Своеволие

Глава 49

До Темноводного добрались только в конце мая. Дощаник, зарулил в Зею, потом в Бурханку — а его уже встречают. Выглядело — будто чествуют приглашенного попа, а на самом деле — сильно переволновались от того, что путешественники долго не возвращались. Может, бой был, может, раненые есть — помочь надо. Но, когда узнали, с кем атаман вернулся — тут же прыснули гонцы в Темноводный, и уже через пару минут над острожком раздался отчаянно-радостный звон дозорного била. Если не придираться — ровно колокольный звон идет. А на пристань тут же настоящая толпа вывалила! Все крещеные, да и дауров немало. Любопытно же!

Евтихий прямо с борта зарядил пламенную проповедь, видно было, что рад он такой встрече, рад предстоящему тяжкому, но богоугодному труду. В тот же день между острогом и даурской слободкой поставили здоровенную юрту для «отправления религиозного культа». Чернец сам сколотил в красном углу подставку, на которой утвердил единственную пока икону, что он сам привез — Преображения Господня. На почерневших досочках с трудом можно было рассмотреть великий сюжет: лубочную гору Фавор, над которой возвышается Христос. Преображенный, весь в белом и в сиянии. Древних пророков и свежеиспеченных апостолов там уже толком и не разглядишь — но к иконе началось настоящее паломничество. Кто-то даже умудрялся раздобыть воск, выделать свечку — лишь для того, чтобы поставить ее перед ликом Божьим.

Слухи о «чудодейственной иконе» разошлись широко. Дауры, привыкшие запасаться защитой у самых разных духов, сразу захотели заполучить себе оберег и от великого онгона могучих лоча. Но оказалось — некрещеным к новому фетишу доступа нет. И пошло крещение! Санька подбил на это дело и свою семью. Чакилган согласилась без особой охоты. Она хотела сначала посоветоваться со странным шаманом Науръылгой. Да только где тот? Но узнав, что лишь через крещение можно жениться по законам лоча, все-таки согласилась.

Крестили княжну 6 июня, Евтихий, знавший святцы наизусть, предоставил молодым выбор имени:

— Мартьяна, Палладия, Певка и Сусанна.

«Ну, ничего себе! — расстроился беглец из будущего. — А где все эти Фёклы и Агафьи?».

Если честно, ему больше всего из небогатого выбора понравилась «Палладия». Звучно, сильно, сразу вспоминается грозная Афина. Но Чакилган подумала-подумала — и стала Сусанной.

«Теперь у меня даурская жена с французским колоритом» — улыбнулся Санька и начал подготавливать новокрещенную Сусанну к церемонии венчания.

С Муртыги всё оказалось проще. Заполучить в покровители «духа», который защищает и самого атамана, мальчишка согласился легко и особо не рефлексируя. С именем тоже решили быстро: имевшийся в святцах Маркелл по звучанию не сильно отличается от его родного имени. Трудности пошли дальше: несносный мальчишка быстро выучил «Отче наш», который должен ему даровать защиту от зловредных онгонов — и более ничего знать о христианстве не желал. Да и у Евтихия столько дел образовалось, что за каждым новокрещенным и не уследить.

— Ты его крёстный — то твоя пахота! — заявил монах.

Санька же ничего «пахать» не собирался. Если кто захочет из дауров стать настоящим христианином — то пусть становится, а насильно впихивать догматы он не станет ни в приёмыша, ни в кого другого. Пусть православие на Амуре учится сосуществовать с иными религиями и культурами. Тут под боком, на минуточку, и буддисты живут, и много кто еще.

С запозданием, но все-таки атаман послал казаков на золотые реки и ручьи. Списки были составлены загодя, еще ранней весной. Атаман дал шанс попытать счастья новым людям, оставив в четверках лишь самых опытных. Теперь их было поменьше: три — на Зею, три — на Селемджу.

— Вы больше поисковики, — напутствовал их Дурной. — Много злата я от вас не жду. Главное — обойти побольше рек и ручьев, узнайте: где есть песок, а где — точно нету.

А вот Щуку, что нашел в том году россыпи Цагана-Чагояна, атаман поставил над целой бригадой из восьми человек.

— С тебя, Оничка, будет главный спрос: опыт уже есть, места присмотрены. Поработайте хорошо — и вам больше достанется, и для Темноводного пользу принесете.

Нашел денёк он и для новеньких, которых смог сманить из Албазина. Было тех совсем немного: пара семей да несколько одиночек. Всего: дюжина взрослых или полтора десятка, если с малыми дитями брать. Эти пришли на Амур не за блеском золота, а за сказкой про райскую страну. Как служилые они мало на что годились, и Кузнец за таких не держался — в Албазине и так наплыв людей.

В общем, Санька взял их всех вместе и вывез за Зею. Леса на левом берегу стояли редкие и чахлые, зато росчисти под поля сделать тут легко.

— Селитесь, где хотите! — щедро махнул рукой атаман.

— А сколь землицы поять можно? — робко спросил один из них.

«Старостой назначу» — решил Дурной и улыбнулся еще шире.

— Да сколько хочешь! Хоть, сто четей, хоть, пятьсот! Главное — пупок не надорви. Но вы покуда не жадничайте. Сначала обживитесь, себя прокормите. В реке — рыба, в лесу — зверь. Всё ваше, что добудете!

Как приятно было видеть эти взгляды! Саньке даже слегка стыдно стало: выглядело так, будто он им своё личное дает.

— А что мы за это должны? — всё еще пытаясь вырваться из пут сладкого сна, настороженно спросил будущий староста.

— Пока ничего! — еще шире махнул рукой атаман. — Поднимайтесь на ноги. Будет первый урожай — везите избыток в Темноводный. Поменяем на топоры да посошники, лошадок продадим для пахоты. Ну, а позже подумаем…

«Или приедет воевода Пашков и подумает за нас» — добавил он про себя… Чтобы самому не слишком увлекаться сказками.

Летом Дурнова ждала ярмарка. Отправляясь на Хехцирское торжище, Санька завернул на Чагоянский ручей, и там ему поднесли почти семь кило шлихового песка — Щука не подвёл.

«А надо ли мне это отсылать в Албазин? Зачем палить наши прииски… Я ведь сам Кузнецу сказал, что прошлогоднее золото мы на Желтуге намыли» — задумался Дурной… и с легким ужасом понял, что подлый металл уже и его душу начал разъедать.

Зато на ярмарке атаман смог скупить всё! Су Фэйхун доказал, что жадность ему присуща более, чем страх — и привез из Кореи два пуда пороха, без малого! А еще — три десятка фитильных замков и самого фитиля — сто локтей.

— Вот это удружил, Фэйхун! — радостно хлопнул Дурной по плечу смутившегося китайца. — За смелость твою — в этот раз плачу, не торгуясь! Называй цену!

И жадный Фэйхун, резко перестав смущаться, назвал. Санька аж крякнул от неожиданности. Но слово сдержал: все-таки в этом году он был богат; да и хотелось замотивировать торговца на дальнейшие поездки. После, в отместку, за железные слитки и чугунные чушки он торговался так, что семейство Су по-новому посмотрело на северного варвара. В узких потаенных глазах ханьцев промелькнули искорки уважения.

— На будущий год, почтенный Фэйхун, ты сюда не спеши, — добавил атаман под конец встречи. — Поезжай в Чосон и там уже послушай новости про северные земли. Лучше прийти сюда к концу лета — поспокойнее будет.

И велел казакам тащить наторгованное к дощанику. Там Санька любовался на свои приобретения и чесал затылок.

«Нужно как-то расширять наше кузнечное дело… — жевал он левый ус в раздумье. — Поговорю с Гунькой: может, тоже внедрим мануфактурный принцип, чтобы каждый работал с одной своей операцией… Новых учеников наберем».

Это он с одной стороны думал. А с другой — понимал, что всё движется крайне медленно!

«Три десятка замков — значит, всего 30 новых пищалей… Это, если еще сможем сделать! — непритворно вздыхал Дурной. — А у меня через год уже большая война! Решающая война…».

Всё было нужно: и пищали, и пушки, и порох. Но главное — люди. А времени для этого оставалось совсем мало.

Почти всё лето Санька провел в разъездах. Нашел братьев-робингудов — Соломдигу и Индигу — похвалил за старание. После объехал ясачные роды на Уссури и Нижнем Амуре, особенно, те, что «зажали» пушнину минувшей зимой. Пока просто пожурил и не дал подарков.

В это время по этим же рекам «гонял» чернец Евтихий — спасая язычников от геенны огненной. Атаман выделил ему целый дощаник и уговорил сопровождать ретивого монаха Ивашку Иванова. Только этот хитрый дипломат мог удержать попика и не допустить кровопролитий на религиозной почве.

К осени чернец и атаман вернулись в Темноводный. Оба довольные, но и удрученные новыми задачами. В тот же день Сашко Дурной венчался на «деве» Сусанне, прекратив, наконец, «жить во грехе». А на следующий Евтихий заторопился в Албазин.