Глория

Глава третья

Бенджамин не вернулся после похорон. Глория все ждала его возвращения, и первые несколько недель она постоянно выглядывала в окно или вскакивала от нетерпения, когда слышала незнакомый звук, открывала входную дверь по десять раз в день, потому что думала, что там кто-то может быть. Но он не вернулся, и когда пришло осознание того, что его действительно больше нет, искра надежды, которая помогала ей держаться, начала угасать. О, она делала то, что должна была делать, дома и на работе, но ее действия были перфектными, автоматическими, продиктованными долгом, без каких-либо мыслей или чувств. По ночам, чаще всего, она плакала во сне, и хотя в конце концов ей пришлось бы сменить постельное белье, она еще не сделала этого, потому что его подушка все еще хранила слабый запах его геля для волос.

Почему ее мать вернулась, а не Бенджамин? Из-за разницы в возрасте? В том, где они умерли? Когда они умерли? Потому ли, что он погиб в авиакатастрофе, а она скончалась в больнице? Потому что ее мать оставила после себя тело, а Бенджамин только... части? Возможно, она никогда не узнает причину, но этот вопрос грыз ее и не давал покоя.

Начиная с утра после того, как Глория получила новости, когда ей понадобился кто-то присмотреть за детьми, пока она занималась всеми необходимыми приготовлениями, ее мать была очень отзывчивой и сочувствующей. Прямо как... настоящая мать. По сути, она переехала к ним, взяла на себя домашние обязанности, занималась готовкой и уборкой, следила за тем, чтобы мальчики вовремя ходили в школу, а Глория успевала на работу. С практической точки зрения, Глория была благодарна за помощь, и ей даже было приятно, что мать была рядом с ней эмоционально, несмотря на то, что общение с молодой красоткой, которая должна была быть старой, доставляло ей дискомфорт. Но Глория никогда не чувствовала себя полностью комфортно рядом с этой девушкой, и однажды, проснувшись посреди ночи и услышав движение в комнате для гостей, она задалась вопросом, спит ли ее мать вообще. Должна ли она была спать, или она всегда бодрствовала?

После этого волнующего вопроса, и не найдя быстрого ответа, Глория сама с трудом заснула.

Часть ее продолжала надеяться, что ее мать трансформируется, превратится в Бенджамина. В конце концов, она все еще не была уверена, кем именно была ее мать. Она могла быть реальной, реинкарнацией или воскрешением умершей женщины, или она могла быть чем-то, что выдавало себя за более молодую версию ее матери. Если это так, то это существо могло легко превратиться в кого угодно, принять любой облик, в том числе и ее мужа, и Глория поклялась, что если это случится, она примет это с благодарностью и не будет задавать лишних вопросов. Она просто хотела вернуть своего любимого.

Но этого не произошло, и каждое утро, когда она просыпалась и слышала, как молодая мама на кухне готовит завтрак, еще одна маленькая частичка ее души умирала.

Она заставляла себя оставаться сильной ради мальчиков, хотя они не выглядели такими опустошенными, как ей казалось. Брэдли, особенно Брэдли, был очень близок со своим отцом, и хотя и он, и его брат рыдали, услышав новость, и плакали во время похорон, сейчас они почти пришли в себя. Возможно, такова природа детей, подумала она, но хотя она завидовала мальчикам, имеющим такой механизм выживания, часть ее негодовала на них за это. Их папа умер, и Бенджамин заслуживал более долгого и глубокого оплакивания, чем они, похоже, были способны дать.

В месячную годовщину авиакатастрофы Глория вернулась домой с работы, чувствуя себя особенно подавленной. Весь день она просидела за окошком регистратуры, глядя на комнату ожидания, где она впервые встретила Бенджамина. Не помогло и то, что в тот день был всего один пациент, что давало ей слишком много времени для размышлений. Но она надела счастливое лицо, или самое счастливое лицо, которое только могла изобразить, прежде чем войти в дом. Брэдли и Лукас сидели на противоположных концах обеденного стола и делали домашнее задание: Брэдли заполнял лист по математике, Лукас раскрашивал карту Европы. Она поздоровалась с каждым, проверила, чем они занимаются, а затем пошла на кухню, где ее мама готовила свой фирменный мясной рулет.

Она всегда ненавидела мясной рулет своей матери. Но в слух об этом не говорила.

Глория подошла к холодильнику, откуда достала и открыла банку "Доктора Пеппера". Она предпочитала банки пластиковым бутылкам, потому что слегка металлический вкус заставлял ее пить меньше.

— Мама? — сказала она. — Разве мы не разогревали "Доктор Пеппер" на Рождество? Или это была кола?

Она прекрасно знала, что во время праздников ее детства мама наполняла кастрюлю "Доктором Пеппером", нарезала лимонные дольки и клала их в напиток, оставляя его греться на весь день, но она взялась расспрашивать маму о мелочах из прошлого, пытаясь поставить ее в тупик. Пока что ее мать прошла все тесты.

— Горячий "Доктор Пеппер" с лимонными дольками! — сказала ее мама. — Точно! Я совсем забыла об этом! Хочешь, я разогрею немного для мальчиков? Уверена, им тоже понравится.

— Нет, все в порядке, — сказала Глория. — Думаю, не стоит. Мы не любим, когда они пьют сладкие напитки. Это вредно.

Мы.

Она все еще думала в терминах "мы", когда теперь было только "я". Но было нелегко выбросить из головы всю жизнь, особенно ту, которая была разбита вдребезги и навсегда изменена в ходе одного телефонного звонка. Она села за кухонный стол. Ей казалось, что ей нужно что-то сказать матери, но она никак не могла понять, что именно.

Глория почувствовала руку матери на своей обнаженной руке.

— Ты хочешь убежать?

Она испуганно вскинула голову.

— Что? Нет!

— В этом нет ничего необычного. Много раз я хотел убежать, оставить тебя и твоего отца и начать все сначала в новом месте.

— Ну, ты, конечно, начала все сначала, — с горечью сказала Глория.

— Это совершенно нормально — хотеть начать все с чистого листа там, где тебя не знают. Ты можешь это сделать, если хочешь. Я позабочусь о мальчиках.

Глория почувствовала нежелательное покалывание в позвоночнике.

— Нет, — сказала она. — Я бы никогда не оставила мальчиков. Я никогда даже не думала о том, чтобы бросить мальчиков. Это бред!

Мать похлопала ее по руке — старушечий поступок, хотя они выглядели почти ровесниками.

— Конечно, конечно. Как скажешь.

Это был тревожный знак, подумала Глория. Но о чем именно, она не была уверена. Может просто нервы шалят?

На следующее утро, когда она проснулась, прежде чем собрать детей в школу, Глория натянула халат и прошла на кухню, где ее мать раскладывала коробки с хлопьями: Вишневый домик, Яблочный Джек и Медовый рай.

— Я думаю, может быть, тебе стоит пойти сегодня домой, — сказала Глория.

Ее мать выглядела удивленной.

— Зачем?

— Не поймите меня неправильно. Я благодарна за всю твою помощь с тех пор, как... как это случилось. Но я думаю, что нам с мальчиками пора вернуться к нормальной жизни. Это не просто временная ситуация; теперь это наша жизнь. И нам нужно привыкнуть к ней. Кроме того, я уверена, что ты хотела бы вернуться к себе домой, спать в своей постели.

Она спала?

Ее мать улыбнулась.

— О, не беспокойся обо мне. Мне нравится быть здесь с тобой, с Брэдли и Лукасом, с моей семьей.

Похоже она действительно не понимает или делает вид.

— Тебе пора уходить, — твердо сказала Глория. — Мне все еще нужно, чтобы ты присматривала за ними после школы, но я не думаю, что тебе стоит здесь жить.

Их глаза встретились, и впервые после возвращения матери Глория увидела в этих глазах что-то, чего она не узнала. Но так же быстро, как и появилось, оно исчезло, и мать сочувственно улыбнулась ей.

— Конечно. Я понимаю. Как хочешь, дорогая.

Дорогая?!

Ее мать никогда не называла ее "дорогая". Это слово надо было заслужить.

Дом действительно казался более пустым после отсутствия матери. В каком-то смысле ее присутствие отвлекало от отсутствия Бенджамина, и теперь, когда она вернулась в свой собственный дом, дом чувствовал себя так же, как и раньше, когда Бенджамин был в командировке, как будто кого-то не хватало. На этот раз, однако, он был постоянным, и Глория обнаружила, что слишком много говорит, в слишком веселой, слишком общительной манере, как часть тщетной попытки скрыть дыру в сердце их семьи. Через несколько дней напряжение от таких усилий стало слишком сильным для нее, и она перешла на другой путь: включила телевизор, пока они ели, но не стала показывать новости, как это сделал бы Бенджамин, а позволила мальчикам смотреть мультфильмы.

Выходные, как выяснила Глория, были самыми худшими. Будни были достаточно загружены, чтобы занять всех троих, но когда наступало субботнее утро, она просыпалась, чтобы встретить два полных дня, заполненных незапланированными часами. Нужно было выполнять работу по дому, ее собственную, плюс работу, которую раньше выполнял Бенджамин и которая теперь была распределена между ними тремя. Но все равно оставалось много свободного времени, и она начала искать мероприятия на выходные, брать мальчиков на бесплатные фестивали, в музеи, на прогулки на природе, на парады и исторические памятные мероприятия. Такое участие в жизни общества не было для нее естественным, и хотя занятия заполняли все часы, тот факт, что ей вообще приходилось участвовать в мероприятиях, по иронии судьбы заставляло чувствовать потерю еще острее.

Оставшись одна в постели в воскресенье вечером, после того как Брэдли и Лукас провели день на выставке воздушных змеев на песке Хантингтон-Бич, Глория пролистала свой телефон и увидела, что Бенджамину назначен прием у стоматолога на завтра. Она связала все концы с концами, которые влечет за собой смерть, завершив всю бумажную работу. Все счета теперь были оформлены только на ее имя, она просмотрела телефон Бенджамина и обратилась к календарю на кухне, чтобы убедиться, что все встречи и приемы отменены. Но она не удалила записи в своем собственном планировщике, и теперь здесь, в десять часов утра завтрашнего дня, значился доктор Лу, дантист Бенджамина. Она отчетливо помнила, как он записался на прием, прямо перед съездом в Фениксе. Он ел мороженое с мальчиками, и у него разболелся один из задних зубов. Инстинкт подсказывал ему, что нужно проверить зуб. Дантист мог бы легко принять его на следующей неделе — в расписании всегда оставались свободные места для экстренных случаев, — но он сказал им, что занят, что это не совсем экстренный случай, и они назначили ему прием более чем на месяц вперед.

Она прекрасно помнила выражение его лица, когда мороженое коснулось его чувствительного зуба, как он вздрогнул от боли.

Зубная боль, поняла она, давно прошла. Ее больше не существовало.

Бенджамин тоже.

Накрыв лицо подушкой, она всхлипывала во сне.

На следующее утро она проснулась поздно, случайно выключив будильник после перезагрузки часов после вчерашнего кратковременного отключения электричества, и ей пришлось спешно собирать Брэдли и Лукаса в школу. В процессе она забыла собрать себе ланч, что поняла только в двенадцать часов, и вскоре после этого обнаружила, что едет на восток по Имперскому шоссе.