым отца, от зародившегося позднее характера.

Я где-то прочитала, что лица всех героев Нестерова написаны им с конкретных людей. Часто портрет у Нестерова воспринимается как картина с включением нестеровского пейзажа или интерьера, вещи в котором говорят о характере героя.

К портрету Нестеров обращается на протяжении всей своей творческой жизни. Он так глубоко и проникновенно чувствовал душу человека, что просто не мог не обратиться к этому жанру, причём почти все портреты были написаны с людей внутренне близких художнику. Это либо члены семьи, либо люди, личность которых вызывала особый интерес живописца, большинство из которых впоследствии становились близкими друзьями мастера. Он писал Павла Флоренского и Сергея Булгакова — религиозных философов, Льва Толстого, архиепископа Антония, скульптора В.И. Мухину, хирурга С.С. Юдина. Каждый его портрет — история увлечения человеком.