Брянские зорянки

Синеглазые москвички

В селе Варваровка большой переполох. Женщины моют хвощом полы, белят печи, развешивают на окна глаженый тюль. Парни с зари осаждают парикмахершу Дусю и упрашивают покрасивее подстричь, сделать модную прическу. Председатель колхоза Игнат Фомич и завхоз Митрич хлопочут в колхозной гостинице и примеряют, где расставить койки, тумбочки, куда повесить зеркала. Словом, все жители Варваровки так или иначе охвачены предпраздничной суетой. Только одна Маланья, жена председателя колхоза, хитрая, недоверчивая баба, которая даже соседке решето одолжает после того, как семь раз подумает, с утра не в духе. Длинный нос ее болезненно морщился, в серых глазах стыла досада. И было от чего.

В Варваровке, по точным подсчетам Маланьи, значилось (включая и ее родную дочь Нюсю) тридцать шесть девушек на выданье. И каждой нужен жених, хороший парень по душе.

Из этого трудного положения Маланья в прошлом году могла бы найти выход. За дочерью ее начал было ухаживать Костя-тракторист. Хороший, работящий парень. Он сразу же пришелся по душе Маланье, и она уже запросто стала называть его своим зятьком, тайно подумывала о предстоящей свадьбе. Однако все ее сокровенные планы разрушили московские девчата, приехавшие на уборку урожая. И откуда их столько взялось! И беленькие, и черненькие, и рыженькие… Они как-то сразу подружились с сельскими парнями и пленили их сердца. Косте-трактористу приглянулась белокурая девушка с завитушками, и к концу уборки он (к удивлению Маланьи) женился на ней.

В этом году Маланья поимела виды на соседского Митю, приехавшего весной из армии. Но тут опять над ее наметками нависла новая угроза. Вчера Игнат вернулся из райкома сияющий, довольный и еще из палисадника воскликнул:

— Радуйся, мать! Хлебец теперь уберем подчистую.

— Это что же? Тракторов тебе прибавляют или еще чего?

— Зачем тракторов? Тракторов у нас своих хватает. Люди к нам едут. Люди! Пятьдесят студентов-москвичей.

Маланья как стояла с махоткой сметаны в руках, так и плюхнула на ступеньку крыльца.

— Так и знала… Сердцем чуяла, что опять приедут эти вертушки, хохотушки.

— Да какие же они вертушки? — пожал плечами Игнат Фомич. — Девчата как девчата. И работают с огоньком, и культуру на село продвигают. Сколько бесед провели, кружки разные создали…

— И женихов последних расхватали! — добавила Маланья.

— Всякому фрукту свое время, мать, — неунывающе улыбнулся Игнат. — Придет времечко, и мы Нюсину свадьбу справим.

— Смеешься? Зубки скалишь, дурень лысый! — перешла в наступление Маланья. — А над кем смеешься? Над своим дитем родным. Над своим позором. Мало того, что одного жениха отбили, теперь до другого черед доходит. Нет уж… не выйдет! Делай как хочешь, а чтоб этих свистушек и дух в Варваровке простыл.

— Что значит «простыл»?

— А то. От ворот им крутой поворот.

Игнат Фомич сердито выгнул брови:

— Ты соображаешь, что говоришь? Как можно людям, которые приехали нам помочь, давать от ворот поворот?

Спохватившись, что сказала лишнего, Маланья, сбавив тон, заговорила:

— Да разве я про то, чтобы назад их? В голове того не имею. Я, Игнатушка, прошу, чтоб ты заслал их куда-нибудь от села подальше. Ну, скажем, на Дальний лог. Что ни говори, а все-таки подальше от греха.

— С какой такой стати подальше? — насторожился Игнат.

Маланья тут же выставила веский довод:

— А с такой, муженек, что умные хозяева всегда убирают хлебец сначала с дальних делянок.

— Об этом мы, пожалуй, знаем.

— Знаете вы шута лысого! В прошлый год протолклись хорошую погодку вокруг села, а в дождь за дальние делянки взялись. Сколь хлеба по бучилам растрясли! Можно было откормить стадо свиней, караваев тысячу испечь.

— Ну ладно, ладно. Разошлась, — нахмурил брови Игнат. — Критиковать вы все горазды… подумаем насчет того. А что касаемо женихов для Нюси, то это дело ее личное. У нее вон свои планы. Над книгами сидит. На агронома метит.

— Значит, согласен? — расцвела Маланья.

— Согласен, — махнул рукой Игнат и, натянув парусиновую кепку, зашагал к правлению.

Заручившись заверением мужа — послать приезжающих девчат подальше от села, Маланья успокоилась. Однако дума о своем не покидала ее. Она даже ночью гадала, а не изменит ли своего решения Игнат, не разместит ли студенток, как в прошлый год, по хатам? Несколько раз пыталась спросить у мужа, но побоялась, как бы не разозлился и нарочно не сделал по-своему.

Тревога еще больше усилилась, когда в воскресенье утром Маланья увидела, что во всех хатах идет словно предпраздничное приготовление. Даже восьмидесятилетняя бабка Соломея и та вышла с конской кистью в руках, чтобы побелить свою саманную хатенку.

«Ох, неспроста все это! Неспроста, — вздыхала Маланья. — Подведет он меня под монастырь. Обманет, хитрец старый. Надо самой пойти в правление и не отходить от него до той поры, пока не отошлет свистух на Дальний лог».

Она накинула платок на плечи и перешла через улицу в большой пятистенный дом, где находилось правление колхоза. И пришла очень кстати. Игнат как раз инструктировал бригадиров насчет размещения приезжих.

— Итак, товарищи, значит, порешили, — говорил он хрипловатым басом. — Сегодня наши гости переночуют в домах колхозников, а завтра мы отправим их на Дальний лог.

Маланье не хотелось, чтобы московские девушки останавливались в Варваровке даже и на одну ночь. Но это не так было страшно. В один вечер, как бы ни были они красивы и глазасты, сердца ребячьи им не покорить. Главное сделано. Всех их направляют в степь за двадцать километров от села.

Сердце Маланьи полнилось радостью. Если бы Игнат был с ней наедине, поцеловала бы его в макушку. Сейчас же, при всех, это сделать было невозможно, и она, сидя на скамейке у порога, думала, чем бы отблагодарить его сегодня.

«Блинов пшеничных, что ли, испечь? Или побаловать заветной наливочкой, что хранится с прошлого года?»

Сладкое раздумье Маланьи прервали горластые ребячьи крики:

— Едут! Едут!

— Вот они! Едут!

Маланья подбежала к окну, распахнула настежь половинки. К правлению колхоза, пыля и урча, подкатили две грузовые машины. В открытых кузовах было полно молоденьких москвичек и среди них всего лишь три паренька.

«Сколько их — вертушек, похитительниц женихов! — покачала головой Маланья. — Хорошо, что вовремя их отошлют, а то бы враз вскружили головы парням».

Чтобы не расстраиваться, не смотреть на девушек, Маланья укуталась в шаль и направилась домой. Но на улице ее окликнули:

— Тетя! Тетушка Маланья! Вас можно на минутку?

Маланья обернулась. К ней подбежала синеглазая белокурая девушка, которая в прошлом году во время уборки жила у соседей на квартире.

— Здравствуйте, — протянула руку девушка.

— Здрасьте, — сердито буркнула Маланья.

Краснея и смущаясь, девушка указала кивком на грустного красивого парня в клетчатой рубашке.

— Вы паренька того не помните?

— Помню. Как же. Вместе с Нюсей на соломокопнителе стоял.

— Верно, он самый! — кивнула девушка. — Скажите, а он вам нравится?

Маланья сердито нахмурилась:

— С какой стати он мне должен правиться?

— А все же. Ну, скажите, — настаивала бойкая москвичка. — Хороший парень?

— Ну… положим… а что? С чего такой расспрос?

— А с того, тетя Маланья, что он любит вашу Нюсю.

— Мою? Нашу Нюсю?

— Да! Любит, а боится сказать.

Маланья покраснела, словно эта скрытная любовь застенчивого парня касалась лично ее. Ухватив девушку за руку, она увлекла ее за угол хаты и с жаром принялась расспрашивать: что за парень, где он живет, как учится, есть ли у него родители, серьезны ли у него намерения насчет Нюси? А когда на все вопросы был получен обнадеживающий ответ, чмокнула девушку в щеку и рысцой засеменила к Игнату.

— Муженечек, отмени решение. Отмени, милый, — уставившись сияющими глазами на мужа, заговорила Маланья. — Не посылай москвичек на Дальний лог. Не надо. Пусть в селе поживут.

— Как не посылать? Почему?

— Да видишь ли… понимаешь ли… Там неуютно… далеко. А ведь они девочки. Им и помыться надо, и постирать. И потом, они, как говорил, культуру продвигают на село.

Игнат, занятый неотложным делом — планом предстоящей уборки, — ответил строго официальным тоном:

— Во-первых, решение принято. Благодарим за твое ценное предложение начать уборку с дальних массивов. Во-вторых, минимальные удобства для приезжих будут созданы. Туда выдвигается полевой стан. А в-третьих, почему так быстро переменилось мнение о москвичках? То называла их вертушками, хохотушками, просила заслать на Дальний лог, а теперь вдруг воспылала к ним любовью?

— Ах, муженек! — вздохнула Маланья. — Ничего-то ты не знаешь. Счастье к нам стучится в дом. Большое счастье! Синеглазые москвички привезли.