Первые войны пустыни

— Я этого заслуживаю, Гурни. Но мой отец рассердился бы на тебя за это. А я не хочу, чтобы ты платил за мои ошибки.

— Наоборот, он наказал бы меня, если я не сделал бы из тебя первоклассного бойца.

Пол выпрямился и сунул кинжал в ножны.

— То, что мы здесь делали,— не совсем игра, — сказал Хэллек.

Пол кивнул. Его удивляла несвойственная Хэллеку серьезность и напряженность. Он посмотрел на извивающийся шрам под его подбородком, вспомнил историю о том, каким образом он был оставлен скотиной Рабаном, один из приближенных Харконнена. И Полу вдруг стало стыдно за то, что он мог хоть на мгновение усомниться в Хэллеке. Потом он подумал, что, получая этот шрам, Хэллек чувствовал боль — боль, возможно, не такую сильную, какая была внушена ему Преподобной Матерью. Но он отбросил эти мысли.

— Думаю, сегодня нам так и не удастся поиграть,— сказал Пол.— В последнее время все сделались чересчур серьезными.

Хэллек отвернулся, скрывая свои чувства. Что-то жгло ему глаза. Боль жила в нем от потерянного вчера, унесенного от него временем.

«Как быстро придется возмужать этому мальчику,— подумал Хэллек.— Как быстро придется ему научиться читать в своем сознании то, что являет собой жестокую необходимость».

Не оглядываясь, Хэллек проговорил:

— Я чувствовал, что тебе хочется поиграть, мальчуган, и мне ничего не оставалось, как пойти тебе навстречу. Но играм пришел конец. Завтра мы уезжаем на Арраку. Арраки — реальность. Харконнены — реальность.

Пол коснулся своего лба лезвием рапиры, которую он держал вертикально. Хэллек в это время повернулся, увидел салют, кивком дал знать, что понял жест. Он указал Полу на чучело.

— Давай теперь отработаем удары. Покажи-ка мне, как ты справляешься с этой штукой. Я буду наблюдать отсюда: так мне лучше видно. Я предупреждаю тебя, я испытаю на тебе еще один вид нападения. От врага ты подобного предупреждения не получил бы.

Пол встал на носки и потянулся, расслабляя мускулы. Мысль о том, что отныне его жизнь будет наполнена постоянными опасностями, нагнала на него тоску. Он подошел к чучелу, нажал на кнопку у него на груди и почувствовал, как защитное поле оттолкнуло его клинок.

— Внимание! — крикнул Хэллек, и чучело начало атаку.

Пол активизировал свое поле и принялся отражать удары и наносить ответные.

Хэллек наблюдал за его движениями. Его сознание, казалось, раздвоилось: одна его часть с неослабным вниманием следила за поединком, другая витала далеко отсюда.

«Я — хорошо тренированное плодовое дерево,— думал он.— Поле отточенных чувств и возможностей, и все они нестерпимо требуют отдачи».

Он почему-то ясно вспомнил юное лицо своей младшей сестры. Теперь ее не было в живых — она умерла в доме развлечений для отрядов Харконнена. Она любила цветы, но какие, он не помнил. Его беспокоило, что он не мог это вспомнить.

«Умный негодник,— подумал Хэллек, сосредоточившись теперь только на движениях руки Пола.— Он учится по своему собственному методу. Это не стиль Дункана и уж, конечно, не то, чему учил его. Эта мысль лишь ввергла Хэллека в еще более глубокую печаль. Я поддался настроению»,— подумал он. И он принялся размышлять о том, испытывает ли мальчик по ночам страх, навеянный ему его мыслями.

— Если бы желания были рыбами, мы все бы забрасывали свои сети в них,— пробормотал он. Это было выражение его матери, он всегда прибегал к нему, когда чувствовал, как сгущается над ним чернота завтрашнего дня. Потом он подумал о том, какой странный вид должен быть у планеты, никогда не знавшей ни морей, ни рыб.