Глория

Глава вторая

Месяц спустя Глория удивлялась тому, как легко и органично ее мать вписалась в их жизнь. Она действительно осталась в доме, и хотя Бенджамин изначально хотел продать его после ее смерти ("Зачем нам два дома в одном городе?"), он, похоже, забыл об этой идее. Он также, похоже, забыл о своем запасном плане сдачи дома в аренду, потому что ее мать каким-то образом жила там, не платя ни цента.

Но она определенно зарабатывала на жизнь. Теперь, когда она была молода и достаточно здорова для этого, она нянчила внуков после школы, что снимало большую нагрузку с Глории и Бенджамина, у которых уже несколько лет не было настоящего отпуска, потому что их отпускные часы были урезаны до предела: то один, то другой уходил с работы раньше или задерживался допоздна, чтобы позаботиться о нуждах маленьких членов семьи. Неизменно, приходя посидеть с детьми, ее мать приводила в порядок и дом, за что Глория была ей благодарна. Она также приносила им еду. "Слишком трудно готовить на одного человека", — сказала она в первый раз, когда принесла кастрюлю тушеного мяса, и продолжала готовить больше, чем нужно, для обедов и ужинов, радуя их излишками. Глория всегда ценила мамину стряпню — как и Бенджамин, — а поскольку она не очень любила готовить сама, остатки еды были просто находкой.

В каком-то смысле возвращение матери также помогло ее отношениям с Бенджамином, или, по крайней мере, повысило ее уважение к нему. Ведь на самом деле за последние несколько лет они постепенно отдалялись друг от друга. В этом не было ничего такого очевидного или конкретного, как различие интересов или изменение чувств. И ни один из них не нашел никого другого. На самом деле, в глубине души это, вероятно, было связано с ее матерью. С тех пор как ее мать заболела, Глории пришлось переключить свое внимание с Бенджамина и мальчиков на нужды больной матери. Ее муж понимал это, по крайней мере, умом, но в реальности это означало, что она больше устает, больше отвлекается, больше физически и эмоционально недоступна. И, Глория должна была признать, что, проводя столько времени с матерью, она каким-то образом повлияла на ее мнение, заставив ее смотреть на вещи с точки зрения матери. Поскольку ее мама никогда не любила Бенджамина, это означало, что она сама стала смотреть на него язвительным взглядом. Она начала слегка разочаровываться в нем, в его безумной ровности, в его заурядном подходе ко всему.

Когда она только познакомилась с ним, она думала, что Бенджамин был пианистом. Сейчас это казалось глупым и невозможным, но когда она впервые увидела его в кабинете дерматолога, где она работала администратором, а он был новым пациентом, он зарегистрировался у нее, а затем сел на утилитарный стул напротив ее окна, положив руки на ноги, и занялся тем, что постукивал пальцами по брюкам, каждый из пальцев хаотично двигался вверх-вниз. Казалось, что он играет на невидимом пианино, рассеянно оглядывая зал ожидания, и она предположила, что он мысленно репетирует, перебирая в уме сложное произведение, которое ему предстоит исполнить в будущем. На самом деле он просто делал гимнастику для пальцев, которую ему посоветовал предыдущий врач из-за начинающегося синдрома запястного канала, и, возможно, если бы она знала об этом, Глория не была бы так восприимчива к нему. Но на следующей неделе он снова пришел, продолжая играть на пианино, и поскольку было почти обеденное время и других пациентов не было, они начали разговаривать, и оба были разочарованы, когда медсестра открыла дверь и позвала его в подсобку. Они разговаривали еще больше, когда он вернулся на следующей неделе, и еще больше на следующей, а в свой последний визит он пригласил ее на свидание, и она согласилась.

Поступила бы она так, если бы знала в то время, что он не пианист, а программист? Трудно сказать. Вполне возможно, что да, но в дальнейшем ее ожидания были бы другими, и они могли бы не оказаться там, где оказались в данную минуту.

Но теперь все было клево, как говорили дети. Приезд ее матери, более молодой и энергичной женщины, освободил время для Глории и Бенджамина, чтобы побыть друг с другом, и они обнаружили, что по-прежнему совместимы, в чем еще два месяца назад не было никакой уверенности. Нет, он не был самым интересным человеком в мире, но и она тоже, и если их брак и не был одним из величайших романов в мире, он был приятным и удобным. Они даже начали целовать друг друга и говорить "Я люблю тебя" перед сном каждый вечер, чего не делали с первых лет брака, а регулярные занятия любовью, которые были в лучшем случае "экспресс", вернулись после перерыва.

Бенджамин был хорошим человеком, он заботился о ней, и оба они любили мальчиков. Чего еще может желать человек от жизни?

И все же, несмотря на все положительные изменения, произошедшие в результате возвращения матери, Глория чувствовала тревогу за эту женщину. Она же умерла! Теперь она вернулась и была примерно того же возраста, что и сама Глория. Казалось, что у нее откуда-то появились деньги, поскольку она смогла покупать продукты и приобрела совершенно новый гардероб. Стиль 1980-х годов, в котором она появилась на свет, исчез, но оставшаяся в шкафу одежда не только не соответствовала более матросской фигуре матери, но и была в стиле старой дамы, который ей больше не подходил. Поэтому она пошла и каким-то образом сумела купить себе совершенно новый, более современный и подходящий гардероб. Глория не понимала, как это возможно. Может быть, ее мать использовала какой-то скрытый тайник, о котором никто не знал? Может быть, она тайно распродавала домашние вещи? Кто-то еще снабжал ее деньгами?

Последняя возможность была самой тревожной, и хотя Глория не хотела об этом думать, эта мысль все еще витала в глубине ее сознания.

Смущало и то, что ее мать и Максин больше не были подругами. Правда, они уже не были ровесницами, но они жили через дорогу друг от друга и были ближе, чем сестры, буквально десятилетиями, поэтому Глория была потрясена, когда однажды зашла проведать ее, а мать сказала:

— Боже, эта Максин — конченная сука, не так ли?

— Максин — твоя лучшая подруга! — ответила Глория.

— Была моей лучшей подругой, — поправила ее мать.

— Могу узнать — почему? Что случилось?

— Ничего не случилось. Я просто проснулась и теперь вижу ее такой, какая она есть на самом деле.

Я только что проснулась?!

Возможно, это самое точное описание произошедшего, подумала Глория, но ее мать имела в виду не это. Она говорила о том, что у нее открылись глаза на характер ее старой подруги, и хотя в прошлом Глория автоматически приняла бы сторону матери в любых разногласиях, теперь она чувствовала больше родства с Максин, и, уходя, перешла на другую сторону улицы, чтобы узнать версию Максин.

— О, эта женщина просто сводит меня с ума, — негодовала ее пожилая соседка. — Я знаю, что вам и вашему мужу, вероятно, нужны деньги на аренду, но, клянусь, если бы это была я, я бы просто выселила ее. Ваша мать была бы потрясена тем, что такой человек живет в ее доме, готовит на ее кухне и спит в ее постели. Кто такая эта Нора? Откуда она взялась? Говорю тебе, Глория, я ей не доверяю. На твоем месте я бы провела полную инвентаризацию всех вещей твоей матери, чтобы убедиться, что все останется на месте, когда она уедет.

Тот факт, что даже после близкого контакта и личного общения Максин все еще не узнала свою старую подругу, заставил Глорию почувствовать беспокойство. Почему только она одна узнала свою мать? Даже тетя Рут и кузина Кейт понятия не имели, кто была эта анахроничная женщина, пришедшая сразу после похорон. Кейт жила в нескольких часах езды, но тетя Рут все еще была рядом, и Глория могла бы легко пригласить ее встретиться с "Норой". Однако она этого не сделала, и Глория не была уверена, было ли ее нежелание сделать это потому, что она боялась, что Рут не узнает сестру, или потому, что она боялась, что та узнает ее.

Глория сочувственно кивала, когда Максин высказывала свои претензии.

— Все, что я сделала, это попыталась поговорить с ней, поприветствовать ее в нашем районе. — Максин наклонилась вперед. — И знаешь, как она меня назвала? 'Любопытной дрянью!' Ты можешь в это поверить? Ты когда-нибудь слышала такое? Что за женщина говорит подобное? Мы с твоей мамой дружили сорок лет, и я гарантирую тебе, что она не потерпела бы таких слов! Я не обвиняю тебя, пойми. Я знаю, что вам с Бенджамином нужен дополнительный доход. Но, на мой взгляд, такое поведение совершенно неприемлемо. Совершенно неприемлемо! — Ее глаза были влажными. — А тот факт, что эта женщина живет в доме твоей матери? — Она вытерла сбежавшую слезу. — Я не знаю, что можно сказать. Я в шоке!

После этого Глория была уверена, что Максин шпионит за ней каждый раз, когда она приходит в гости, поэтому предпочитала, избегать прямого и долгого общения (и она еще не знала, что Максин думает о том, что этой "Норе" разрешили водить машину матери).

Однако, несмотря на все эти неудобные странности, новое присутствие ее матери в их жизни высвободило больше семейного времени, позволяя им впервые за долгое время ездить куда-то и что-то делать по выходным.

И, как ни странно, мальчики, казалось, любили ее. Глорию это особенно озадачило. Ни Брэдли, ни Лукас никогда не имели особой эмоциональной связи со своей бабушкой, что было вполне понятно, поскольку она болела большую часть их жизни. Но они обожали эту женщину, которую называли "мисс Нора". Они спрашивали родителей, может ли она остаться и поесть с ними каждый раз, когда она готовила еду для семьи, и когда Глория пришла с работы пораньше в пятницу перед Днем президентов и забрала мальчиков из школы, сказав им, что няня в этот день не нужна, она увидела разочарование на их лицах.

Однажды Бенджамин даже заговорил об этом, когда Брэдли и Лукас были в постели и спали. Была ее очередь мыть посуду, и она как раз ополаскивала чашки, когда он вошел на кухню. Очевидно, мальчики спросили его, может ли мисс Нора поехать с ними на весенние каникулы в Диснейленд.

— Не поймите меня неправильно, — начал он. — Нора — замечательная женщина. Правда. Я не могу сказать о ней ничего плохого. Она была, как сказала бы моя мама, "благословением".

— Но... — закончила Глория и ее бровь поползла вверх.

— Ты очень проницательна.

— Всегда есть "но".

— Но... не кажется ли тебе, что Брэд и Люк, возможно, слишком близки к ней, слишком зависимы от этой несомненно замечательной девушки?

Брэд и Люк. Ей не нравилось, когда он сокращал имена их сыновей. Для человека, который настаивал на том, чтобы все всегда произносили все три слога в слове "Бенджамин", он был очень вялым и неуважительным, когда дело касалось двух слогов в именах "Брэдли" и "Лукас". Но сейчас не время снова вступать в эту дискуссию, потому что она прекрасно понимала, о чем он говорит. Она тоже это чувствовала, и хотя она задавалась вопросом, не была ли это просто материнская ревность с ее стороны, тот факт, что Бенджамин заметил то же самое, означал, что ее чувства были обоснованными. Было бы понятно, если бы мальчики знали, что она их бабушка, но они не знали. Для них она была просто милой женщиной, которая присматривала за ними после школы, иногда готовила еду для семьи или помогала маме с покупками. Привязанность, которую они к ней сформировали, была намного больше, чем должна была быть.