Брянские зорянки

Заяц с укропом

Наш завпродмаг Мирон Миронович еще задолго до Нового года дотошно учел запросы покупателей и обеспечил к празднику богатые запасы колбас, сыров, битой птицы, а также товаров в стекле и жести. На прилавке появились даже серые зайцы, которых тут же раскупили и положили в ягдташи вернувшиеся с мягкотропа охотники.

Товар шел ходко. Старшинские тещи, офицерские тетушки и жены уходили из магазина с доброй поклажей, и Мирон Миронович собственноручно помечал в списке запасов: «Отоварено». Не являлся только почему-то никто от командира полка. Но вот пожаловал и он, на этот раз сам лично с двумя пустыми авоськами.

— Новый год марширует. Надо запастись провизией, — сказал он с порога.

— Пожалуйста, Андрей Иванович, — просил Мирон Миронович. — Ассортимент, как в Центральном военторге. С той лишь разницей, что у нас нет отдела доставки, а в отделе доставки, как известно, трещат пуговицы и булавки. Покупайте что угодно: тамбовский окорочок, селедочка и бычок, калужский гусачок…

Андрей Иванович решительно повернул к отделу лапши и спичек.

— Мне тридцать пачек горохового концентрата, — сказал он молоденькой продавщице.

У Мирона Мироновича стали дыбом брови, и он растерянно заморгал. Уж не ослышался ли? Не пошутил ли полковник, как на привале с солдатами? Но нет. Андрей Иванович уже достал деньги и широко развернул авоську для горохового концентрата.

— Зажадничал, заскупился наш полковник! Зятю «Запорожца», наверное, решил купить, — весело загудели в очереди.

— Что «Запорожец»?! Козлу на нем ездить. На «Волгу» денежки собираю. На «Волгу»! — отбивался полковник.

Дома Андрею Ивановичу пришлось еще туже. Жена как увидела в авоськах гороховый концентрат, так сразу заявила, что сбежит из дому, чтоб не сгореть со стыда перед гостями, а старушка мать, которая не верила в бога с первых пятилеток, даже перекрестилась:

— Андрюшенька! Что с тобой? Гостей-то сколь пригласили!

— Ничего, обойдутся! Нечего их баловать шпротами да рулетами, — отвечал полковник. — Чайку попьют, горохового супца похлебают…

Зная крутой и упрямый нрав сына, мать умолкла, а Андрей Иванович высыпал на стол пачки концентрата и, заглядывая в список гостей, начал отсчитывать порции:

— Иван Булыга из Караганды — две пачки. Семен Марковин из Тамбова — две. Васе Орлову из Воронежа — полторы. Мальчевскому надо, пожалуй, прибавить. Он из Тюмени, любит пельмени, а пельменей-то нет. Тонечке, Верочке хватит и по одной. Им надо беречь талию. Вершинину, Путинцеву…

…Все упомянутые в списке приехали за несколько дней до первого января с тем расчетом, чтобы погостить у хлебосольного фронтовика и вернуться к новогоднему празднику домой. Встречал гостей Андрей Иванович, встречал в старой, облинялой гимнастерке «хб» образца сорок второго года. Был он сосредоточен и молчалив. На радостные восклицания друзей: «Сколько лет, сколько зим!» — отвечал, как пишут в фельетонах, сухим, войлочным языком:

— Да, да. Бегут. По заячьи скачут. Но не будем подсчитывать. Располагайтесь. Устраивайтесь. Ждите указаний.

Гости в недоумении пожимали плечами, растерянно посматривали друг на друга и без слов соглашались, что их бывший комроты нуждается в неотложной медицинской помощи. Посовещавшись на кухне, они надели на бывшего дивизионного врача Карпухина халат и обступили тесным кольцом Андрея Ивановича.

— Отставить! — гаркнул во весь голос хозяин квартиры. — Слушай мою команду. Перебежками. Справа по одному… На обед!

Гости ринулись в соседнюю комнату и… опешили. Посередине ее возвышался большой пень. На нем стояли солдатские котелки и кружки. Откуда-то полилась мелодия фронтовой песни: «Темная ночь, только пули свистят по степи…» И сейчас же песня оборвалась, послышался гул самолетов и пронзительно засвистели бомбы.

— Ложись! — крикнул Андрей Иванович. — В щели!

Гости попадали на пол и, взглянув на расплывшееся в улыбке лицо Андрея Ивановича, расхохотались. В комнату вбежал запорошенный землей бывший старшина Разувайко. За спиной у него болтался вещевой мешок. В руках — два термоса.

— Товарищ капитан! — вскинул руку к шапке старшина. — Обед доставлен в половинном размере.

— Как так в половинном? — встал Андрей Иванович.

— Пюре из гороха доставил, а за суп из сухой тюльки готов нести наказание. Виноват! Вылез було из траншеи, шоб показать вражине одну голу частыну: «Накось, мол, выкуси», а вин як секанэ по термосу, весь суп и вытек.

— Сутки домашнего ареста! — выпалил Андрей Иванович. — Чтоб не выкидывал трюки.

— Есть сутки домашнего ареста! Где прикажете отбывать, товарищ капитан? Хаты у меня-то нет. Фашисты спалили.

— Отбудешь после победы. В доме тещи, когда оженим, а сейчас раздать пюре, сухари и налить… в честь нашей победы под Сталинградом по стограммовке.

Зазвенели котелки, кружки… Все уселись вокруг пенька. Андрей Иванович поднял свою алюминиевую с надписью «Дойдем до Берлина».

— Дорогие друзья! Выпьем за тех, кто перенес вот эти сухари, бомбежки, пюре из гороха, кто выдюжил, отстоял и победил!

Дивврач обнял Андрея Ивановича как «исцелившегося» без помощи медицины и расцеловал за остроумную картинку фронта. Гости повеселели, заговорили. Пошли сплошные: «А помнишь Вася?», «А не забыл ли, Ваня?». Один вспоминал бой под Варшавой, другой — под Прагой или Берлином… Андрей Иванович, уже переодетый в форму полковника, прервал разговоры:

— А теперь, друзья мои, перенесемся из фронтового года в наш юбилейный, — и пригласил гостей пройти в соседнюю комнату, где на сверкающем блюде лежал заяц, приправленный укропом.