На ближних подступах

3

Вошли двое: секретарь райкома по кадрам Василий Федорович Проскунин и агроном райземотдела Алексей Васильевич Горячев. Они были с портфелями и тоже в костюмах военного покроя.

— Здравствуйте, Александр Иванович! — сказал Проскунин громко.

— В честь чего это? — удивился Бормотов. — За день-то сегодня раз десять виделись!

— Ошибаетесь, секретарь, отстаете от жизни. — Проскунин пояснил: — Двадцать одну минуту уже в новых сутках прожили.

— Ну, педант! — Бормотов покачал головой. Отвечая на шутку, спросил: — Точность старая. Из отдела кадров или уже в новую должность вжился?

Все трое улыбнулись, поняв, о какой должности упомянул Бормотов. Два дня назад райком наметил Проскунина командиром первого, пока еще не существующего партизанского отряда. Горячева — комиссаром. Сейчас, ночью, как раз и предстояло создать этот отряд на бумаге. Потом будет еще работа, кропотливая, с живыми людьми, с каждым в отдельности. А пока это.

— Садитесь, товарищи! — предложил Бормотов. — Начнем. В подборе людей нам ошибаться нельзя. Тут, как в пулеметной ленте. Попадет один негодный патрон — и захлебнулся «максим», и враг поднял голову. — И обратился к Проскунину: — Вам, Василий Федорович, как знатоку кадров, первое слово…

Проскунин был худощав, жилист, выше среднего роста. Ему около сорока, лоб высокий, с залысинами. Людей он знал. Назвав фамилию, имя и отчество, он давал краткую, толковую характеристику будущему партизану. О слабостях человека говорил резковато, будто даже выпячивал их для лучшего обозрения.

«Патроны» подбирали тщательно. Подолгу обсуждали каждую кандидатуру, взвешивали все «за» и «против».

Наконец перешли к выбору места для партизанской базы. Проскунин предложил расположить отряд в районе деревни Боровино. Бормотов спросил:

— А вы, Василий Федорович, в тех местах бывали?

— Конечно.

— Ну и какие же леса вокруг Боровина?

— Обыкновенные. — Проскунин пожал плечами, уточнил: — Леса преимущественно лиственные.

— Вот! — Бормотов положил руку с растопыренными пальцами на стол, прищурился. — А в лиственном-то лесу вы окажетесь осенью и зимой, как гуси посреди пруда. Издалека-а видно! Нужен лес хвойный.

Агроном Горячев прекрасно знал и поля, и леса в районе. Не глядя на разостланную на столе карту, он с минуту подумал и сказал решительно:

— Наш отряд и другие лучше всего разместить в Куровских и Грулевских лесах.

С ним согласились. Приступили к предварительным расчетам, сколько потребуется продовольствия, оружия, боеприпасов. Задача была со многими неизвестными.

— Да-а… — задумчиво протянул Горячев. — Я согласен, чтоб вся эта наша работа по подготовке эвакуации и созданию партизанских отрядов пропала зря. И даже очень хочу этого. Но если уж враг сюда придет, то сколько он здесь продержится? Неделю, месяц, два? — Горячев выжидательно посмотрел на Бормотова.

— Я полагаю, Алексей Васильевич, на твой вопрос ответить сейчас точно не может никто, — значительно, с нажимом на последнем слове сказал Бормотов. — А раз это так, то мы должны готовиться к боям трудным и длительным. Если во всеоружии будем готовы к плохому, то, возможно, и хорошее придет раньше. Вот из этих соображений и давайте прикидывать…

Работа была закончена далеко за полночь. Проскунин устало откинулся на спинку стула. Горячев аккуратно сложил исписанные листы, вдел скрепку. И листы и карту подвинул к Бормотову:

— Все, Александр Иванович! Принимай первенца. Один отряд готов.

Бормотов молчал. И вдруг спросил не по-деловому, простецки:

— А что, товарищ агроном, мечтал ли стать комиссаром, да еще партизанским?

— Нет, и во сне не снилось, — быстро проговорил Горячев. — Слово «партизан» связывалось с прошлым. Война против Наполеона, разгром белогвардейцев в гражданскую.

— Да, товарищи, жизнь — вещь сложная, — Бормотов на секунду прикрыл глаза припухшими от недосыпания веками и тотчас же заговорил живо, с не свойственной ему горячностью: — История не повторяется. И повторяется! Война эта средствами, методами и ожесточенностью отличается от всех войн прошлых. Но конец захватчиков — в этом история повторится! Обязательно. Однако и само повторение это откроет путь новому, уничтожив фашизм.

Бормотов встал, заложив руки за спину, прошелся вдоль стола. Остановился перед Горячевым:

— А как думает комиссар?

— Согласен.

— Это хорошо. — Бормотов отодвинул от стола стул, сел между Горячевым и Проскуниным. Повторил: — Это хорошо, когда есть согласие. Ох, как теперь важно, чтобы мы понимали друг друга, и коммунисты, и беспартийные. Время наступило жестокое, и друг друга мы должны поддерживать, беречь. С людьми надо подушевней, потоньше. Вот мы наметили будущих партизан, фамилии не с потолка брали, всех как будто знаем. А все-таки. Поговорите, друзья, с каждым человеком, умно поговорите! Малейшее сомнение — вместе подумаем. В отрядах должны быть добровольцы.

Бормотов вздохнул:

— Час поздний, товарищи. А я, признаюсь, и еще поговорил бы с вами. Разволновал тут меня один старик.

— Неприятная личность, — заметил Горячев.

— Неприятная, — согласился Бормотов. — И сразу оговорюсь: вовсе это не мудрый русский дед. А все же внимания старик заслуживает. Во-первых, потому, что ему почти девяносто лет и говорит он все прямо, не опасаясь никакого начальства. Во-вторых, старик примечателен тем, что мыслей-то своих у него кот наплакал.

— Это уже интересно! — сказал Горячев.

Проскунин поморщился:

— Кроме младенцев, людей без мыслей не люблю.

— И я тоже. Но старик-то не в пустоте живет. Он что от людей услышит, то и повторяет. Хотя одна мыслишка, кажется, была его собственная. — Бормотов прищурился, вместе со стулом подвинулся к Горячеву. Сказал, понизив голос: — Вот ты теперь комиссар, отвечай. Почему это в прошлую войну немцы до Осташева не дошли, а теперь, видимо, дойдут? А ведь отсюда до Москвы сто километров с небольшим. Ну?

— Так ведь совершенно разные исторические условия…

— Ну, вот, — перебил Бормотов, — а со стариком ведь другой разговор должен быть.

— А за каким чертом разговаривать с ним? — спросил Проскунин. — Не все ли равно, есть у девяностолетнего хрыча в голове царь или нет?

— Девяностолетних действительно немного. Семидесятилетних — побольше, а пятидесятилетних… — Бормотов не договорил, махнул рукой: — Ладно! И все-таки объяснить деду, ради чего Гитлер войну начал, пришлось.

— И как? Перевоспитался старик? — с усмешкой спросил Горячев.

— Такой задачи я перед собой не ставил, — спокойно проговорил Бормотов. — Но ядовитую ложь обезвредить старался. Однако тут нам еще поработать придется.

— Да в чем суть-то?

— Суть проста. Колхозник налоги платит? Гитлер их отменит. Землю он раздаст всем — бери! И вообще войну он ведет только против коммунистов.

— Это же злобная вражеская пропаганда! — возмутился Проскунин.

— Безусловно. И, возможно, исходит она от фашистских шпионов. Ведь находили же у нас в районе вражеские парашюты. Старик сказал, что речи эти вел «пожарник», молодой, краснорожий.

— Нет у нас таких, — заверил Проскунин. — Все пожарные люди пожилые.

— Так вот, — продолжал Бормотов, — вылавливать шпионов мы, конечно, будем. Но это не все. Надо нейтрализовать вражеские слухи. На лекции и собрания у населения нет времени — уборка урожая. «Пожарник» по домам ходил. Вот и наши агитаторы пойдут. Хорошо бы найти толковых людей из беженцев. Они уже видели гитлеровский «порядок», вот бы и рассказали населению об этом.

— Неплохо бы, — согласился Горячев. — Беженцы в районе есть.

— Вот и пусть бы они помогли нашим агитаторам. Полагаю, что упор надо делать именно на разоблачение звериной сущности фашизма. О необходимости налогов для процветания нашей Родины, о том, что колхоз лучше единоличного хозяйства, — об этом мы говорили много. А вот о том, что фашисты поставили перед собой задачу уничтожить целые народы, о том, что они уже затопили кровью всю Европу, — об этом мы говорили маловато. Считали эту тему не совсем актуальной, особенно после заключения договора с Германией.

— Вот нам еще о чем подумать надо, — сказал Горячев. — Уйдут партизаны в леса, а гитлеровцы пронюхают и расстреляют их родных.

— Правильно. Родственников партизан в какой-то мере надо оградить, — согласился Проскунин.

Остановились на том, чтобы выдать семьям партизан официальные повестки из военкомата. В Красную Армию люди ушли почти из каждого дома, и гитлеровцам установить будет трудно, в армии человек или в партизанском отряде.

Разговор был окончен. С минуту в кабинете стояла тишина. Наконец Бормотов встал, сказал решительно:

— Все, друзья! На сегодня все. Идите спать.

Простившись, уже в дверях Проскунин и Горячев обернулись.

— А вы тоже домой, Александр Иванович?

— Да, скоро. Вот только одну бумагу в обком подготовлю.