Положитесь на меня, мадам!

* * *

Первая попытка побега из камеры в форте была, как он признавал теперь, чересчур эмоциональна, а потому едва не окончилась трагически. Он подружился с одним из караульных (бедолагу потом повесили, но до этого было еще далеко), и тот передал ему нож. Бог весть чего стоило Тренку пропилить лаз в тройной дубовой двери, но за сутки он почти справился. Почти — мерзкое короткое словечко, которое вечно стоит на пути успешного завершения замыслов. Нож сломался на последней двери, и отчаяние узника было столь велико, что он не придумал ничего лучше, чем обломком лезвия вскрыть себе вены на запястьях и лечь умирать на полу камеры.

Правда, в последний момент умирать расхотелось: он услышал голос, который убедил его жить. Чей это был голос? Этого Тренк не помнил, а потом так и не смог выяснить. Возможно, с ним беседовал кто-то из святых, а то и сам Иисус, — впрочем зачем бы им сдался подобный греховодник? Может быть, это был верный до последнего бедолага Гефхардт, который ухитрился прокрасться к крепостному рву, куда выходило оконце его камеры? Но дело было не в его дежурство, да и потом солдат отрицал, что говорил с ним.

Так или иначе, но все кончилось тем, что Тренк, дурной и ослабевший от кровопотери, встал у двери с выломанным кирпичом в руках, и, дождавшись скрежета ключа в замке, громко поклялся убить каждого, кто войдет к нему в камеру. Послали за лютым зверем комендантом фон Борком, тот отдал команду на штурм… Первый дозорный упал с проломленным черепом прямо в кровавую лужу, что час назад вытекла из жил узника, но потом Тренка смогли скрутить.

Его оставили отлежаться несколько дней — полуголого, с руками, перевязанными обрывками его же рубахи, но зато без цепей, — после чего сделали вид, что ничего не произошло и даже вряд ли доложили о происшествии королю. Впрочем, Фридриху Великому было не до того: на тот момент он, насколько Тренк знал теперь, встречал у Лобозица австрийцев фельдмаршала графа Броуна, шедших на выручку окружённой саксонской армии.

Пока Тренк приходил в себя, в его камере заменили двери, и внутреннюю обили железом. Что же, придя в себя, он раздобыл новый нож и придумал новый план, за несколько ночей подпилив три доски вплотную к внешней стене — так, чтоб каждое утро незаметно заделывать этот стык. Почва под фортом оказалась песчаной: ее можно было рыть хоть руками, а вынутый грунт… Что ж, его добрый страж Гефхардт нашил много узких мешков из крепкого полотна. Тренк копил песок в мешках под полом, передавая сообщнику в те дни, когда был его черед заступать в караул.

С тех пор все шло не шатко и не валко: менялись караульные, Тренк копал ночами, а днем спал или гравировал те самые кубки. Первая отчаянная попытка побега — та, с ножом, кирпичом и вскрытыми венами — привела к тому, что у него появились сочувствующие среди офицеров крепости: храбрых уважают. Теперь узник мог отправлять письма и просить у друзей денег на подкуп гарнизона, а подкуп приносил свои плоды: у него были пища, нож, свечи, относительная свобода, а главное — информация.

Когда в Магдебургскую крепость пригнали чуть ли не батальон пленных хорват, Тренк задумал не просто сбежать, а устроить бунт заключенных, захватить арсенал и овладеть крепостью. Самое интересное, что даже на это дело у него нашлись сообщники: далеко не все офицеры гарнизона были довольны своей службой. Увы, дело не обошлось без предательства, и ситуация вновь качнулась в сторону плачевной: гарнизон тюрьмы почти полностью сменили, Тренку снова урезали рацион, ужесточили содержание и почти заложили кирпичами окошко, однако подкоп, доведенный примерно до половины, так и не нашли.

Дальше комендант фон Борк допился-таки до зеленых чертей, и на его место был временно назначен молодой наследный принц Гессен-Кассельский. Он узнал историю Тренка, проникся к нему сочувствием, распорядился снять с узника цепи, но взял с него честное слово дворянина не делать новых попыток к бегству, пока принц будет комендантом… Господи, он даже устроил ему встречу с Амалией! Впрочем, через полтора года, после смерти своего отца, принц отбыл домой править, а Тренк довел ход до середины плаца.

Теперь все ночи он проводил под землей, словно какой-то крот. Ход был длинным и узким, песчаная земля — сыпучей, и Тренк наконец призадумался об опасности обвала… Что же, в одну прекрасную ночку так и случилось. На ту пору он уже докопал до крепостной стены и рыл под нею, — и вот в разгар работ какой-то из камней фундамента осел прямо в прорытый ход. К счастью, он рухнул не на Тренка, а позади, но в результате узник оказался заживо погребенным в лазу не шире его плеч, упершись головой в землю, а пятками в камень. Понимая, что рискует остаться без воздуха в этом земляном футляре, барон бросился рыть не хуже землеройки, — наверно, никогда его руки не были столь проворны. Он смог расширить ход достаточно, чтобы перевернуться лицом к камню и обкопать его сверху. В ту ночь узник вернулся в камеру с трясущимися руками и чуть ли не поседевшим от страха, и убогий каземат показался ему раем на земле… Впрочем, отдохнув пару дней, он принялся работать дальше.