Брянские зорянки

Солдатская слава

Солдатская слава! И до чего же ты заманчива и прекрасна! Смотрит молодой солдат Антоша Чайкин, как генерал вручает его дружку Макару Ромашкину нагрудный знак отличника, и сердце у него замирает от зависти. Парень как будто и ростом поменьше и не так, как Антоша, ретив, а вон куда добрался. До самых сияющих вершин солдатской славы! Газета разнесла о нем весть по всему военному округу, гарнизонное радио говорит о нем утром и вечером, в полковом клубе возле его портрета девушки крутятся, командир подразделения не нахвалится Ромашкиным. На каждой политинформации его в пример ставят, сам генерал ему руку пожимает, даже повар по имени и отчеству его величает и первого пирогами потчует.

На гимнастерке у Макара Ромашкина еще издали виден золотистый нагрудный знак «Отличник Советской Армии». Рядом с ним знак механика-водителя 2-го класса. Чуть пониже — значки ГТО I и II ступени и вдобавок ко всему — значок разрядника. А у Антоши Чайкина, к сожалению, нет ни одного значка и нагрудного знака. А как приятно было бы сфотографироваться при большом созвездии нагрудных значков и знаков и послать фотокарточку любимой девушке, уехавшей на Алтай.

Приятно, да где взять-то эти награды? Не пойдешь же к товарищу одалживать чужую славу, когда своя по пятам за тобой ходит и приговаривает: «Не ленись, солдат, потрудись от души — и я твоя навсегда».

Все это Антоша Чайкин прекрасно понимает, но он не привык к настойчивости и терпеливому труду. Ему вынь да положи славу сейчас, сию же минуту — без промедления. Он шарахается из стороны в сторону, ищет дорогу полегче, посуше, чтоб и сапоги не намочить, и чтоб соленым потом не прошибло. Но солдатская слава заманчиво сверкает перед его глазами, а в руки никак не дается.

Однако Антоша Чайкин не унывал. Он решил покорить сердце девушки бумажной славой. Чуть только появилась свободная минута, как он брал карандаш и начинал строчить:

«Здравствуйте, дорогая Тонечка! Артиллерийский салют Вам из трехсот орудий и фейерверк лучших пожеланий. Спешу доложить, что на моем солдатском фронте продолжалось успешное продвижение вперед. На днях штурмом взял шестиметровый ров и получил первую благодарность командира, а вчера решительным ударом ликвидировал последнюю тройку по строевой подготовке, вырвался вперед и прочно закрепился в рядах отличников. Сам генерал поздравил меня с успехом и под бурные аплодисменты всего личного состава пожал мне руку».

Первое письмо о своих «победах» Антоша Чайкин писал при страшных угрызениях совести. По круглому веснушчатому лицу его градом катился пот, щеки горели огнем, по спине пробегали холодные мурашки. Ему казалось, что за его спиной стоит рядовой Ромашкин и с укоризной говорит: «И как же тебе не стыдно приписывать себе чужие успехи? Неужели ты сам не в состоянии заслужить похвалу командира?»

Дописав украдкой письмо, Антоша вложил его в конверт, заклеил и отнес на почту. Спал он в ту ночь плохо. Ему вдруг приснилось, что перед его койкой стоит с письмом в руках генерал и, сокрушенно качая головой, тихо говорит: «Нехорошо, товарищ Чайкин, нехорошо… Не по той вы дорожке пошли. Остановитесь, подумайте!»

Но, несмотря на страшные сны и угрызения совести, Антоша Чайкин продолжал описание своих головокружительных «подвигов и успехов». Если в первом письме он сообщил своей невесте о первой будто бы полученной благодарности, то во втором он уже «получал» из рук генерала нагрудный знак отличника, в третьем — значок ГТО I ступени, в четвергом — удостоверение разрядника, а потом и пошло и поехало. Антоша Чайкин «перелетал» через десятиметровые рвы, «сражал» наповал все подвижные и неподвижные мишени, «крутил» солнце на турнике, «прыгал» через двухметрового «козла», получал пачками благодарности и ценные подарки и даже «завоевал» в гарнизоне звание абсолютного чемпиона по штанге.

Когда все рвы и канавы были «перепрыгнуты» и кубки «завоеваны», Антошу Чайкина осенила идея очаровать невесту успехами на поэтическом фронте.

В часы самостоятельной работы солдаты брали книги, конспекты и садились за повторение изучаемых тем, а Чайкин вооружался чистой бумагой, карандашом и, погрузившись в лирическое раздумье, начинал писать:

Посмотри, как я дивно хорош,
И в глаза загляни-ка орлиные, —
Симпатичней меня не найдешь,
Обойди хоть все земли целинные.
На меня с восхищением глядят
В гарнизоне все наши девчата.
Даже сам седоусый комбат
Называл меня бравым солдатом.

А через месяц Антоша Чайкин уже строчил поэму «О горячей любви». На ее сочинение уходили часы массовой работы, свободные минуты на привалах, перерывы между занятиями и даже часы отдыха. С блокнотом и карандашом в руках Антоша уходил на берег ручья и, вдыхая аромат цветущей черемухи, монотонно бормотал, подбирая нужную рифму:

— Кулунда, Кулунда, ты всегда да, да, да. Ты всегда да, да, да, Кулунда, Кулунда!

Вот и теперь, шагая по берегу и размахивая рукой, Антоша Чайкин весело декламировал новые строки:

До свиданья, мой друг, не скучай,
Верь в любовь ты мою исполинскую.
Я приеду к тебе на Алтай,
В расчудесную степь Кулундинскую.

Вдруг позади послышались торопливые шаги, и почти в ту же минуту из-за куста черемухи показался рядовой Ромашкин.

— Артиллерийский салют герою Рымника, Туртукая, Фокшан, Измаила и прочих крепостей! — воскликнул Ромашкин, увидев Чайкина. — Честь имею доложить — вас ждут гости из Кулунды.

— Кто? — спросил испуганно Чайкин.

— Девушка из Кулунды. Возвращаясь из Москвы со Всесоюзной выставки, заехала поздравить тебя с присвоением звания абсолютного чемпиона гарнизона по штанге.

От неожиданной вести у Чайкина помутилось в глазах, из рук выпал блокнот и, подхваченный ветром, полетел под косогор. Антоша стоял как вкопанный. Сердце у него заныло, лицо стало пунцовым. Ему хотелось увидеть любимую девушку, но как показаться ей на глаза? В письмах герой, а на деле…

Он подхватил на лету блокнот, подошел к Ромашкину и, с надеждой глядя на его нагрудные знаки, умоляюще проговорил:

— Ромашкин, будь другом! Дай хотя один… Сам понимаешь мою ситуацию!..

— Ситуацию… Эх ты, чемпион гарнизона по штанге! Стыдно мне за тебя. Заврался ты окончательно. И как только не совестно было писать об этом?

— Неужели она все знает? — спросил растерянно Чайкин.

— Да, знает. Я рассказал ей все честно, по-комсомольски.

— Я погиб, погиб, как швед под Полтавой! — простонал Чайкин, схватившись за голову. — Что же мне теперь делать, как быть? Как смотреть ей в глаза? Помоги, посоветуй!

— А совет мой один, — сказал рядовой Ромашкин, — подойти к девушке и сказать ей честно и откровенно: «Я не буду больше врать никогда».

Антон Чайкин с минуту стоял молча, мучительно обдумывая свой первый правильный шаг на пути к солдатскому счастью, затем быстрым движением поправил на голове пилотку и сказал:

— Верно, Макар. Лучше горькая правда, чем слащавая ложь! — И решительно зашагал к проходной.

Что говорил самозваный «чемпион по штанге» своей невесте, рядовой Ромашкин не слыхал, а вот что разделала его Тонечка под орех — это он знает точно. Антоша весь вечер ходил как контуженый и даже во сне извинялся.

Другие же очевидцы говорят, будто на вокзале Тонечка все же простила ошибку солдату и, поцеловав его на прощание, сказала: «Отслужи на «отлично» и приезжай на Алтай».

И в этом нет ничего удивительного. Ведь у Антона Чайкина служба еще впереди!