Простая милость

— Устроим лодочные гонки?

Я нашел кусок дерева примерно того же размера и ответил:

— Давай!

Мы бросили наши воображаемые лодки в реку, где их сразу подхватило течение, и побежали следом. Лодки закружились, перевернулись и пронеслись мимо топляка, чьи ветки торчали над поверхностью воды, словно пальцы водяных тварей, пытающихся их поймать.

— Моя победила! — закричал Джейк и впервые за несколько дней засмеялся.

Мы добежали до эстакады, где этим летом уже разыгралось столько трагических историй. Там, где вода крутилась вокруг свай, из мусора, принесенного мощным потоком, образовалась небольшая запруда, наши лодки застряли, и соревнование закончилось. Мы стояли на берегу, в тени железнодорожного моста, учащенно дыша и обливаясь потом, наши кроссовки были все в грязи, одежда — в репьях, но на душе было легко, впервые после исчезновения Ариэли.

— Давай сядем, — предложил я.

— Куда? — Джейк оглядел илистый берег.

— Вон туда, — указал я на шпалы над нашей головой.

Джейк начал было возражать, но я уже поднимался по насыпи, и ему не оставалась ничего, кроме как последовать за мной.

Моя рубашка прилипла к вспотевшей спине, я снял ее и перебросил через плечо, Джейк сделал то же самое. За недели, которые мы провели на открытом воздухе, под летним солнцем, наша кожа приобрела ореховый оттенок. Я прошел по эстакаде, сел и свесил ноги. Джейк опасливо осмотрел шпалы, внимательно прислушался и наконец сел рядом со мной. Я вытащил из железнодорожного полотна горсть щебенки и принялся швыряться ею в ветки и другой мусор, проплывавший по реке. Джейк увидел, чем я занимаюсь, и взял горсть камушков для себя.

Так просидели мы несколько минут среди тишины и зноя июльского дня. Небо было безоблачным и синим, поля на другом берегу реки — темно-желтыми, далекие холмы — пятнисто-зелеными, словно черепаховый панцирь, а вода в реке Миннесота — цвета мутного сидра. Я насколько привык к насыщенному аромату долины, что едва замечал сыроватый запашок, поднимавшийся из влажной черной земли под жарким солнцем. Но я заметил, как на мгновение все снова стало, как обычно. Боже, как я хотел, чтобы это мгновение длилось вечно! И с постыдной ясностью я осознал, что сколь сильно ни хотелось мне возвращения Ариэли, еще сильнее мне хотелось, чтобы все просто стало, как раньше.

Джейк бросил камушек и сказал:

— Каждый раз, когда я думаю об Ариэли, меня как будто бьют под дых. Как ты думаешь, Фрэнк, она вернется?

— Конечно.

— Я сначала так думал, но теперь я так не думаю.

— Почему?

— Просто у меня такое чувство.

— Ну так избавься от него, — сказал я и бросил камушек.

— Она мне снилась.

— Правда?

— Она мне снилась на небесах.

Я собирался снова кинуть камушек, даже занес руку, но остановился и посмотрел на брата.

— И как это выглядело?

— Главное, она просто была счастлива. Мне было так хорошо, когда я проснулся.

— Черт побери, хотел бы я увидеть такой сон.

— Ты сказал… — Джейк хотел было опять придраться к моим словам, но осекся. Он посмотрел мимо меня, опустил взгляд и спросил:

— Что это, Фрэнк?

Я посмотрел туда, куда он показывал, — на небольшую запруду из всякого хлама, принесенного рекой и застрявшего между сваями. Среди густого сплетения сучьев и веток, обладавших всеми оттенками черного и коричневого, выделялось что-то ярко-красное, незаметное с берега, но отлично различимое сверху. Я поднялся, осторожно перебрался чуть дальше по эстакаде, куда Джейк следовать не решился, и остановился прямо над запрудой. Пристально вгляделся в обломки и ветки, над которыми бурлила и пенилась коричневатая вода. Спустя мгновение я понял, на что смотрю. У меня перехватило дыхание.

— Что это, Фрэнк?

Я не мог поднять глаз. Я не мог отвести глаз. Я не мог говорить.

— Фрэнк?

— Зови папу, — наконец пробормотал я.

— Что это? — не унимался Джейк.

— Просто позови папу. Давай, Джейк. Иди. Я подожду здесь.

Джейк поднялся и прошел немного вперед по эстакаде, но я заорал на него:

— Не походи! Ни шагу больше! Просто позови папу, черт тебя побери!

Джейк попятился назад, чуть не свалился с эстакады, но устоял и, развернувшись, побежал по железнодорожным путям в сторону Равнин.

Все мышцы в моем теле обессилели, я повалился ничком и уставился вниз, на трепыхавшийся в речном потоке обрывок красного платья. Рядом, поднимаясь из водной глубины, на поверхности колыхалась еще одна струйка, потемнее. Я понял, что это длинные каштановые волосы Ариэли.

День был жаркий и безветренный, небо — фарфорово-голубое, а я лежал на железнодорожном мосту и выплакивал свою душу над рекой, которая казалась мне совершенно равнодушной.