Первые войны пустыни

ЛЕДИ ДЖЕССИКА

Дверь была открыта. Джессика вошла и оказалась в комнате с темными стенами. Слева от нее стояла низкая тахта с верхом из кожи и два пустых книжных шкафа, висела бутыль с водой, запыленная на выпуклых сторонах. Справа от нее, закрывая другую дверь, стояло еще несколько пустых шкафов, письменный стол с Келадана и три стула. У окна, как раз напротив нее, стоял спиной к ней доктор Уйе и внимательно смотрел на разворачивающуюся перед ним картину.

Джессика сделала вперед еще один неслышный шаг. Она увидела, что одежда Уйе помята, а с правого бока испачкана белым. Со стороны он казался бесплотным и серым в своих широких одеяниях, марионеткой, застывшей в ожидании того момента, когда хозяин дернет его за веревочку. Лишь квадрат головы с черными длинными волосами, прихваченный серебряным кольцом Сак Скула, казался живым.

Она еще раз оглядела комнату и не увидела в ней никаких следов сына, но дверь справа от нее, как она знала, вела в маленькую спальню, занять которую Пол выразил самое горячее желание.

—Добрый день, доктор Уйе,— сказала она.— Где Пол?

Он кивнул как бы кому-то за окном, и, не оглядываясь, сказал:

— Ваш сын ушел. Я отослал его немного отдохнуть.— Он резко оборвал себя и схватился за ус под пурпурными губами.— И — простите, моя госпожа, мои мысли были слишком далеко... Я не собирался быть фамильярным.

Она улыбнулась и протянула ему правую руку. На какое-то мгновение она испугалась, что он упадет на колени.

— Веллингтон, пожалуйста.

— Так вас называть... я...

— Мы знаем друг друга шесть лет,— сказала она.— Формальности между нами давно бы могли уже исчезнуть в частных беседах.

Уйе вымученно улыбнулся, подумав: «Кажется, сработало. Теперь она будет объяснять все странности в моем поведении моим замешательством. Она не станет доискиваться более глубоких причин, когда ответ ей уже известен».

— Боюсь, что я был вульгарен,— сказал он.— Когда я чувствую к вам особую жалость, я боюсь, думаю о вас, как о... Джессике.

— Чувствуете жалость? Почему?

Уйе пожал плечами. Уже давно он понял, что Джессика не наделена таким даром различать правду, как его Ванна. И все же он всегда, когда это было возможно, был правдив в разговоре с Джессикой. Так было безопаснее.

— Вы видели это место, моя... Джессика.— Споткнувшись на ее имени, он продолжал: — Такая бесплодная планета, после Келадана. А люди! Эти городские женщины, мимо которых мы проезжали, прячутся под своими покрывалами. А как они на нас смотрели!

Она сложила руки на груди и почувствовала присутствие там крисножа с лезвием, выточенным из зуба песчаного червя, если верить слухам.

— Именно поэтому мы и чужды им — разные люди, разные обычаи. Они знали только Харконненов.

Она посмотрела мимо него в окно.

— На что вы так пристально смотрели?

Он отвернулся.

— На людей.

Джессика подошла к нему и посмотрела на участок перед домом, к которому было приковано его внимание. Там, выстроившись в ряд, росли двадцать пальм и земля вокруг них была ровной и бесплодной. Живая изгородь отделяла их от дороги, по которой шли люди в балахонах. Джессика почувствовала слабую вибрацию между ней и людьми — домашнее защитное поле — и продолжала следить за дорогой, удивляясь, почему доктор нашел их такими занимательными.

Появились прохожие, и она приложила ладони к щекам. Как проходящие смотрели на пальмовые деревья! Она увидела зависть, даже ненависть... и в то же время выражение надежды. Каждый проходящий надолго приковывался взглядом к пальмам.

— Вы знаете, о чем они думают? —- спросил Уйе.

— Ваша специальность — чтение мыслей,— сказала она.

— Их мыслей,— ответил он.— Они смотрят на эти деревья и думают: «Это сто нас». Вот что они думают.

Она удивленно посмотрела на него и нахмурилась:

— Почему?

— Таков рацион пальм,— сказал он.— Одна пальма требует сорок литров воды в день. Человеку нужно только восемь. Значит, одна пальма равняется пяти людям. Так двадцать пальм — сто человек.

— Но некоторые из этих людей смотрят на нас с надеждой.

— Они надеются на то, что некоторые из них погибнут.

— Вы смотрите на все это чересчур критическим взглядом,— сказала она.— В нем есть и надежда и отчаяние. Спайс мог бы дать нам богатства, а обладая богатством, мы могли бы превратить эту пустыню в цветущий сад.

И она рассмеялась про себя: «Кто я такая, чтобы убеждать?» Но ее веселость была хрупкой и быстро исчезла.

— Лишать людей надежды нельзя,— сказала она.

Уйе отвернулся, пряча от нее лицо. Если бы только можно было ненавидеть этих людей, а не любить их! Своими манерами и многим другим Джессика напоминала ему Ванну. И в то же время это ожесточало его, укрепляло его решимость. Пути жестокости Харконненов были непредсказуемы. Ванна не должна была умереть. Он должен был быть в том уверен.

— Не беспокойся за нас, Веллингтон. Это наши трудности, а не твои.

Она думает, что я беспокоюсь о ней. Он мигнул, пряча слезы. И это так, конечно. Но я должен держаться, пока этот черный Барон не воплотит в жизнь свои черные замыслы, и воспользоваться моим единственным шансом — поразить его там, где кроется его единственная слабость — в момент его тайного злодейства!

Он вздохнул.

— Я не побеспокою Пола, если взгляну на него? — спросила она.

— Нет, нет...

— Он хорошо переносит тяготы переселения?

— Если не считать излишней усталости. Он взволнован, но какой пятнадцатилетний мальчик не был бы взволнован при подобных обстоятельствах? — Он подошел к двери и открыл ее.— Он здесь.

Джессика, следуя за ним, вошла в затемненную комнату. Пол лежал на узкой кровати, вытянув одну руку вдоль легкого одеяла, а другую подложив под щеку. Из-за опущенных на окнах штор лицо мальчика находилось в тени.

Джессика смотрела на своего сына и его лицо овальной формы казалось ей собственным. Но волосы у него были как у Герцога — угольно-черные и взъерошенные. Глаза прятались за длинными ресницами. Джессика нахмурилась, чувствуя, как возвращаются ее страхи. Ее вдруг поразила мысль о генетических следах в чертах ее сына — ее следах в глазах и очертаниях лица, но и следах отца в резких чертах скул, как вестниках зрелости, проглядывающих из-под облика детства. Она думала о чертах мальчика как о конечном отборе собранных наугад частиц — результате нескончаемой генетической работы.

Ей хотелось встать на колени возде кровати и взять сына за руку, но ей было неудобно это делать в присутствии Уйе. Она вышла и мягко закрыла дверь за собой.

Уйе отвернулся к окну, неспособный вынести вид того, как Джессика смотрела на своего сына. Почему Ванна так и не подарила мне ребенка? — спросил он себя. Как доктор я знаю, что физических причин к этому не было. Были ли причины, связанные с Бене Гессери? Может быть, она не могла служить различным целям? Что же это было? Она, конечно, любила меня. Впервые ему пришла мысль о том, что он мог стать частью процесса более сложного и запутанного, чем он может себе вообразить.

Джессика встала рядом с ним и сказала:

— Какая восхитительная непринужденность есть в детском сне.

Он механически ответил:

— Если бы взрослые могли так расслабляться.

— Да.

— Тогда мы это теряем! — прошептал он.

Она посмотрела на него, задетая его странным тоном, но мысли ее все еще были заняты Полом, новыми трудностями с его учебой здесь, изменениями в его жизни, которая должна стать непохожей на ту жизнь, которой он жил раньше.

— Мы действительно кое-что теряем,— сказала она.

Она посмотрела вправо на холм, покрытый побитой ветром тусклой зеленью кустов: пыльные листья и сухие колючие ветки. Зловещее темное небо нависало над кустами и молочный свет арракинского солнца заливал эту сцену каким-то серебристым светом, похожим на тот, которым отливал криснож, спрятанный у нее на груди.

— Это небо такое темное...— сказала она.

— Частично это происходит из-за отсутствия влаги,— сказал он. Она вздохнула.— Вода! О чем бы здесь ни заговорили, все упирается в недостаток воды!

— Это древняя тайна Арраки,— сказал он.

— Почему ее здесь так мало? Здесь есть вулканические скалы, есть дюжины источников энергии, которые я могу назвать. Есть полярные льды. Говорят, что в пустыне бурить нельзя — штормы и песчаные бури разрушат оборудование быстрее, чем оно будет установлено, если вы до этого не станете добычей червей. Во всяком случае, воды здесь никогда не находили. Но тайна, истинная тайна, Веллингтон, заключается в родниках, которые пробиваются здесь наверх, образуя водоемы. Вы читали об этом?

— Вначале струя, потом ничего,— сказал он.

— Но в этом же есть тайна, Веллингтон. Вода здесь была. Она исчезла и больше никогда ее не было. И все же скважина дает воду, пусть слабую струйку, которая быстро иссякает. Неужели это никого не заинтересовало?

— Это любопытно,— сказал он.— Вы подозреваете какое-то влияние? А что показал анализ глубинных образцов?

— Что он может показать? Остатки вымерших растений... животных. Кто может это объяснить? — Она повернулась спином к склону.— Вода останавливается, что-то ее задерживает. Таково мое подозрение.

— Возможно, причина, известна,— сказал он.— Харконнены скрывают много источников информации об Арраки. Возможно, для этого у них есть причины.

— Какие причины? — спросила она.— И потом еще есть влага атмосферы. Ее, конечно, немного, но все же она есть. Это главный источник воды, и она задерживается различными приспособлениями. Откуда она берется?

— С полюсов.

— Холодный воздух приносит мало влаги, Веллингтон. За завесой Харконненов скрывается много фактов, требующих тщательного рассмотрения, и не все они прямым образом связаны со спайсом.

— Мы действительно находимся по ту сторону завесы Харконненов,— сказал он.— Возможно, мы...— Он прервал себя, заметив, как она напряженно смотрит на него.— Что-то не так?

— То, как вы произнесли это слово «Харконнен»,— сказала она.— Даже голос моего Герцога не таит в себе столько злобы, когда он произносит это ненавистное имя. Я не знала, что у вас есть причины ненавидеть их, Веллингтон.

«Великая Мать! — подумала он.— Я возбудил в ней подозрения. Теперь мне придется пустить в ход один из тех трюков, которым меня научила моя Ванна. Есть лишь одно решение: рассказать правду настолько, насколько это возможно». Он сказал:

— Вы же знали, что моя жена, моя Ванна...— он пожал плечами. Ком, возникший в его голосе, мешал ему говорить. Он попытался опять: — Они...— Слова не шли. В панике он закрыл глаза и стоял до тех пор, пока женская рука мягко не дотронулась до его ладони.

— Простите меня,— сказала Джессика.— Я не хотела бередить старую рану.

И она подумала: «Эти животные! Его жена была Бене Гессери — все знаки этого налицо. И Харконнены явно убили ее. Еще одна бедная жертва, занесенная на Арраки ветром мщения».

— Простите меня,— сказал он,— я не могу об этом говорить.— Он открыл глаза, стараясь придать своему лицу оскорбленное выражение.— Это, по крайней мере, была правда.

Джессика изучала его. Она видела щеки с высокими скулами, темный блеск миндалевидных глаз, усы, свисающие по бокам пурпурного рта, квадратный подбородок, морщины на лбу и щеках, она это видела — были следы не возраста, а скорби. Ее охватила глубокая жалость к нему.