Первые войны пустыни

* * *

Преподобная Мать, Гаиус Хэлен Моахим, сидела в кресле, наблюдая за тем, как к ней подходят мать с сыном. Окна по бокам кресла выходили на южный берег реки, на зеленые земли семьи Атридесов, но этот прекрасный ландшафт не радовал ее. Этим утром она чувствовала себя хуже, чем обычно. Вину за это она возлагала на космическое путешествие. Необходимо было выполнить поручение, требующее ее личного присутствия. Даже она не могла избежать личной, ответственности, когда этого требовали обстоятельства.

«Во всем виновата эта Джессика,— думала Преподобная Мать.— Если бы она родила нам девочку, это было бы гораздо лучше».

Джессика остановилась в трех шагах от кресла и сделала реверанс. Пол отвесил короткий поклон. Нюанс приветствия Пола не ускользнул от внимания Преподобной. Она сказала:

— Он вежлив, Джессика.

Рука матери легла на плечо Пола и осталась там. Даже ее ладонь, как показалось Полу, излучала страх. Потом она сделала над собой усилие.

— Так его учили, Ваше Преподобие.

«Чего она боится?» — удивился Пол.

Старуха смотрела на Пола немигающим взглядом. Она заметила • большое сходство ребенка с его родителями.

— Ну что ж,— сказала Преподобная Мать.— Посмотрим, чему его научили,— старческие глаза метнули жесткий взгляд на Джессику,— Оставь нас одних. Занимайся своими делами.

Джессика сняла руку с плеча Пола.

— Ваше .Преподобие, я...

— Джессика, ты знаешь, что так должно быть.

Пол озадаченно посмотрел на мать.

Джессика выпрямилась.

— Да, конечно...

Пол перевел взгляд на Преподобную Мать. Страх, который испытывала его мать, заставил его задуматься.

— Пол...

Джессика глубоко вздохнула.

— Это испытание... оно важно для меня.

— Испытание?

— Помни, что ты сын Герцога.

Она повернулась и пошла к двери, сухо шелестя платьем. Дверь за ней плотно закрылась. Пол, сдерживая гнев, повернулся к старухе. Почему она обращается с леди Джессикой, как с простой служанкой?

В глазах морщинистого рта старухи мелькнула усмешка.

— Леди Джессика была моей служанкой в школе, мальчуган, была ею четырнадцать лет.— Она зевнула.— И была хорошей служанкой. А теперь иди сюда.

Эта команда словно хлестнула Пола. Он повиновался ей раньше, чем до него дошел ее смысл. Она использует внушение, подумал Пол. И, когда он подошел к креслу, Наставница жестом остановила его.

— Видишь это? — спросила она. Из складок своей зеленой юбки старуха достала железный кубик. Она повернула его, и Пол заметил, что одна сторона кубика была абсолютно черной. Ни один луч света не проникал, казалось, внутрь.— Вложи в него правую руку,— сказала старуха.

Страх шевельнулся в душе Пола. Он хотел отступить, но старуха сказала:

— Так вот как ты слушаешься мать?

Он посмотрел в ее по-птичьи лучистые глаза. Медленно, чувствуя себя принужденным и не имея сил противиться, Пол положил руку в кубик. Первым чувством было ощущение холода, когда чернота сомкнулась вокруг кисти. Потом его пальцы коснулись металла, и он ощутил в руке слабое покалывание, как будто она была слегка придавленной. Взгляд старухи сделался хищным. Она протянула к шее Пола руку. Он увидел в ней блеск металла и хотел отвернуть голову.

— Стой! — рявкнула старуха.

Пол не мигая смотрел на нее. Снова прозвучал голос:

— Я лежу у твоей шеи, Гом Джаббер. Это игла с каплей яда на конце. А-а-а! Не отворачивайся, или почувствуешь этот яд в своем геле.

Пол попытался сглотнуть, но сухость во рту помешала ему сделать это. Он не мог оторвать взгляда от морщинистого лица старухи, ее бледных десен над серебряными зубами, вспыхивающими, когда она говорила.

— Сын Герцога должен все знать о ядах. И в наше время этот способ применяют, чтобы отравить врага во время питья. Он называется «маски». «Аусмас» — чтобы отравить врага во время еды. Есть яды быстрые, есть яды медленные. А этот убивает только животных. Он для тебя нов.

Гордость заблестела в глазах Пола.

— Ты осмеливаешься предположить, что я животное? — надменно спросил он.

— Скажем так! Я предполагаю что ты человек. Держись твердо! Предупреждаю тебя: не дергайся. Я стара, но моя рука успеет воткнуть иглу тебе в шею, прежде чем ты убежишь.

— Кто вы? — прошептал Пол.— Каким образом вам удалось убедить мою мать оставить меня с вами один на один? Вы из Харконненов?

— Боже упаси, нет! А теперь молчи!

Сухой палец тронул его шею. И Пол подавил в себе желание вырваться и бежать.

— Хорошо,— сказала старуха,— первое испытание выдержано. Теперь осталось последнее: если не выдернешь руку — будешь жив, выдернешь — умрешь!

Пол глубоко вздохнул, унимая дрожь. Он сказал:

— Если я закричу, слуги будут здесь через секунду, и ты умрешь, старуха!

— Они не пройдут мимо твоей матери: она стоит на страже. Подумай! Твоя мать выдержала это испытание. Теперь твоя очередь. Будь тверд! Мы редко предлагаем это испытание мужчинам!

Любопытство превысило страх. Он почувствовал по голосу старухи, что она говорит правду. И он занялся самовнушением. Я не должен бояться. Страх угнетает ум. Страх — это смерть. Я буду смотреть ему в лицо. Я не позволю ему овладеть мною.

Он почувствовал, как спокойствие возвращается к нему, и сказал:

— Начинай, старуха!

— Старуха? — повторила она.— Ты смел, этого отрицать нельзя, мой милый.— Она наклонилась к нему поближе, понизив голос почти до шепота.— Ты чувствуешь боль в своей руке? Выдерни руку, и мой Гом Джаббер коснется тебя. Смерть будет легкой, как удар кнута. Понятно?

Пол почувствовал, как увеличивается покалывание в руке, и крепче сжал губы. Как такое может быть испытанием? Он был удивлен. Покалывание перешло в зуд. Старуха сказала:

— Ты слышал, как животные перегрызают себе лапы, чтобы освободиться от ловушки? Это поступок инстинкта. Человек же остается в ловушке, выдерживая боль, надеясь до конца, что он сумеет убить того, кто поймал его.

Зуд перешел в жжение.

— Почему вы это делаете? — спросил Пол.

— Чтобы убедиться, что ты человек. Молчи!

Пол сжал левую руку в кулак, потому что жжение перешло и в нее. Оно медленно росло: все жарче, жарче и жарче. Он чувствовал, как глубоко впились его ногти в ладонь. Он чувствовал, что хочет разжать кулак, но не смог шевельнуть пальцами.

— Горит! — прошептал он.

— Молчи!

Рука Пола задрожала, на лбу выступил пот. Казалось, каждая клеточка тела кричала: выдерни руку... но... Гом Джаббер! Не поворачивая головы, Пол попытался, скосив глаза, посмотреть, в каком положении находится Гом Джаббер. Услышав свое шумное дыхание, попытался унять его, но не смог.

— Пол!

Весь мир для него сосредоточился только на ней, на старческом лице, неподвижно обращенном к нему.

— Жар! Жар!

Ему казалось, что он чувствует, как кожа сворачивается на его руке, как плоть расплывается и исчезает, и остаются одни кости. И вдруг боль утихла, словно ее выключили. Обильный пот выступил по всему телу Пола.

— Довольно! — пробормотала старуха.— Кул Вахад. Ни один еще ребенок, рожденный женщиной, не выдерживал такого. Я не должна была желать твоего поражения.— Она отодвинулась.— Молодой человек, можете посмотреть на свою руку.

Усмирив болезненную дрожь, Пол смотрел на лишенную света черноту. Каждое мгновение еще, казалось, было насыщено болью.

— Ну же! — крикнула она.

Пол рывком выдернул свою руку и с удивлением уставился на нее. Никаких следов ожогов на ней не было. Он поднял руку, повернул ее, пошевелил пальцами.

— Это только ощущение возбужденных нервов,— сказала старуха.— Зачем же калечить тех, кто может оказаться нам полезен? И все же, кое-кто отдал бы все за тайну этого кубика.

— Но боль...

— Боль?—повторила она.— Человек может подавить любые ощущения в своем теле.

С моей матерью вы проделывали нечто подобное?

— А ты когда-нибудь просеивал песок?

Пол кивнул головой.

— Мы, Гессеры, просеиваем людей, чтобы найти нужного нам человека.

Пол поднял руку, подавляя воспоминание о боли.

— И это все, что было нужно,— боль?

— Я наблюдала за тобой в этом испытании. Наблюдала за твоим поведением в критическом положении.

Пол услышал твердость в ее голосе и спросил:

— Это правда?

Старуха пристально посмотрела на него. Он уже чувствует не правду! Может ли он быть им? Она подавила волнение и напомнила себе: «Надейся только на наблюдения».

— Ты знаешь, когда люди верят в то, о чем говорят?

— Знаю!

Голос Пола был тверд, и старуха уловила эту особенность.

— Возможно, ты — Квизац Хадерах. Присядь у моих ног, братец.

— Я предпочитаю стоять.

— Твоя мать сидела однажды у моих ног.

— Я не она.

— И все-таки ты ненавидишь меня, а? — посмотрев на дверь, старуха позвала: — Джессика!

Дверь мгновенно распахнулась, и вот мать уже стоит на пороге, пристально оглядывая комнату. Она увидела Пола — и тревога сошла с ее лица.

— Джессика, ты перестанешь когда-нибудь меня ненавидеть? — спросила старуха.

— Я и люблю и ненавижу вас одновременно. Моя ненависть — она от боли, которую я, должно быть, никогда не забуду. Моя любовь...

— Просто то, что есть,— закончила старуха, и голос ее был мягок.— Теперь ты можешь войти, но веди себя тихо.

Джессика вошла в комнату, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.

«Мой сын жив,— думала она,— и он человек. Я всегда знала это... и он живет. Теперь и я могу жить дальше».

Пол смотрел на мать. Она говорила правду. Ему хотелось уйти и обдумать все, что с ним произошло, но он знал, что не сможет уйти, пока старуха ему это не разрешит. Она приобрела над ним власть. Они говорили правду. Его мать тоже прошла через это для какой-то таинственной цели, и эта цель, видимо, была ужасна. Он тоже был уже заражен этой целью, правда, не знал ее сущности.

— Однажды тебе тоже придется стоять у этой двери, и это будет высшая мера доверия,— сказала старуха.

Пол посмотрел на руку, чувствовавшую боль, перевел взгляд на Преподобную Мать. Голос ее стал непохож на все другие, слышанные им когда-либо. И он понял, что теперь он получит ответ на любой свой вопрос и что тот спокойный мир, в котором он жил, кончился.

— Для чего проводится это испытание на человека? — спросил он.

— Чтобы освободить его личность!

— Освободить?

— Когда-то человек надеялся только на машины, но это лишь позволило поработить его другими людьми, с более совершенными механизмами.

— «Да не сделаем машину подобием ума человеческого»,— процитировал Пол.

— Из Бультер иан Джихади и Оранжевой Католической Библии,— сказала старуха.— Но вот, чего не следовало бы утверждать.—

«Так не заставь же машину быть подобием ума человеческого».— Ты изучал Ментат?

— Я начал изучать его с Зуфиром Хаватом.

— Великое восстание унесло все эти костыли,— сказала старуха.— Оно заставило человеческий ум развивать человеческие способности.

— Школа Бене Гессери?

Старуха кивнула.

— Древние школы дали нам двух последователей: Бене Гессери и Космический Союз. Он, как мы считаем, придает значение только математике. Бене Гессери не играет другую роль.

— Политика,— сказал Пол.