Рыцарь для Железной леди

Искусство

Мастерская Максимилиана представляла собой, воистину, великолепное зрелище. Это было просторное помещение, заставленное многочисленными мольбертами самых разных форм и размеров. На полу лежал пёстрый ковёр с геометрическим узором, местами покрытый застарелыми пятнами от красок. А все стены от пола до потолка были завешены картинами. Я сразу же отметила разнообразие цветовой гаммы, а также преобладание пейзажей и натюрмортов. Портретов не было ни одного, хотя на нескольких картинах были изображены человеческие фигуры на фоне городских улиц.

– Вот здесь я и творю, – проговорил Максимилиан, обведя свою обитель каким-то странным взглядом, которому я не смогла дать характеристику. – Прошу вас, Александра Сергеевна. Все мои работы перед вами. Надеюсь, вы оцените их по достоинству.

Я неторопливо двинулась вдоль стены, пристально разглядывая украшавшие её полотна. Техника была, определённо, хороша. Чёткие линии, мягкие переходы от цвета к цвету. Некоторые работы и вовсе можно было бы принять за фотографии. И всё же... С этими картинами явно что-то было не так. Я прекрасно могла представить их на стене в чьей-нибудь гостиной, столовой или спальне. Но никак не в своей галерее. Одна только мысль о том, что они пересекут порог “Млечного пути”, вызывала во мне внутреннее отторжение.

– Неплохие работы, – подал голос Лев. Я повернулась к нему: парень стоял перед картиной с цветущей сакурой. – Я бы с удовольствием повесил любую из них в своей квартире. Уверен, мы легко найдём на них покупателя.

– Вне всяких сомнений, это так, – согласилась я. – Обывателей вообще нетрудно удовлетворить, – я повернулась к художнику. – Максимилиан, вы не могли бы дать мне бумагу и карандаш?

– Да, конечно.

Вампир вышел в соседнюю комнату, а затем спустя пару минут вернулся, неся в руках альбом и набор заточенных грифельных карандашей разной твёрдости.

– Благодарю, – кивнула я, забирая художественные принадлежности. – Я воспользуюсь вашим мольбертом?

– Разумеется, – растеряно ответил Максимилиан. – Чувствуйте себя как дома.

Я вырвала из альбома один лист и закрепила его на мольберте, после чего вернула альбом Максу.

– Максимилиан, расскажите мне, как вы рисуете.

– Простите? – похоже, своим вопросом я окончательно поставила вампира в тупик.

– О чём вы думаете, когда рисуете свои картины? – пояснила я, лёгкими движениями руки воссоздавая на листке веточку сакуры – практически точную копию той, что была изображена на картине самого Голда. – Какие чувства вас обуревают? Что вы пытаетесь отразить на холсте?

– Я изображаю то, что вижу, – после недолгой паузы последовал ответ. – Я пытаюсь передать красоту этого мира во всём её многообразии.

– Вас восхищает эта красота? – не отрываясь от своего импровизированного холста, спросила я.

– Да.

Ответ был слишком скупым и сухим, мне не верилось в искренность Максимилиана. Впрочем, с чего бы ему быть искренним со мной? Я для него посторонний человек. Причём человек, от решения которого, судя по всему, зависит его будущее. Так что нет ничего удивительного в том, что он старается давать ответы, которые, по его мнению, меня устроят.

Следующий час я потратила на завершение своего наброска. Всё это время Макс и Лев хранили полное молчание: я ощущала их заинтересованные взгляды, направленные в мою сторону, однако ни один почему-то не рискнул подойти и взглянуть на то, что именно я рисовала.

Закончив своё творение, я отцепила лист от мольберта, подошла к картине на стене и приложила своё творение рядом. На моей картине была изображена ветка сакуры, на которой сидит крохотная птица, а вдали виднеется снежная вершина Фудзиямы.

– Максимилиан, сравните, пожалуйста, две эти работы, – попросила я, жестом поманив юношу к себе. – Что вы можете о них сказать.

Вампир подошёл ближе и встал у меня за спиной. Я чувствовала себя не очень комфортно в таком положении, но постаралась ничем не выдать своих чувств.

– Я вижу цвет на вашей картине, – с восторженным придыханием сказал Максимилиан. – Птица... она синяя, да?

– Да, она синяя, – я не смогла сдержать довольной улыбки. – Что ещё вы видите?

– Весну, – последовал ответ. – Жизнь. Перемены.

– А что есть на вашей картине?

– Ветка сакуры на фоне Фудзиямы.

– Так в чём разница между нашими картинами? – продолжала допытываться я, пытаясь заставить парня прийти к нужному выводу.

– В моей картине нет жизни, – вздохнув, признал Максимилиан. – Она всего лишь красивое изображение, за которым ничего не скрывается.

– Бинго, – удовлетворённо кивнула я и повернулась к парню, чтобы иметь возможность видеть его лицо. – Максимилиан, у вас прекрасная техника, сразу видно, что вы прикладываете много усилий, дотошно прорабатывая каждую деталь. Только вот в них нет души. Нет вас. Это, – я обвела рукою полотна на стенах, – всего лишь красивые картинки. Да, они будут продаваться. Как верно заметил мой коллега, многие захотят, чтобы что-то подобное висело в их доме.

– Но не вы, – обречённо закончил за меня вампир.

– Не я, – согласилась я. – Для меня живопись в первую очередь искусство. А картина – способ донести мысль, передать мироощущение, эмоции. Запечатлеть мир таким, каким ты видишь его собственными глазами, и неважно, насколько твоё видение отличается от реальности.

Максимилиан кивнул, недовольно поджав губы. Мне на секунду даже показалось, что он сейчас расплачется от обиды и разочарования. Однако юноша достаточно быстро взял себя в руки, так что во взгляде, обращённом ко мне, не было ни намёка на слёзы, только отчаянная решимость идти до конца.

– Научите меня, – пылко проговорил вампир, порывисто беря мою ладонь в свои руки. – Прошу вас, Александра Сергеевна. Вы – мой единственный шанс вырваться из этой золотой клетки. Обещаю, я буду самым прилежным учеником! Я буду делать всё, что вы скажете. Только объясните, как рисовать так, как это делаете вы! Я заплачу любые деньги.

– Максимилиан, – строго проговорила я, спокойно глядя в лихорадочно блестящие светло-зелёные глаза юноши. – Не всё в этом мире покупается и продаётся. Ваша попытка меня купить оскорбительна.

– Простите, – Максимилиан выпустил мою ладонь из своих рук и покаянно опустил голову.

– Прощаю, – мне было откровенно его жаль. Сколько он сказал ему лет? 204? По мне так Максимилиан напоминал нескладного подростка, которому отчаянно не хватало любви и тепла, и который пытается компенсировать это, добившись общественного признания и славы. Только вот, – по себе знаю, – общественная любовь и любовь близкого человека – абсолютно разные вещи.

– Обычно я не беру учеников, – после недолгой паузы вновь заговорила я. – У меня нет навыков преподавания, да и желания возиться с учениками тоже нет. Однако для вас, Максимилиан, я сделаю исключение.

Во взгляде вампира после этих слов зажглась надежда вперемешку с восхищением, однако я поспешила остудить его восторг:

– Учтите, я не собираюсь потакать вашим капризам. Вы будете делать то, что я скажу, и уважительно относиться ко мне и моим друзьям и коллегам, с которыми вам придётся пересекаться. Если хоть что-то в вашем поведении мне не понравится или я почувствую угрозу с вашей стороны – сразу укажу вам на дверь.

– Я понимаю, – поспешно закивал головой тот. Похоже, Макс был готов согласиться на любые условия, только бы я взялась за его обучение.

– Прекрасно. В таком случае, жду вас завтра в восемь часов вечера у себя в галерее. Попытаюсь сделать из вас настоящего художника.