Океан

Эпилог

Машина Чеснокова остановилась возле забора унылого кладбища. В такую погоду здесь не было никого, кроме птиц. Он долго путлял вокруг железных оград, ухоженных или забытых всеми могил, поросших травой, и покосившихся памятников, пока не нашёл, что искал. На мраморной плите было высечено лицо молодой девушки, той девушки, фотокарточка которой выпала из записной книжки Наумова. Могила была ухожена, и лежали свежие цветы. Он достал две красные розы, повредил колючие стебли, чтобы их ни украли, и прикрепил к ним записку. Что было в этой записке, и кому он её написал, не знает никто, лишь доподлинно известно, что в самый разгар проверок в Липецком Управлении внутренних дел кто-то предоставил генералу Архипову документы, по которым было заведено более десятка уголовных дел на одних только старших офицеров милиции.

По постановлению генерала Архипова, полковник Чесноков был отправлен на лечение в профилакторий при УВД, вблизи Чёрного моря.

Полковник часто выходил на берег, с печалью наблюдая за горизонтом, откуда ветер приносит волны. Что мучило его – боль в плече или в сердце, никто не знает.

Курорт был своего рода ссылкой по состоянию здоровья вдаль от эпицентров скандалов. Москва и Липецк пылали событиями, судебные процессы проходили сейчас без него, что всё равно не помогало забыть и больше никогда не помнить. Он не мог забыть изгубленные жизни и судьбы. По ночам ему часто снился Маликов, только почему-то маленьким пацаном, озорно играющим в футбол. Будто бы он видит его из-за решетчатого окна, и неотпускающая тревога, будто сейчас мяч вылетит на большую дорогу, и рёв мотора автомобиля перечеркнет всё. Он просыпался, так никогда и не дождавшись развязки.

Он помнил глаза Мотылька, наполненные слезами и болью. «А вдруг она больше никогда не будет ни с кем разговаривать, как это уже было. Что будет с ней? Прости меня, Наумов, я тебя подставил. Где теперь твоя могила, может быть там, куда прихожу каждый день – в Океане, который присылает на берег обломки кораблей и судеб».

Он приносил каждый день с моря выкинутые на берег предметы: камни, ракушки, кору деревьев, чем вызывал возмущение администрации, заполонив комнату.

При нём всегда находилось письмо от Гульца. Он его перечитывал, то сухо улыбаясь, то с тихой грустью, то с тревогой. Старый проказник издевался над органами и стал огромной занозой. Из-за сильного давления на него Гульц устроил переписку с западными журналистами, чем доводил до обмороков генеральские чины.