Своеволие

Глава 12

— Ой, сэрдэнько мое! — голос был высокий, а слова — будто краденые. — Панко, ты тока глянь!

— Ах, очи изжарила! — включился в мерзкую игру второй. — Шо за краля!

Чакилган возвращалась из даурского выселка, где теперь проводила всё больше времени, когда мужа не было рядом. На этой-то нахоженной тропе к ней и подошли внезапно эти двое. Кажется, они ее поджидали. Девушка легко скользнула вправо, затем — по поваленной черной березе, чтобы их обойти, да не вышло.

— Куды стрипанула? Кисель, держи дивчину! Ну, краля, давай перемолвимся!

За полу халата ее сдернули вниз. Казаки тут же притиснулись к ней с двух сторон.

— Мочи нет, кака ладна девка, — засопел с гадкой улыбочкой тот, которого звали Кисель. — Да, Петруха?

— Да, Петруха, — заржал Панко. — Хочь, и даурка. Даурей нэнавиджу, усем кровя пускал бы. А енту кралю… Ужо облобызал бы.

У Чакилган от страха пропал голос. Все прежние ужасы, все страшные воспоминания вспыхнули у нее перед глазами. Горло сдавило, не было сил ни закричать, ни позвать на помощь.

— Не смей… — сипло выдавила она из себя. — Я жена атамана… Сашики.

— Тю! — лоча испуганно округлил глаза, схватился за щеки, но тут же глумливо расхохотался. — Дурнова баба? Ой, спужалися!

— Ты б, чухонка, нас не раззадоривала, — уже более зло вставил Кисель. — К твоему муженьку и то счет немалый мается…

Этот Петруха тут же притиснулся к княжне и ухватил ее. Не бродя долго руками, сразу наложил руку на небольшой выступ одежды.

— Эх, Панко, жидковаты титьки…

Договорить он не успел. Едва почувствовав на себе чужую руку, Чакилган словно удар оглоблей получила. Закипела княжья кровь, страх теперь не сковывал ее, а сил придавал. Пнула Киселя в колено и рванула на тропу. Но два Петрухи — сибиряк да черкас — ее удержали. Только у девушки, словно, зверь внутри проснулся. Еще раз крепко лягнула Киселя, и тот выпустил, наконец, руку, а Панко потерял равновесие и рухнул в листву.

Но уцепился за халат. Дернул — и повалил беглянку на тропу.

— Кисель! Казак ти чо али баба? Хватай тварину — и тикаемо!

Чакилган со слезами на лице вцепилась руками землю, ползла прочь изо всех сил, пропахивая ногтями глинистую землю, но Панко держал крепко.

— Духи, молю вас! — шептала она. — Не оставьте! Молю… только не это… Сашика!

На этом слове голос ее вдруг внезапно прорезался… И лес ответил. На тропе никого видно не было, но из-за кустов явственно раздалась… песня.

— Ой, как ходил-то Дончак, ой, по иным землям,

По иным-то землям, ой, по Туречине.

Голос врал безбожно, но пел незримый исполнитель с душой. Наконец, из-за поворота тропы ленивой походкой выбрался вороной конёк, на котором восседал Митька Тютя.

— Он не год-то ходил, ой, да не два-три года, — горланил казак, запрокинув голову в небеса. Ехал он вальяжно, бросив повод и запрокинув левую ногу на луку седла.

Бросив взгляд на странную сцену впереди себя, Тютя на миг сбился, но все-таки допел:

— Как ходил-то младец, ой, ровно тридцать лет, — потом помолчал хмуро и добавил. — Поздорову тебе, Челганка-краса!

Перевел взгляд на поднимающихся на ноги Петрух.

— И вам, люди… добрые.

Почуяв свободу, княжна быстро вскочила на ноги и метнулась под защиту всадника.

— Ты не домой ли шла? — спросил Тютя, при этом, не сводя пристального взгляда с мрачных отряхивающихся лоча. Чакилган, прижав руки к груди, только молча кивнула. Тютя вернул ногу в стремя и протянул ей руку. — Ить давай подвезу?

В первый миг княжна в ужасе дернулась назад. Только представив, как будет сидеть на коне, вплотную к мужчине… Но усилием воли заставила себя остановиться. Это же Митька. Друг ее мужа, друг Делгоро. Подала руку, ловко уперлась ножкой на носок его сапога и взлетела на передок. Уселась боком. Тютя потянул повод, стараясь не прижиматься к даурке, развернул коня… но не удержался и бросил через плечо красным от досады Петрухам:

— Не прощеваемся! — хлопнул пятками бока вороного, и тот бодрой рысью двинул в острог.

Темноводный шумел привычным суетливым рабочим шумом… Словно, ничего и не было. Мир вокруг жил и радовался, не ведая о том ужасе, что всё еще терзал сердце девушки. Сашика, по счастью, уже вернулся домой. Покуда светло было на небе, он выбрался на чурбачок у входа и латал прохудившиеся коты. Увидел их издали: сначала удивился, потом, узнав, улыбнулся (так, как умеет улыбаться только Сашика), но, разглядев хмурые лица жены и друга, сразу посерьезнел. Отложил обувь, встал и двинулся навстречу.

— Что случилось?

— Да на тропке к женке твоей двое причепились, — смущенно пояснил Тютя, так как у Чакилган опять перехватило горло, уже от стыда.

— Кто? — на месте ее Сашики стоял уже другой человек. Княжна несколько раз видела такое преображение своего мужа. Тот словно каменел, наливаясь ледяным холодом — и Чакилган понимала, что ее любимый может становиться таким же пугающим, как и остальные лоча.

— Да сызнова энти… сорокинские, — махнул рукой дончак. — Кисель с Панко, мать их! Кажись, хмельные…

Сашика уже не слушал. Убедившись наскоро, что жена цела, он тут же ринулся в дом.

— Эй! Сашко, не дури! — моментально понял атамана Тютя. — Слышишь?.. Ить, псина бешена! Сашко! Давай, хоть нас дождись!

И, стеганув от души вороного конька, Митька рванул вверх по дорожке.

Сашика выскочил почти сразу, только и взяв в избе, что свой «драконий меч». Сделал пару шагов, но замер на месте. Потом, рыча под нос незнакомые, но явно плохие слова, все-таки сел на чурбак и стал натягивать драные коты на ноги. Снова вскочил, подхватив меч, но ладошка Чакилган мягко легла ему на грудь и остановила разбег.

— Родная… — сдерживая рычащего зверя в груди, заговорил ее муж. — Так надо. Я должен…

Дочь Галинги лишь молча кивнула. Да, так надо. Она сама не поняла, если бы Сашика так не поступил. Но…

— Тютя велел его дождаться, — тихо, но непреклонно сказала она (голос все еще плохо ее слушался). Затем прижалась щекой к щеке и шепнула. — Я прошу…

Сашика замотал головой, словно, задыхался. Чакилган ладонью слышала злобное рычание в груди мужа… Но он все-таки сдержался. Да и ждать долго не пришлось: Темноводный — маленький острог. Вот уже от юго-западной башни двигалась небольшая, но шумная толпа. Чакилган разглядела, как за вооружившимся Митькой широко шагали друзья Сашики. Рыта только с луга явился и даже шел, грозно воздел над головой косу. Только Турнос снарядился, как в бой: в куяке и иерихонке, с неизменным шестопером за поясом. Слева, чуть отстав, в прибежку догонял прочих Старик, только-только пошедший на поправку. Ничипорка уговаривал его, хватал за локоть, но Тимофей зло отмахивался и выливал на парня полную лохань ругательств, которых в его голове хранилось без счета. Глаза даурской княжны повлажнели, размазывая картинку.

Не все лоча плохие.

— Ну? — Старик заорал атаману издали. — Где вони? Кому хвосты крутить будем?

— Идем! — только и бросил Сашика, перебрасывая «драконий меч» в ножнах из правой руки в левую.

Да вот идти не пришлось. Чакилган так засмотрелась на южную сторону, что не заметила, как с северного конца к их дому подошел тот самый Федор Пушчи.

— Охолонь, Сашко, — заговорил тот, не здороваясь. — Разговор есть.