Брянские зорянки

Серьезная болезнь

И до чего же любит молодой солдат Степан Трещоткин вызывать товарищей на соревнование, брать высокие обязательства! Чуть только зайдет речь о соревновании, он тут как тут:

— А что, братцы, не пересмотреть ли нам старые обязательства?

— Какие же они старые? — изумляются солдаты. — Ведь их только что приняли. Еще и половину выполнить не успели.

— Отсталые бы люди, — упрекает товарищей Трещоткин. — Потеряли чутье к новому. В хвосте плететесь. Ну и плетитесь. А я свои обязательства пересмотрю. Перетрясем, так сказать, отжившие нормативы.

И рядовой Трещоткин с присущей ему энергией приступил к делу. Если месяц назад он давал слово научиться водить автомобиль, то теперь брался изучить все колесные машины, включая трактор ХТЗ и садовый ямокопатель.

Две недели назад он писал в стенгазете: «Горя желанием идти в ногу вместе со всеми, я обязуюсь прыгать через «козла» и «коня», подтягиваться на турнике без посторонней помощи, бегать на зарядке в голове колонны, не падать с бума и не сваливаться в канаву».

Ни одного из этих обязательств Трещоткин, правда, пока не выполнил. Но, как он сам заявил, «являясь ярым противником застоя и смело глядя в будущее», без колебаний взял по физкультуре и спорту новые обязательства. Да еще какие!

В заметке, опубликованной в боевом листке, он сообщил, что будет прыгать сразу через двух «козлов» и «коня» и превзойдет на двести процентов достижения знаменитых гимнастов. Далее шел длинный перечень обязательств по метанию копья, толканию ядра, подъему штанги, классической борьбе, фехтованию, боксу и даже по художественной гимнастике, хотя Трещоткин был настолько мешковат, что всегда наступал в строю товарищам на пятки и поворачивался с легкостью слона.

Прочитав вызов рядового Трещоткина, вся рота так и ахнула. Секретарь комсомольской организации ефрейтор Егоров покачал головой и заявил, что для подсчета обязательств, которые брал Трещоткин, потребуется счетно-вычислительная машина. А командир отделения сержант Григорьев отозвал солдата в сторону и сказал:

— Вам надо лечиться, товарищ Трещоткин.

— Почему? Я вполне здоров.

— У вас очень серьезная болезнь.

— Какая?

— Мания пустозвонства.

— Откуда?

— Да как же. Давали слово стрелять по-снайперски — стреляете, как подслеповатый дед. Обещали выполнить сложное упражнение на турнике — не можете и пяти раз подтянуться. Говорили, что научитесь ориентироваться, а пошли и заблудились. Пришлось всем отделением вас искать. А про марафонский бег и говорить нечего. Вчера после бега мы успели отдохнуть, умыться, пообедать, а вы только подходили к финишу.

Доводы сержанта были веские. Факты неопровержимые. Но Трещоткин не растерялся. У него на любой обет был свой ответ. Обиженно поморщась, он тут же нашел каждому невыполненному обещанию оправдание. Плохую стрельбу объяснил «скверными» метеорологическими условиями и «частным затемнением» в глазу. Не выполнил спортивного упражнения ввиду того, что перекосился турник. Заблудился во время занятий по топографии потому, что закружилась голова. Отстал во время кросса по вине сапожника, который плохо забил гвозди в каблуках.

Перечислив еще с десяток «объективных» причин, рядовой Трещоткин перешел к горячим заверениям, но сержант остановил его:

— Хватит, товарищ Трещоткин. Ваши заверения мы уже слыхали. Беритесь-ка лучше за конкретные дела.

— За этим дело не станет, — снова заверил Трещоткин. — Завтра же возьмусь вплотную.

— За что именно? — спросил сержант.

— Думаю положить на лопатки гарнизонного чемпиона по вольной борьбе повара-инструктора Дзюбу.

Сержант Григорьев посмотрел на щуплого, длинноногого солдата, вспомнил коренастого, с пудовыми кулаками повара-инструктора и хотел было посоветовать новоявленному кандидату в гарнизонные чемпионы уйти подальше от греха, но Трещоткин опередил его.

— Вы, товарищ сержант, не смотрите, что я на вид хилый такой. Мой дед в свое время двух быков поднимал. Мельничный жернов кулаком — на две части.

— То дед, а не вы.

— За меня тоже не беспокойтесь. Трещоткин не подведет.

Сержант о чем-то подумал, хитровато улыбнулся и махнул рукой.

…Наступил день состязаний. В гарнизонном клубе негде было, как говорится, яблоку упасть. В первых рядах с трудом разместилась рота, в которой служил Трещоткин.

Играл полковой оркестр. Солдаты весело напевали знакомые песни, шумно разговаривали, спорили, гадали насчет вероятных «противников», будущих чемпионов. Но вот музыка смолкла. Начальник физподготовки капитан Беседин объявил о соревнованиях по вольной борьбе и пригласил на ковер первую пару. Судьи заняли свои места. Раздался свисток. Состязания начались.

В первой паре сражались ефрейтор Карапетян и рядовой Гогуашвили. Приземистые, сильные, ловкие, однополчане боролись упорно, умело, красиво. В зале то и дело вспыхивали аплодисменты. Ими награждали то Карапетяна, то Гогуашвили. Оба они сражались с переменным успехом, но так и ушли с ничейным результатом.

Во второй паре победу над писарем штаба Синичкиным одержал каптенармус роты Поддубный — односельчанин знаменитого борца Ивана Поддубного.

Наконец очередь дошла до рядового Трещоткина. Он вышел на ковер первым и развалистой походкой двинулся навстречу коренастому повару, небрежно сунул ему руку и, отойдя на положенную дистанцию, приготовился к решающей схватке.

В зале мгновенно воцарилась тишина. Такая тишина, что было слышно, как кто-то из солдат прошептал:

— Степа, дер-жись!..

Но Степан даже и глазом не моргнул. С пылом, достойным пера летописца, ринулся он в атаку. Цепкими длинными руками ухватил за спину повара, свалил его с ног и начал прижимать к ковру.

Зал вздрогнул. Буря аплодисментов прокатилась из конца в конец, раздались восторженные голоса:

— Степа, давай!

— Еще немножко. Еще!

Чаша весов явно клонилась в пользу рядового Трещоткина. Еще одно усилие, и победа за ним. Но вдруг повар вскочил на ноги, схватил Трещоткина поперек и ловким натренированным движением бросил через плечо. В воздухе мелькнули длинные жилистые ноги, стукнули о пол голые пятки, и рядовой Трещоткин оказался на обоих лопатках.

…Два дня пролежал Трещоткин в санитарной части. Ломило кости, болел живот. Сейчас он выздоровел, чувствует себя хорошо и, говорят, слов на ветер теперь не бросает.