Огни юга. Часть 1. Дом света

***

Следующие дни Герда усердно занималась с учителями, чтобы поменьше переживать о предстоявшей казни и не сомневаться в своём решении. Да, осуждённые могли узнать её и выдать, но всё же хотелось убедиться, что среди них нет Николаса. Что, если его схватили, но не узнали? Что, если он ранен или убит? Что, если он ищет её и из-за этого может попасть в беду? Как дать ему знать, что она жива и хотела бы услышать его сторону правды?

Перед казнью Герда заснула, только выпив снотворное зелье Рэнделла и с час помедитировав, как показывал Николас. Ночью она снова видела тоскливые сны о невозможном будущем.

Разбудили Герду очень рано. Принесли лёгкий завтрак: яичницу с салатом и бодрящий травяной отвар. Как только она поела, слуги помогли ей одеться в одно из чужих платьев. Сшить наряды по её мерке портной ещё не успел. На плечи накинули тёмно-синий плащ с глубоким капюшоном. Чем светлее плащ, тем выше положение Лучезарного в ордене. Плащ Олафа был достаточно бледным. Только Архимагистр носил белый костюм.

В комнату заглянул Олаф и с добродушной улыбкой взял её под руку.

– Как спала? Не передумала?

Она качнула головой и слабо улыбнулась. Вместе они вышли в коридор. Герда принялась изучать обстановку дворца – созерцание собственной комнаты успело не на шутку надоесть. Оштукатуренные бледным золотом стены снизу украшали дубовые панели, а сверху огромные гобелены со сценами баталий и охоты. Красная ковровая дорожка на полу вела к широкой мраморной лестнице с резными перилами.

Несмотря на ранний час люди суетились, собираясь на казнь. Шаги видной пары отдавались гулким эхом от высоких стрельчатых потолков, и Голубые Капюшоны с любопытством оборачивались на Герду. Дар они не использовали – при вступлении в орден давали клятву не лезть в головы своих собратьев без крайней нужды. Но всё равно казалось, словно Герда шагает по лезвию клинка.

– Мастер Харальдссон, уже отбываете? Не позволите ли мне сопровождать вас? Наши места всё равно рядом, – остановил их мужчина лет тридцати на вид.

Высокий, хорошо сложённый, с аккуратно остриженными каштановыми волосами и гладко выбритыми щеками. Глаза водянисто-зелёные, совершенно обычные. Аура плотно голубого цвета без посторонних примесей. Его плащ был такой же светлый, как у Олафа, значит, по статусу они равны.

– Так эта и есть та очаровательная особа, из-за которой вы упустили лорда Комри? – он откинул капюшон Герды и повертел её лицо за подбородок, присматриваясь, как к товару на рынке.

Она плавно выскользнула из его хватки, и Олаф тотчас закрыл её спиной.

– Мой дорогой Арнингхэм, я не упустил лорда Комри по той простой причине, что я его не обнаружил. Но зато я захватил норикийского лазутчика и спас от него невинное дитя с редким даром к отражению. А почему вы не последовали за бунтовщиками вглубь катакомб? Вас напугала темнота или слухи о приезде Архимагистра? – осадил он наглеца. – Идёмте с нами, если хотите. Ничего запретить я вам не могу.

– Выскочка, – пробубнил себе под нос Арнингхэм, но Герда всё равно услышала.

Похоже, они враждовали. Не хотелось снова оказаться разменной фигурой в политических играх. С лихвой хватило того, что произошло у Сумеречников. Почему её, простушку из захолустья, так влечёт к влиятельным и опасным мужчинам? Или, наоборот, это их влечёт к ней? Хотя если Белый Палач её дед, то не так уж она проста. Только это не то родство, которым стоит гордиться.

Они вышли из парадных дверей и двинулись по центральной аллее между аккуратно постриженных самшитовых изгородей. Было всё ещё зябко, туман клубился у земли, а сумерки нехотя отступали перед языками рассветного зарева.

У ворот троицу встретили вооружённые гвардейцы и, встав по обе стороны, безмолвно зашагали в ногу.

– Раз мой дорогой друг, мастер Харальдссон, не хочет вас представлять. Не соблаговолите ли вы сделать это сами? Уверяю, этикет такая вольность не нарушит, а наоборот, скрасит мрачное настроение, – велеречиво заговорил Арнингхэм.

Если бы Олаф не стоял между ними, он явно попытался бы взять её руку. Похоже, это ещё одна техника мыслечтецов. Нужно держать ухо востро.

– Моё имя Герда Мрия. Я дочка лесника из Урсалии. Не думаю, что буду вам интересна. Я уже выбрала наставника и останусь с ним до конца, – Герда с нажимом произнесла последнее слово.

Олаф бросил на неё короткий взгляд и дёрнул уголком рта в задумчивости. Будучи совершеннолетней, она могла выбрать себе наставника самостоятельно. Тогда другим Лучезарным будет запрещено вмешиваться в их отношения. Разочарованный Арнингхэм сбавил напор, но продолжил расспрашивать её о всяких мелочах.

На Площадь наказаний они ступили, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Вокруг кострища собралась толпа. Зеваки облепили все дома в округе: высовывались в окна, заполоняли балконы, которые грозили надломиться от такой тяжести. Перед Голубыми Капюшонами люди расступались, как море перед кораблём. Большинство Лучезарных уже обступили кострище. Для знатных особ были приготовлены лавки.

Олаф отвёл свою гостью к деревянным стульям с мягкими подушками и подлокотниками. Герда села по левую руку Олафа, Арнингхэм устроился справа.

Под бой барабанов на площадь выкатили телеги с осуждёнными. В одинаковых холщовых лохмотья, лица бледные, с синюшными кругами под потухшими глазами. Осуждённые с трудом спускались на мостовую и шагали тяжело, хотя некоторые сохраняли горделивую осанку и высокомерный вид. Повреждений видно не было. Похоже, бунтовщиков допрашивали только при помощи дара. Стражники по одному направляли их на помост.

Герда внимательно разглядывала каждого. С некоторыми она сталкивалась в катакомбах, но имён не знала. Они не заглядывали под её капюшон и не ждали увидеть здесь невесту своего несостоявшегося короля. Она столько делила с ними кров и пищу, считала себя одной из них, и вот теперь безучастно глазела на их казнь.

А что делать? Броситься на Лучезарных? Это ничего для осуждённых не изменит. Она только ухудшит своё положение и подставит Олафа. За прошедшие недели Герда успела проникнуться к нему симпатией.

Осуждённых вереницей поднимали на эшафот и привязывали к столбам.

– Их душат перед тем, как поджечь костёр. Такое вот милосердие, – шепнул на ухо Олаф.

– Они не мучаются от ожогов? – задумчиво хмыкнула Герда. – А с Утренним Всадником было так же? Среди бунтовщиков о нём ходят легенды.

– Лорд Веломри тоже рассказывал о нём со смесью восхищения и ненависти, а он очень скуп на эмоции. Уж если кто и якшался с потусторонними силами и только носил маску человека – это Утренний Всадник, – Олаф попытался изобразить интонацию Белого Палача. – Утренний Всадник взошёл на костёр один с развязанными руками. А когда подожгли хворост, в небесах разверзлась Червоточина и забрала его.

Герда не сдержала восхищённый вздох. Воображение живописало яркие картины. Николас с умиротворённым выражением лица, которое бывало у него только во сне, добровольно поднимался на эшафот, чтобы спасти всех измученных и обречённых. В небе вспыхивали огни Червоточины: красная полоса, зелёная, синяя. К костру спускалась лестница, переливающаяся чуждой даже Сумеречникам, демонам и духам магией. Справа и слева от каждой ступени за ним следили будто высеченные из огня лица. Живые, но слишком совершенные, чтобы принадлежать людям. Они звали Николаса, и он уходил в прекрасное далёко, где будет жить в счастливой безмятежности.

Смогла бы Герда его отпустить, отказаться от своей любви, чтобы Николас жил и был счастлив? О, да! Но от неё ничего не зависело, даже если бы она дала ту дурацкую клятву, которой добивался Флавио.

Ледяной взгляд скользнул по ней, губы последнего осуждённого скривились в злорадной ухмылке. Флавио. Он явно узнал её несмотря на то, что она скрывала лицо глубоким капюшоном. Всё-таки Герда сделала то, чего он добивался – присоединилась к Лучезарным.

Хотя близким для неё стал разве что Олаф. Казалось, что они знакомы давно, целую жизнь, почти так же, как с Николасом, Финистом и Ноэлем. Будто они все часть большой семьи, которая не в силах разорвать родственные узы, даже оказавшись по разные стороны баррикад.

– Хочешь, уйдём? – заметил её напряжение Олаф. – Тебе не обязательно смотреть. Это пустая условность.

– Нет, – ответила Герда отрешённо. – Я хочу видеть.

Флавио встал у столба молча и позволил себя связать. В его глазах плескались шальная радость и смертельный ужас, словно он постиг тайну мироздания. К Флавио подошёл высокий стражник в голубом плаще и заслонил от взгляда Герды своей мощной фигурой.

Забили храмовые колокола. Как только звон стих, глашатаи зачитали длинный список приговоров. Осуждённые отвечали смиренным молчанием мертвецов, их ауры погасли. Герда даже не успела заметить, как палачи их задушили.

Лучезарные взяли факелы и принялись обходить эшафот, поджигая хворост со всех сторон. В небо, угрюмо грая, поднялась стая ворон и закрыла солнце, будто наступило затмение. Суеверные неодарённые испуганно жались друг к другу, дрожали и ахали.

Герда же вглядывалась в языки пламени и прислушивалась к треску костра. Вместе с задушенными бунтовщиками в нём сгорала её прошлая жизнь: дом, родители, друзья. Лишь одно лицо не отпускало, лишь один образ не стирался из памяти, лишь одно имя набатом билось в ушах. Николас. Мой Николас!

Олаф сжал её ладонь и поднял взгляд к небу. Воронья стая полетела прочь, возвращая миру солнце. Костёр горел ещё долго, но люди уже начали расходиться, теряя интерес к однообразному зрелищу. Растаскивать кости колдунов на амулеты и сувениры не позволяли дежурившие на площади стражники.

Олаф встал и подал Герде руку. Арнингхэм последовал за ними.

– Какая смелая у тебя ученица. Или жестокая? Иные новобранцы в её возрасте в обморок от таких зрелищ падают, – подозрительно щурился он.

Герда закусила губу и потупилась. Она чувствовала себя холодной и пустой, почти мёртвой. Неспособная ни на какие чувства: сострадание или стыд, не важно. Может, так и действует Мрак? Незаметно проникает в отчаявшееся сердце и медленно его убивает. Ты не успеваешь опомниться, как превращаешься в бездушного Предвестника и открываешь охоту на собственных друзей.

Но Олаф и Арнингхэм оставались обычными одарёнными, хоть и состояли в ордене очень давно и дослужились до высоких должностей. Никакой Мрак их не поразил. Может, и ей удастся избежать этой участи?

Надо просто признать, что она перебежчица и предательница. Все оправдания пустые и глупые. Единственное, что она могла сделать для погибших Сумеречников – не поддаваться Мраку.

– Я всё ждал, когда ты внушением её перехватишь, – продолжал говорить Арнингхэм, пока остальные молчали. – Ан нет, этого не понадобилось. Прямо стальная леди! Олаф, не скрывай её от людей, а то все решат, что она не ученица, а невольница.

Арнингхэм положил руку ему на плечо. Олаф демонстративно отстранился.

– Когда это мы стали называть друг друга по имени?

– Я устала и хотела бы вернуться во дворец. К тому же, мне надо готовиться к занятиям. Это не зазорно? – оборвала их перепалку Герда.