Не меньше, чем барон

На букет от Тобиаса — алые георгины и какие-то мелкие жёлтые цветы, названия которым Софика не знает, но которые нравятся ей чуточку больше прочих — Софика смотрит почти с улыбкой. Теперь, после их встречи сегодняшней ночью, смотреть на присланные им цветы ей приятно почти до дрожи в сердце. Записка Тобиасу получается несколько длиннее, чем остальным — впрочем, на всякий случай, Софика не пишет в ней ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство или подозрение мачехиной кузины. Софика не уверена, что в состоянии объяснять той все тонкости своего общения с бароном Сиенаром. Пару мелких жёлтых цветков Софика тайком от мачехиной кузины срывает, в надежде показать Жюли — та, кажется, говорила, что неплохо разбирается в растениях. Все записки ложатся на невысокий столик.

На завтраке Софика появляется слишком взвинченная и нервная от случившейся недавно размолвки и, подумав несколько мгновений, садится подальше от обеих своих сестёр — занимает место между Жюли и Долли. Короткие кудри Жюли сегодня в полнейшем беспорядке, а на плечи Долли накинут кружевной платок, закрывающий большую часть её шеи.

Жюли и Долли переглядываются между собой, когда Софика садится с ними. Амалья сидит со своими подругами и вовсю шушукается с ними о чём-то — должно быть, о новомодных иберских туалетах, которые — о, какое несчастье — не совсем прилично носить незамужним молоденьким девушкам. Руфине приходится сесть рядом с местом мачехиной кузины — все остальные места оказываются заняты.

— Ты сегодня выглядишь так!.. Так... — замечает Долли как-то растерянно и немного расстроенно, когда мачехина кузина садится за стол, и им приносят утренний какао и тарелки с довольно внушительными по размерам тыквенными оладьями. — Кто-то обидел тебя?

Софика чувствует почти физическую боль в груди. Ей вдруг кажется — хватит какой-то мелочи, чтобы слёзы брызнули из её глаз. Софика смотрит в свою тарелку. Там лежат две оладьи, довольно аппетитные на вид, а на ободке тарелки находится немного сметаны. Софика отрезает от оладьи маленький кусочек и макает его в сметану, прежде чем поднести ко рту. И тут же с тихим звоном опускает вилку обратно на тарелку, не в силах заставить себя съесть даже эту малость.

Впервые за сегодняшнее утро её беспокоит чувство вины за собственную вспыльчивость — даже раньше, чем сама Софика могла предположить там, в своей комнате.

— Мне всё так надоело... — шепчет Софика едва слышно, отодвигая от себя тарелку. — И я не хочу говорить ни с Руфиной, ни с Амальей... Я накричала на Руфину сегодня, и мне, наверное, должно быть стыдно за это. Но мне почти не стыдно.

Жюли и Долли, кажется, переглядываются. Софика подносит ко рту стакан с какао и делает глоток. А затем — вторым допивает оставшееся. Рот она вытирает подвернувшейся под руку салфеткой.

На другом конце стола сидит Руфина. Софика бросает на неё взгляд, опасаясь увидеть заплаканное лицо сестры. Но та кажется скорее рассерженной, чем расстроенной, и утихшее было раздражение Софики разгорается с новой силой, оставив чувство вины далеко позади. Она снова пододвигает к себе тарелку. На этот раз Софика уминает оладьи с завидным аппетитом — злость будит в ней чувство голода. Не в пример чувствам вины и стыда, покинувшим её в одну секунду.

Раз уж Руфина не выглядит расстроенной недавней размолвкой — и Софике явно не следует. В конце концов, если уж на то пошло, Руфина порой бывает ужасно правильной, что хочется завопить от возмущения. И сегодняшнее утро — явно как раз этот случай, раз уж Руфине пришло в голову, что нужно отнести одолженную Жюли книжку мачехиной кузине.

— Это нормально! — сочувственно улыбается вдруг Долли, положив ладонь на плечо Софики, и та даже вздрагивает от неожиданности. — Сёстры иногда бывают удивительно невыносимы и нет ничего дурного в том, чтобы изредка прикрикнуть на них!

Взгляд у Долли — понимающий, добрый и чуточку озорной. И это заставляет Софику улыбнуться ей в ответ. В конце концов, думается вдруг Софике, она ссорится с Руфиной не в первый раз в жизни — та с детства была занудой и ябедой, что хотелось как следует ей наподдать. С чего бы сейчас Софике сокрушаться по этому поводу сильнее, чем когда-либо прежде?..

И Софика вдруг — впервые в своей недолгой, безмятежной жизни — думает, что, похоже, обзавелась подругами. Весьма недурное приобретение, учитывая некоторую безвольность хорошенькой куколки Амальи и раздражающую, навязчивую принципиальность прилежной и правильной Руфины.

Жюли и Долли, кажется, гораздо ближе к ней, к Софике. Они вроде как похожи с ней характерами. Они обе — хохотушки, непослушницы и озорницы, вероятно, понимающие её гораздо больше родных сестёр. И Софика вдруг думает, что, должно быть, именно поэтому Амалья так стремится побольше общаться с другими девочками из пансиона.

Не только с сёстрами.

— Скажите лучше, что это за цветок? — Софика, оглянувшись прежде на мачехину кузину и убедившись, что та её не видит, показывает Долли и Жюли маленькие жёлтые соцветия, сорванные с букета Тобиаса.

— Рута! — отзывается Долли прежде, чем Жюли успевает раскрыть рот. — На языке цветов обычно обозначает раскаяние.

Смутное предчувствие чего-то дурного, нехорошего укалывает Софику прямо в сердце и вмиг растворяется, словно ничего не случилось. «Рута» — это название Софика смакует на языке. Название это отдаёт какой-то горечью и солью — должно быть, от слов Долли о раскаянии.

В чём вообще может раскаиваться Тобиас?.. Софике приходит мысль, что, вероятно, в сделанном так поспешно предложении о браке — в конце концов, он, должно быть, после сегодняшнего её выступления, счёл её неподобающей особой для подобного. Эта мысль кажется Софике не лишённой смысла — и она определённо чувствует себя несколько расстроенной этим фактом, пусть и не удивлённой.

По любопытному личику Долли вполне возможно увидеть, как сильно она желает спросить что-то у Софики. Жюли тоже замечает это, и тут же хмурит лоб.

— Я сегодня сбегу и попробую разузнать всё в парке! — опередив Долли, с усмешкой шепчет Жюли, накалывая на вилку последний кусочек тыквенной оладьи из своей тарелки. — Мадам Шенно запрёт меня сегодня в комнате, когда вы все отправитесь на бал!.. С вас обеих требуется придумать мне какое-нибудь оправдание, если мадам поднимется ко мне раньше, чем я вернусь!..

Узнать в деталях, что именно Жюли собирается делать (та определённо собирается сказать что-то ещё), Софике не дают — мачехина кузина громко объявляет, что сёстрам Траммо стоит собираться, если они всё ещё хотят успеть ответить на любезное приглашение джентльмена.

Руфина и Амалья поднимаются со своих мест, и Софика решает, что ей, пожалуй, тоже стоит. Она улыбается Долли и Жюли — те улыбаются ей в ответ — и, встав из-за стола, проходит мимо мачехиной кузины и даже делает перед ней книксен — по примеру Амальи и Руфины, что прошли раньше.

Через холл Софика проходит чуть помедлив — оглядывается снова на присланный Тобиасом букет и не может сдержать расстроенного вздоха, которому так не хотела давать вырваться из своей груди. Всё вполне справедливо и правильно, мысленно замечает Софика. Тобиас, должно быть, счёл нужным переключиться на другую девушку — ту, что соответствует его положению и светлому облику покойной леди Евы гораздо больше, чем легкомысленная, глупая и ветреная Софика. Не стоит удивляться. И не стоит переживать, пусть и хочется броситься в объятья любимой мачехи и разрыдаться. Просто не могло быть иначе — и Софика, пожалуй, предчувствовала нечто похожее в самом начале их знакомства.

— Вы, наконец, перестали быть неразлучны? — беспечно хихикает Амалья, подождав Софику на лестнице. — Девочкам крайне интересно — ты её довела до белого каления или она тебя?

Амалья ненаблюдательна, если только дело не касается её персоны, думается Софике. В хорошенькой белокурой головке Амальи вообще не возникает мыслей, что не касаются её напрямую — все мысли, касающиеся кого-то ещё, вложены кем-то другим. Чаще — мачехой или отцом. Или умиляющимися ангельским нравом младшей из сестёр Траммо соседками, или мачехиной кузиной. Но, кажется, иногда и подругами.

— Думаю, что это работает в обе стороны одновременно! — отзывается Софика не слишком дружелюбно, ускоряя шаг.

До своей комнаты Софика едва не бежит — говорить с Амальей (нет, скорее — сплетничать) о дурном характере Руфины представляется Софике едва ли не подлым. Руфина, быть может, сейчас будит в её сердце гораздо больше отрицательных эмоций, но уж точно не заслуживает сплетен за своей спиной.

В комнате Софики оказываются комплект нижних рубашек и панталон (шёлковых, а не хлопковых, как она привыкла носить), корсет, две нижние юбки, новенькие сапожки (те самые, что присланы Уильямом) и ярко-жёлтое платье для пикника. То самое, в котором Софика впервые встретилась с Уильямом. То самое, в котором так прекрасно провела свой первый в жизни столичный пикник и в котором впервые услышала о леди Еве — между прочим, именно от него.

Софика начинает переодеваться.

Мачехина кузина в этот раз лично затягивает на Софике корсет — поднимается в её комнату и, войдя без стука и придирчиво оглядев царящий в комнате беспорядок, заставляет успевшую натянуть шёлковые рубашку, панталоны и одну из нижних юбок Софику упереться руками в дверцу шкафа.

Руки у мачехиной кузины сильные. И эта женщина определённо не стремится щадить Софику — затягивает так сильно, что та успевает тут же пожалеть о столь плотном завтраке и понадеяться, что содержимое желудка не полезет обратно при первом удобном случае. Мачехина кузина, кажется, предпочитает не задумываться о таких досадных мелочах. Хотя ей, пожалуй, стоило бы.

— Будьте осмотрительнее с мужчинами, барышня, — говорит она строго, вероятно, завязывая тесёмки, ибо усиления давления на свой живот Софика больше не замечает. — Вы, пожалуй, одна из самых успешных моих дебютанток, чему я, признаюсь честно, весьма удивлена, и это накладывает на вас куда большую ответственность, чем лежит на тех, кто не пользуется таким успехом.

А Софика может думать лишь о том, что корсет на её талии затянут так сильно, что она едва ли сможет нормально дышать — остаётся лишь надеяться, что не возникнет ни единой ситуации, что могла бы потребовать от Софики чуть большей подвижности, чем обычно полагается юным леди.

Пусть её талия и кажется прелестно тонкой в этом орудии пыток — Софика, пожалуй, не совсем готова на такие жертвы во имя собственной красоты. По правде говоря, скорее — совсем не готова, потому как всегда предпочитала (и всё ещё предпочитает) удобство и комфорт красоте и изяществу.

Мачехина кузина пока не трогает Софику больше — даже даёт ей посидеть на кровати и привыкнуть к этому давящему ощущению. Это оказывается вполне кстати, чтобы немного прийти в себя.

— Не сказала бы, что это успех — я вечно всё путаю! — отзывается Софика почти весело, разглядывая своё отражение — отчего-то вспоминается, как в день музыкального вечера она уже любовалась собой в том прелестном красном платье — и стараясь восстановить своё дыхание.