Своеволие

Глава 26

Весна, как это всегда и бывает, мучительно медленно отвоевывала Темноводье у мрачной и погрузневшей Зимы. Лед на реках чернел, ноздрел и местами рассыпался на десятки сияющих лезвий, но был еще толст и не собирался отпускать реки в вольный бег. А в острожке, напротив, кипели страсти.

— Сбирай круг, атаман! — решительно требовал Мотус. — Пора ужо злато мыть!

— Васька, уймись! Ты через лед его долбить собираешься?

— Ой, того льда на три седмицы осталося! — закатывал глаза получотник. — А справу надо готовить!

Санька, на самом деле, готовил. Несколько казаков уже собирали странные лотки по его «чертежам». Дереба с его артелью получили заказ: строительство дощаников пока отложить и сделать быстренько восемь крепких лодок, которые легко войдут в любой малый ручей.

— Нет, Васька, сначала надо к Кузнецу съездить, ясак отвезти. Потом уже о золоте разговор заведем.

— Так долго! Да зачем ждать-то?

— Да чтобы не растрепали раньше времени! Пока золота не найдем, нечего в Албазине об этом говорить.

— Да кто говорит-то⁈

— Ты же первый и растрепешь! — рассмеялся Санька.

— Я тудой вообще не поеду…

В общем, старт «золотой лихорадки» отложили. Дел и вправду невпроворот. Ясак, прежде чем отвезти в Албазин, еще собрать надо. Кстати, первым рухлядь привез… Лобошоди. Его род успел добраться до Зеи до ледохода, и князь «закинул» в Темноводный шесть сороков соболей в знак добрых намерений.

Мэрдэн оказался большим родом. Лобошоди мог легко выставить ополчение в две сотни человек.

— Раньше таких родов было много… — вздохнул князь, сидя за столом, куда его усадили хлебосольные лоча… ставшие втройне хлебосольнее при виде горы соболей. — Но, сколько себя помню, нам очень не везет.

— Я понимаю, — покаянно опустил голову Санька.

— Не только в лоча дело. Про войну Бомбогора с маньчжурами ты знаешь. А в тот год, когда старый Балдачи (еще не бывший тогда старым) стал эфу богдыхана, на Черную Реку пришли хорчины. Это монгольское племя тогда уже служило маньчжурам. Хорчинский предводитель Бадари не стал трогать низовые рода, а в верховьях перебрался через Амур и… тогда наши города горели почти как при злом Хабаре. Сколько монголы скота увели — мы даже не считали. А вот полон… Десять тысяч дауров увели к себе хорчины. И поселили на реке Наун.

— Наун? — вскинулся Санька. — Но ведь туда…

— Да, теперь туда богдыхан переселяет всех дауров. Это были владения хорчинов, ставшие ныне владением империи Цин. Ныне дауры селятся там свободно. Я слышал, что богдыхан дает новым родам землю и даже помощь оказывает… А вот пленники тех лет (кто еще жив) так и остаются пленниками хорчинов.

В разговоре выяснился еще один неожиданный факт. Санька неплохо знал географию своей малой родины, а вот соседнего Китая — совсем нет. Про Наун (она же река Нонни) он знал только, что это приток Сунгари-Шунгала. Впадает в него где-то далеко-далеко на юге. Там еще в будущем появится большой город Цицикар. Все этои места в его голове казались такими далекими… А в разговоре вдруг выяснилось, что Наун находится совсем недалеко от Темноводного. Оказывается, к Сунгари река течет с севера на юг. И истоки свои берег в горах Большого Хингана — совсем близко от Амура.

Лобошоди уехал, и почти сразу тронулся лед. А как реки прочистились — пошли лодки с ясаком от прочих родов. Одним из первых — практически лавируя между льдин — приплыл с Хехцира и Яков Сорокин.

— Зачем рисковал?

— Да не подумал, — рассмеялся «воровской атаман». — У нас-то, на низу, река вовсе чистая. А тута вона чо.

— Это с верховий льды стекают, там еще холодно, — пояснил Дурной.

Сорокин привез неполных 11 сороков соболей, лис, харзы и одну леопардовую шкуру.

— Этого мы сами завалили! — гордо добавил он.

Обсудили дела на низу.

— Дючеров на Амуре вовсе не стало, как ты и говорил, — рассказал начальник поста. — Мы даже на Шунгал заглянули — пустые улусы стоят.

— Не ходи на Шунгал, — строго оборвал Сорокина Дурной. — Не буди лихо.

— Теперича не буду, — спокойно согласился Яшка. — Брать рухлядь все одно не с кого. Ничо! Зато другие платили ясак исправно. И ведь ни одного аманата не держим!

Сорокину было явно в диковинку, что пушнину можно собирать просто по договоренности, а не угрожая прирезать родичей, взятых в заложники.

— Ну, главное говори: как вели себя твои… людишки?

Яков посмурнел.

— Тяжко с ими, — вздохнул он. — Во злобе люди. Токма и винить их не в чем, атаман. Твои энти посланцы чухонские такое устроили, что хошь не хошь — а озоровать не смей!

Близнецы Индига и Соломдига снова превзошли себя. Отправляя братьев дючеров на низ Амура, Санька поручил им не только следить за поведением ссыльных казаков.

«Станьте для местных своими! — напутствовал он близнецов. — Помогайте им, защищайте, где можно. А главное, говорите, что здесь, в Темноводном их не хотят давать в обиду. И, если что помогут».

За зиму братья объехали многие поселения. Где-то вместе работали, где-то развлекали, а где-то даже судили спорщиков. Близнецы смотрелись круто: Санька снарядил их по полной доспехами и оружием, разве что пищали не дал. Они говорили практически на том же языке, что и хэцзени, а также воцзи и шицюань с Ушуры, так что понимание достигалось легко. Только гиляки-нивхи были племенем с другими языком и обычаями.

Парни постоянно плавали мимо тайного поста ссыльных казаков, давая понять, что за ними крепко следят. В короткий срок близнецы превратились в местных героев и заступников. К вчерашним мальчишкам стали прибиваться такие же шубутные юнцы из местных деревень: горячие, целеустремленные. За зиму сколотился целый отряд в три десятка юных пассионарных душ. Лодки близнецов гоняли от устья Амура до верховий Уссури, повсюду борясь со «злом и несправедливостью». Вряд ли они смогли бы сами перебить 20 опытных казаков с Хехцирского поста. Но вот стать ядром народной «армии», которая сметет зарвавшихся лоча — вполне. Так что прихвостням Пущина поневоле пришлось стать белыми и пушистыми.

А в низовьях Амура появился отряд, который еще немного усилит мощь Темноводного.

— Ну, хорошо, Яков, что испытание вы выдержали. А теперь я тебе расскажу, для чего на самом деле нужен ваш пост у Хехцира…

…Последним гостем в остроге стал Якунька. На этот раз он сам привез Дурнову 30 аршин шерстяной ткани.

— Это — ежели на обчее дело, — лукаво подмигнул он.

— Не сомневайся! — улыбнулся Санька. — Неужели теперь не жалко сукна?

— Аи! — неопределенно махнул рукой мануфактурщик. — За зиму стока напряли — расторговать не могу.

— Ну ты не переживай по этому поводу, — доверительно шепнул ему. — Летом, коли всё будет хорошо, пойдем на низ. Там у тебя покупателей будет — не отобьешься!

Порешали, что северному острожку нужен свой дощаник. Санька тут же свел Якуньку с артелью Деребы. Покумекали, пришли к бизнес-соглашению: ресурсы — Темноводного острога, труд — Деребы. И за всё это Якунька в рассрочку тканью заплатит.

«Ну, а что, — мысленно развел руками Санька. — Полез в капиталисты — вынь да положь».

Собрав практически сорок сороков мягкой рухляди (и большая часть ее — это были соболя), Санька с легким сердцем повез ясак в Албазин. Острог уже издалипроизводил впечатления жилого. Конечно, такого, как в Кумаре, Кузнец не построил, но крепость выглядела грозно, а вокруг нее роилась жизнь.

— Вижу, поля подняли, — издалека начал Санька.

— Да сберегли, сберегли мы твое зерно! — с притворной злобой рыкнул приказной. — Насмотрелись на твой Темноводный казаки, тож так восхотели… Не все! Но допрежь и этих не было.

В ходе разговоров выяснилось, что зерно не столько сберегли, сколько… экспроприировали. Осенью полку Кузнеца пришлось изрядно погонять местных дауров, вкусивших вольной жизни. Ну, и разжились, походя.

Дурной вздохнул тяжко, но принял это. Всё сразу не поменяешь. Зато уже есть второй острог на Амуре. Пашню здесь тоже завели. И дорога на Тугирский волок вновь стала свободной и проезжей.

На самом деле, огромные перемены!

Можно и в «золотую авантюру» пускаться…