Своеволие

Глава 9

Черкас вёл тяжелый клинок снизу вверх, чтобы тот вошел под пластины якутского куяка, в который был облачен темноводский атаман. Однако Дурной рефлекторно дернул рукой. Сильно порезался, но изменил траекторию удар. Кинжал клацнул по доспеху, а обожженный болью Санька внезапно подумал: и почему это казаки не носят наручи?

— Климка! — испуганно заорал младший Сорокин. — Охолонь, Донщина!

Но хам уже с тихим шелестом выпускал на свободу татарскую саблю. Дурной отскочил назад и выхватил свой клинок. После весенней битвы на ледяном окопчике атаман обзавелся новым оружием. Маньчжурская (или китайская) сабля имела излишне широкий и потому тяжелый клинок, у нее практически не было гарды, зато сталь — первостатейная! Рукоять у нее такой длины, что и в два кулака можно ухватиться. А навершием ей служила бронзовая, потемневшая от времени голова дракона. Монстр скалил пасть на весь мир, постоянно готовый к бою.

«Нда, а я вот не готов оказался, — скривился Известь, глядя на присевшего, ровно кот перед прыжком, Донщину. — Забавно: второй поединок за час. И как-то мы на фоне дауров не очень по-рыцарски смотримся».

Донщина решил, что хватит уже «даурской подстилке» рефлексировать и резко кинулся в атаку. Сорокинцы ему не мешали, но и останавливать не спешили. Нормальная пацанская разборка, восходящая своими корнями к божьим поединкам. Черкас действовал намного быстрее, но «драконий меч», благодаря массивности, останавливал удары противника даже вяло поставленными блоками и сливами. Тогда как уже его удары легонькая татарская сабля сдерживала с трудом. Климу Донщине приходилось отводить удары и уходить с линии атаки. А это нелегко даже такому обладателю кошачьей ловкости.

Главное, на чем сконцентрировался Санька — берёг пальцы. Противник быстро понял, что гарда «драконьего меча» их толком не защищает и принялся бить именно туда. Дурной постоянно менял руку, брал оружие двойным хватом, аки самурай. И время от времени рубил по Донщине с плеча: безыскусно, но по-молодецки. Черкас отпрыгивал, но снова врывался в круговерть боя.

Левое предплечье Дурнова всё сильнее пульсировало болью от пореза. И кровопотеря — пусть и небольшая — давала о себе знать. Ухватить бы казака, да грохнуть оземь… Но Санька не Делгоро, а противник его заметно ловчее князя Чипы. Он не позволял Дурнову развернуть себя лицом к солнцу, не дал зажать между собой и кострищем. Донщина всегда находил, куда ускользнуть во время атак «драконьего меча».

«Я однозначно выдохнусь первым, — кусал губы беглец из будущего. — И рука левая отяжелела».

Невольно косился на своих: не помогут ли. Но те стояли на месте… И правильно делали. Если принцип единоборства нарушить — тут их всех и перебьют. А потом уже дауры перебьют сорокинцев… вместе с остальными темноводцами. Объяснить бы это бесноватому Донщине — но как это сделать? Да и не послушает.

— Дебил! — заорал на него непонятно Известь. — Что ж ты всё портишь, падла⁈

И ринулся в атаку.

…Наверное, это и впрямь был божий поединок. Потому что всё решилось само собой: уходя от разъяренного «драконьего меча», Донщина ловко прыгнул в сторону — и наступил ногой на полешко, которые были раскиданы вокруг костра. Полешко крутанулось, нога взлетела вверх, а черкас, согласно всем законам физики, грохнулся на спину. В это время тяжелый «драконий меч» продолжал свой «полет» и с размаху впился в голень. В самую косточку, которую слегка-то ударишь — и стонешь от боли. А тяжелый китайский клинок вошел в кость сантиметра на два.

— Сучий потрох! — завыл от боли Клим Донщина и в ярости метнул свою сабельку в атамана.

Но сабля не копье, да и разум черкаса от боли помутился. Санька только слегка отвернул плечо, и «татарка» бессильно скользнула по стальным пластинам. А вот «драконий меч» для колющих ударов гораздо более сподручен. Дурной понимал, что жалеть сейчас не надо. Нельзя ни в коем случае! Задавить протест в корне, жёстко и бесчеловечно. Нависнув над проигравшим, он развернул клинок в горизонтальной плоскости и двумя руками всадил его Донщине меж ребер. Чуть слева от «солнышка»…

…Как выяснилось, «сорокинцы», действительно, спрятали большую часть награбленного. Устроили схрон в скалистых расщелинах на Тугирском волоке.

«Части дувана мы лишились еще допреж, — вздохнул Яшка Сорокин. — Кто из народу, когда вняли, что брате мой и впрямь нас на Амур ведет — спужались. Людишек с сорок учинили бучу. Ну-тко, по итогу уж менее их стало. Но один дощаник гаденыши умыкнули и вертались на Олёкму».

Что «воры» сберегли — честно закопали в горах. Еще до сумерек Дня Двух Поединков, братья Сорокины отобрали десяток своих людей, Санька добавил два десятка своих — и темноводские дощаники пошли на Урку-реку, выкапывать сокровища. Остальные решили за это время восстановить порушенную флотилию «воровского полка». Хоть часть.

Верхнеамурские дауры воспротивились было этому. Они не хотели подпускать лоча к реке, опасаясь, что те сбегут. Помогло лишь посредничество Делгоро. Да еще то, что Санька сам предложил дать северным князьям заложников. Сорокинцы загудели возмущенно, но беглец из будущего удивил всех, отдав в аманаты пополам своих и чужих. «Я не вижу разницы между вами и нами» — как бы сказал этим атаман. Причем, из своих он выбрал тех, кто уже немного балакал на даурском и имел немало приятелей среди зейских родов.

— Задача, мужики, у вас непростая, — проинструктировал он свою пятерку. — Я хочу, чтобы вы изо всех сил пытались сблизиться, сдружиться с местными. Надо показать, что мы вполне можем общаться друг с другом. Как равные. И даурам показать, и нашим новым знакомцам. Делгоро и его батары тоже будут поблизости — поддержат, если что.

Северные дауры раскинули лагерь поблизости и старательно следили, как две сотни «жертв царизма» пытались собрать из обгорелых развалин дощаники. Точнее — 227 душ (без тех, кто уплыл за кладом). И среди них были не только мужики. «Воры» привезли с собой полтора десятка баб. Дети тоже имелись, но совсем чуток. Оказывается, некоторых уводили на Амур целыми семьями. И именно что уводили! Силком! Что называется «за уши тянули к свободе». Так, среди сорокинцев оказалась целая семья Кондрашки Деребы. Его с братом и сыном забрали насильно, ибо это была семья корабелов… Ну, по сибирским речным меркам. Больно нужные мастера оказались, так что их разрешение особо и не спрашивали.

Санька оживился и принялся вовсю «анкетировать» сорокинцев, но увы — мастеровых здесь оказалось немного. В основном, голытьба, которая никак не могла себя реализовать под бдительным царевым оком. Костяк «полка» составляли с полсотни служивых, большей частью — ссыльные литвины и черкасы, попавшие в плен в ходе многочисленных стычек Москвы с Речью Посполитой. Будущие белорусы и украинцы говорили чудно (даже по местным меркам), но это было мало похоже на мову населения двух братских советских республик. Впрочем, и русский язык образца XVII века сильно отличался от того, на котором изначально говорил беглец из будущего.

Ссыльные были шумны, дерзки и своевольны; каким-то неуловимым образом они заметно отличались от московитов. А ведь здесь, на Амуре, собрались самые яркие и буйные представители великорусского племени. Пассионарии (Санька успел в вузе познакомиться с модной теорией ранее опального советского ученого Гумилева).

Работы шли споро, но дауры порушили корабли лоча с особой тщательностью. Так что по итогу удалось собрать два дощаника и одну купеческую барку. Суда скрипели-пердели, но на воде кое-как держались.

— Ничо, сойдет! — усмехался темноводский атаман. — Нам, главное, на низ сплавиться — думаю, выдержат дорогу.

За прошедшие несколько дней только одна новость омрачила общий эмоциональный подъем: Михайла Сорокин все-таки помер от полученных ран. Ужасающийся собственному цинизму Дурной не мог решить, рад он этому или нет. С одной стороны, ему нафиг не упал под боком яркий авторитарный лидер, а главарь «воровского полка» несомненно был таким. Но, с другой стороны, только он мог держать в кулаке эту беспутную вольницу. Ни у его брата, ни у есаула Федьки Красноярова это делать не выходило. Более того, в служилом ядре сорокинцев явно формировалась «фронда».