Клоака. Станция потери

Минут через десять мы доходим до водоканала. Точнее, раньше это было водоканалом, а сейчас лишь высушенные бассейны с кучей грязных листьев и веток на дне. Я знаю, куда он поведет меня дальше. И мне становится не по себе. С одной стороны я все понимаю. Если в канализации можно спрятаться, то почему бы в опасной ситуации и правда не уйти под землю? Но я, вышедшая из метро, знаю, что в туннелях подземки обитает нечто опасное и прожорливое. И он это тоже знает.

Мужчина спрыгивает вниз и, обернувшись ко мне, протягивает в мою сторону руки. Ах, каков джентльмен в противогазе и с автоматом на плече. Но помощь я, конечно же, принимаю.

Оказавшись на дне бассейна, мужчина уверенно идет к решеткам.

Я последую за ним.

— Собираешься меня там убить?.. И съесть?..

Шутки шутками, но убежать в случае чего я все еще могу попытаться. Хотя, кого я обманываю? Я не смогу выбраться из бассейна самостоятельно, даже если он меня просто отпустит. Я не смогу подтянуться на руках, чтобы вытащить свою тушку обратно на асфальт. Я даже по канату на физкультуре ползать не могла, а тут…

— Х-х-х… Х-х-х…

Думаю, это был тяжелый вздох. Наверное, он от меня устал…

Мужчина оттягивает решетку, пропуская меня вперед.

— Я не буду тебе помогать… Х-х-х… Только расскажу основы, как… Х-х-х… Здесь выжить. Х-х-х… И на этом мы разбежимся. Х-х-х…

— Ну, хоть что-то… — произношу я, входя в его владения.

Рассказывай, а я буду внимательно слушать. Потому что у меня есть еще девять жетонов, а значит, девять спокойных ночей внутри безопасной квартиры. Главное, уйти отсюда до наступления сумерек и вернуться к тем домам. А еще нужно узнать, как эти жетоны получать, кто такие душегубы и как избегать неприятностей до тех пор, пока не найду остальных.

Надеюсь, с ними все в порядке.

Мы идем по настоящим канализационным катакомбам. Правда, представляла я их несколько иначе: с кучей мусора, вонью и растекающимися под ногами нечистотами. Но ничего подобного рядом со мной и в помине нет. Эти туннели оказываются сухими. В них не ощущается аромат зловоний. Вообще никаких запахов, кроме запаха пыли. И в них очень тихо. Создается впечатление, будто кроме нас двоих тут больше никого нет и… Никогда не было.

— Долго еще идти?..

— Х-х-х… Х-х-х…

Какой красноречивый ответ.

Достаю телефон и смотрю на время.

10:17.

Шестьдесят один процент заряда. Связи нет.

— Кто такие душегубы?

— Х-х-х… Те, с кем лучше не связываться. Х-х-х…

— Это и из названия понятно. Чем они занимаются?

— Х-х-х… Это и из названия понятно. Х-х-х…

Ой ты, блин, шутник какой.

— Была ли причина, по которой душегубы, встретившиеся мне ночью, убили того мужчину?

— Х-х-х… А должна быть причина… Х-х-х… Чтобы убивать?.. Х-х-х…

— У нормальных людей — да.

— У «нормальных»?.. Х-х-х…

Да, это звучит странно. «Нормальные» люди вообще не должны причинять вред другим людям. Это неправильно. Но, и я это признаю, иногда бывают случаи, когда единственный и правильный выход из сложной ситуации требует того, чтобы ненадолго забыть о своей нормальности.

Сидя на уроках истории в школе и слушая биографии различных мировых тиранов и деспотов, я задавалась вопросом: почему же никто их не убил? Почему большинство из них прожили до глубокой старости, держа в «ежовых» рукавицах своих подданных и рабов до самого конца? Почему никто не взбунтовался против них? Почему все мирились со своим жалким существованием, не предпринимая попыток хоть что-нибудь изменить? Хотя бы ради будущих поколений.

Однажды я спросила об этом учителя, а он лишь сдержанно улыбнулся на вопрос глупой девчонки. Я и правда была глупой. И таковой остаюсь и сейчас. Тогда учитель сказал нам, что вера людей в то, что их жизнь должна быть именно «такой», была сильна настолько, что ныне живущим и представить невозможно.

Особенно подросткам с их юношеским максимализмом.

Он привел примеры из современной истории и спросил нас: почему же сейчас, в век высоких технологий, в годы оружейного могущества и доступной информации существуют страны с тоталитарным режимом? С диктатурой, при которой обычные граждане всегда смотрят на свои ноги и не смеют поднять глаза вверх? Не смеют говорить того, о чем на самом деле думают. И произносят лишь то, что от них требуется. Правильный ответ произнес наш самый главный лентяй-пофигист. Он сказал, что людям лень бороться с несправедливостью. Они не верят в то, что можно победить. А те немногие, кто решает сражаться, в конечном итоге прогибаются и ломаются под тяжестью общественного мнения, навязанного элитой современного общества, с рождения ни в чем не нуждающихся.

Я не помню, если честно, как звали моего одноклассника. Даже его лицо в моей памяти вспоминается смутно. Но я помню, что после его слов стала воспринимать его иначе, а учитель по истории поставил ему «пять» в году.

— Ты понял, что я имела ввиду.

— Х-х-х… Понял. Х-х-х…

Мы проходим еще немного, доходим до очередной решетки, ведущей на улицу, и мужчина открывает ее, снимая с плеча автомат. Жестом приказывает мне стоять на месте и не выходить следом за ним. Я так и поступаю. Он опытнее меня. Я это вижу. Он знает, где и какие опасности могут поджидать его за углом. А я не знаю ничего. Поэтому мне остается только мириться с тем, что мне приказывают и покорно ждать его возвращения.

Ждать его, правда, приходится недолго.

— Х-х-х… Выходи. Х-х-х… Все чисто.

Я вновь оказываюсь на улице. Но на этот раз за чертой города. Или же за чертой определенного района. Вокруг меня много деревьев. Я на возвышенности. Отсюда открывается прекрасный вид, и я понимаю, почему он привел меня именно сюда. Чтобы я увидела город собственными глазами.

Чтобы я увидела место, в которое попала.

— Как такое возможно?..

Меня больше не пугает зеленое небо, заброшенные улицы, серые дома. Странный воздух, который я вдыхаю, вызывает неприятное ощущение, но не более того. Меня пугает то, что я вижу. То, что я замечаю даже с такого расстояния.

— Я Костя, — произносит мой проводник нормальным, не хриплым голосом.

Я оборачиваюсь.

Он снял противогаз, и теперь я спокойно могу рассмотреть лицо парня лет двадцати пяти-двадцати восьми. Кожа бледная от явного недостатка солнечных лучей. Чуть осунувшиеся щеки. Не удивлюсь, если с едой в этом месте туго. Волосы и глаза кажутся мне одинакового, темного оттенка. Парикмахер из него не ахти какой. Конечно, вряд ли у него есть ножницы и, скорее всего, подстригает он волосы ножом, который по определению не способен подравнять кончики его локонов ровно. Откормить, помыть, подстричь, и будет самым настоящим красавчиком, пленяющим девичьи сердца.

— А это — Клоака, — договаривает он, кивая в сторону города. — Добро пожаловать, Нина.