Истоки инквизиции в Испании XV века

Тем не менее не следует видеть в этом какой-либо попытки оправдать отступников среди марранов. Докладчик старается объяснить, как и почему может произойти перелом в религиозном мышлении некоторых «новых христиан». Но одно дело объяснить, почему при определённых обстоятельствах человек может оступиться или поддаться соблазну совершить преступление, а другое дело — смотреть сквозь пальцы на совершённое преступление и простить преступника. Понимание ни в коем случае не является эквивалентом прощения. Однако понимание необходимо лидерам Церкви, чтобы знать, что делать с ересью Маркильоса, и предотвратить её вредные последствия. Конечно, оступившиеся должны быть соответствующим образом наказаны, если они не раскаиваются после соответствующего предупреждения, но решение проблемы не в наказании оступившихся, а в устранении причины их ошибки — то есть в преследовании ереси Маркильоса.

У Докладчика не было сомнения по поводу необходимых мер для остановки развития опасного движения. Он с ясностью указал, что если Маркильос продолжит насаждать свои идеи среди верующих, то он должен быть подвергнут наказанию, провозглашённому христианским законом и практикой для еретиков. Наказанием было сожжение на костре, которое Докладчик полностью поддерживал как средство против неизлечимых ересей. Он не оставил сомнения по поводу природы преступников, которым полагалось это чудовищное наказание: упрямые еретики, которых предостерегли должным образом, но те демонстративно отказались исправить свой путь. Чтобы никто не усомнился в том, что он поддерживает законы против ереси как общий принцип, а не только применительно к Гарсии и его последователям, Докладчик заявляет, что он не поколеблется рекомендовать применение этих законов к любому обращённому еретику, вне зависимости от того, пришёл ли он из иудаизма или из другой религии. Если найдётся, как он говорит,

какой-либо новый христианин, который продолжает вести себя скверным образом после того, как он должным образом предупреждён, то будет правильным и справедливым, если такая личность будет наказана и покарана жёстким образом. И я буду первым, кто принесёт дрова на его костёр, и первым, кто его зажжёт.

Более того, если случится, что этот новый христианин — потомок евреев, он должен быть наказан ещё строже и жесточе [потому что можно с уверенностью утверждать, что этот преступник грешил не из-за незнания], но из знания, [имея] больше знаний о законе и Пророках [чем любой другой тип «новых христиан» может иметь]. Именно это указано Апостолом, когда он сказал: еврей и грек — сперва еврей — и в наказании, не меньше чем в почёте.[1193]

То, что еврейский обращённый, который отступил от Веры, должен быть субъектом особо жёсткого наказания, является теорией, заимствованной Докладчиком из арсенала своевольных антимарранских Отцов Церкви[1194]. Но то, что интересует нас в этом моменте, это не теоретический источник сам по себе, а то, как Докладчик его применяет. В то время как он выказывает своим отношением к субъекту — т. е. способу наказания еретиков — убеждение в том, что его собственная группа, взятая в целом, практически свободна от бича ереси, он с ещё большей ясностью указывает на свою озабоченность распространением ереси Маркильоса. Его заявление о том, что он первым поднесёт факел к костру еретиков, если таковые будут найдены среди «новых христиан», является просто драматическим способом показать свою нейтральность и усилить требование о применении этой формы наказания к Маркильосу. Он явно пришёл к убеждению, что только самыми строгими мерами, включая сожжение на костре, можно остановить кампанию расистов. Наверное, он мог бы искать и найти оправдание, чтобы показать большее сочувствие к вернувшимся в иудаизм, чем к еретикам, чьё религиозное прошлое и его корни никогда не были иными, чем христианскими. Но Докладчик не искал таких оправданий. Напротив, он возложил ещё большую ответственность за преступления на «новых христиан», чем на «старых». В этом, безусловно, есть нечто большее, чем простая демонстрация объективности. На самом деле, он здесь и вовсе не объективен, а скорее настроен дискриминационно против «новых христиан». Но эта дискриминация могла быть чисто формальной. Как мы видим, он действительно осмеливается сказать то, что говорит, потому что не верит в то, что среди конверсо было сколько-нибудь заметное количество еретиков (т. е. иудействующих), и кроме того, если некоторые имелись, их непреклонность не была такой, какую невозможно излечить действенным наставлением. Таким образом, как верил Докладчик, конверсо находились далеко от стадии сожжения еретиков.

Однако недостаточно просто сделать этот вывод, потому что на вопрос: «Много ли среди марранов иудействующих?» — Фернан Диас дал однозначный, категорически отрицательный ответ.

Так, относительно тех, в чьих головах могла возникнуть мысль о бегстве из Испании с целью уйти в страны мавров, а там вернуться к иудаизму, Докладчик говорит, что их число сегодня невелико — «потому что я сомневаюсь, что во всём Толедо наберётся десяток таких»[1195]. Следует отметить, что он, оговаривая это утверждение, добавляет, что подобные мысли могут возникнуть только у тех, кто, с одной стороны, мало понимает (que non tanto entienden), а с другой — прожили часть своей жизни как евреи[1196], а таких в 1449 г. было сравнительно мало. Совершенно очевидно, что здесь он говорит о потомках тех, кто сами крестились в 1391 или 1412 гг. Прежде всего, именно среди них у кого-то могла развиться — и, возможно, под давлением обстоятельств развилась — склонность «вернуться» к иудаизму. Но о чём это говорит в общем плане? Если в таком большом городе, как Толедо, могло быть не более десяти кандидатов на «возвращение» или эмиграцию в мусульманские страны, их общее число в Испании должно быть, по его мнению, чрезвычайно малым.

Но этим не ограничивается то, что он хотел сказать по данному поводу. Критикуя основную концепцию Маркильоса по отношению к еврейским обращённым вообще, он доказывает, что в том, что касается конверсо в Испании, эта концепция особенно нелепа. Кто они, испанские «новые христиане»? В подавляющем большинстве случаев потомки тех евреев, которые перешли в христианство за сорок-шестьдесят лет до того, и, поскольку дело обстоит именно так, «я не могу понять, как можно называть обращёнными тех, кто являются детьми или внуками христиан, тех, кто родились в христианстве и не знают ничего об иудаизме или его обрядах»[1197]. Поскольку в середине XV в. потомки еврейских обращённых в христианство составляли подавляющее большинство «новых христиан», мы можем, полагаясь на Докладчика, заключить из сказанного выше, что абсолютное большинство марранов были христианами и видели себя исключительно таковыми. Они не считали себя и не хотели, чтобы их считали «обращёнными». Рождённые христианами, они с детства знали только свою изначальную религию — христианство — и, таким образом, не имели понятия об иудаизме ни в теории, ни на практике, и по причине этого незнания иудаизма они, естественно, не могли следовать ему. Таким образом, мы имеем здесь категорическое, основанное на логике и фактах отрицание обвинений, выдвинутых антимарранской партией касательно «иудаизма» конверсо.

Мы располагаем другим свидетельством по этому вопросу, относящимся к тому же времени, пришедшим, однако, из совершенно иного направления, и это свидетельство говорит практически тем же языком. В Соответствии, датированном около 1450 г., знаменитый алжирский раввин Соломон Дуран говорит нам, что не следует упрекать потомков «новых христиан», обращённых из иудаизма, в вере в христианство или в их антиеврейском поведении, поскольку воспитанные с детства как христиане и верящие в то, чему их учили их отцы, они абсолютно невежественны в вопросах иудаизма, его предписаний и, соответственно, того, на чём он стоит[1198]. Это прямое подтверждение того, о чём говорит только что цитируемое нами утверждение из Наказа по поводу конверсо (почти все они в 1449 г. были «потомками» конверсо), и косвенно подтверждает утверждение Диаса о христианском характере поведения конверсо и ничтожности количества «иудействующих» среди них.

Возможно ли, что враги конверсо обладали ложными сведениями о религиозных обычаях последних и, таким образом, их атаки на конверсо были результатом искреннего недопонимания? Докладчик отвергает такую возможность. Признаки христианства конверсо были, по мнению Докладчика, слишком ясны и очевидны, чтобы быть незамеченными и ложно истолкованными, и контраст между ними и антимарранскими обвинениями слишком резок и кричащ[1199]. Из этого он сделал вывод, что противники марранов с полным знанием использовали ложные обвинения в своей кампании и, соответственно, их атаки на конверсо исходили из других причин, а не из тех, о которых они заявляли. Но тогда в чём заключались их истинные причины? Похоже, что Докладчик не имел сомнений по этому поводу. Их причины, как это видел Фернан Диас, были не морального и духовного порядка, но аморального и материального свойства. Ими руководила «неумеренная алчность» и ничем не сдерживаемая страсть преследователей марранов «разграбить их собственность» — страсть, которая являлась «корнем всех зол»[1200].

Так Докладчик даёт то же объяснение антимарранским взрывам в Толедо, которое мы находим в хрониках того времени[1201] и в свидетельствах других марранских лидеров[1202]. Жадность и страсть к земным благам была корнем всех беспорядков, а вовсе не рвение наказать обидчиков религии. И не могло быть места для такого рвения — просто потому, что не было этих обидчиков. Таким образом, во всём, что касается религии, марраны были невинными жертвами.