Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Глава 19. На озере

В ухаживании, как и в любой другой области жизни, особенно необходимо соблюдать последовательность. Любое колебание фатально. Важно избрать линию действия, наиболее соответствующую вашему темпераменту, и держаться ее, не уклоняясь ни на йоту. Если Лохинвар хватает девушку и усаживает ее в свое седло, он должен и дальше соблюдать ту же тактику. Ему не следует воображать, будто, завершив подвиг, можно вернуться на рельсы преданного смирения. Доисторический мужчина, ухаживавший с помощью дубины, никогда не допускал подобной ошибки и не извинялся, если его нареченная жаловалась на головную боль.

И Джимми не извинился. У него даже такой мысли не возникло. Он ощущал себя доисторическим до кончиков ногтей. Сердце у него колотилось, в сознании царил хаос, но единственная четкая мысль, мелькнувшая у него в первые секунды их плавания, сводилась к вопросу – почему он не сделал этого раньше? Единственный правильный способ: подхватить ее на руки и унести, а дяди, отцы и напомаженные пэры пусть сами о себе заботятся. Только так, наедине, в собственном водяном мирке, где никто не помешает и никто не подслушает. Ему следовало проделать это прежде. Он тратил бесценное золотое время, ошиваясь в сторонке, пока всякие ничтожества болтали с ней о том о сем, никому ни в малейшей степени не интересном. Наконец-то он поступил так, как следовало, – он заполучил ее. Теперь ей придется его выслушать. Ничего другого ей не остается, ведь они – единственные обитатели этого нового мира.

Через плечо он оглянулся на мир, который они покинули. Последний из Дриверов обогнул лавры и теперь стоял у воды, недоуменно глядя вслед уплывающей лодке.

– А поэты иногда обрисовывали ситуации очень метко, – задумчиво сказал Джимми, погружая весло в воду. – Например, тот, который заметил, что «прекрасен этот вид на расстояньи». Дривер выглядит очень мило, если смотреть на него вот с такого расстояния через разделяющую полосу воды.

Молли глядела через борт лодки на воду и упустила возможность усладить свои глаза столь живописной картиной.

– Зачем вы это сделали? – спросила она тихо.

Джимми положил весло, предоставляя челноку дрейфовать. Плеск воды, разрезаемой носом, в тишине звучал звонко и мелодично. Мир будто погрузился в сон. Солнце лило вниз пылающие лучи, воспламеняя воду. Воздух обжигал влажным электрическим жаром, предвещавшим грозу.

Под широкими полями шляпы лицо Молли выглядело маленьким и прохладным. И, глядя на нее, Джимми почувствовал, что поступил верно. Да, это был единственный способ.

– Зачем вы это сделали? – повторила она.

– Я иначе не мог.

– Отвезите меня назад.

– Нет.

Он схватил весло и расширил полосу воды, разграничивавшую два мира, потом снова его положил.

– Сначала мне необходимо кое-что вам сказать, – проговорил он.

Она промолчала.

– Можно, я закурю? – Он снова оглянулся через плечо. Граф исчез.

Она кивнула. Он старательно набил трубку и раскурил ее. Дым лениво заклубился в неподвижном воздухе. Наступило долгое молчание. Почти рядом из воды выпрыгнула рыба и упала назад в фонтане серебряных брызг.

Молли вздрогнула и полуобернулась.

– Это была рыба, – совсем по-детски сказала она.

Джимми выколотил пепел из трубки.

– Что вас понудило это сделать? – внезапно спросил он, повторяя ее собственный вопрос.

Она медленно провела пальцами по воде и не ответила.

– Вы знаете, о чем я. Дривер мне рассказал.

Она было вспыхнула, но тут же, едва успев произнести «По какому праву?», угасла, умолкла и отвела взгляд.

– Без всякого права, – сказал Джимми. – Но я бы хотел, чтобы про это сказали мне вы.

Она понурилась. Джимми нагнулся и прикоснулся к ее руке.

– Не делайте этого, – сказал он. – Бога ради, нет! Вы не должны!

– Должна, – проговорила она тоскливо.

– Ничего подобного! Даже подумать страшно.

– Я должна. Нет смысла говорить об этом… слишком поздно.

– Вовсе нет. Вы должны расторгнуть эту помолвку сегодня же.

Она покачала головой. Ее пальцы все еще машинально скользили по воде. Солнце теперь спряталось за серую вуаль, которая над холмом позади замка сгущалась в черноту. Жара стала еще удушливее.

– Что вас заставило? – снова спросил он.

– Пожалуйста, не говорите об этом!

Он на мгновение увидел ее лицо. В глазах у нее стояли слезы. И тут он утратил власть над собой.

– Вы не должны! – вскричал он. – Это ужасно! Я вам не позволю. Вы должны понять… Вы должны узнать, чем стали для меня. И вы думаете, я допущу…

Тишину раздробил басистый рокот грома, словно бормотание просыпающегося великана. Висевшая над холмом черная туча теперь подползла ближе. Духота стала непереносимой. На середине озера ярдах в пятидесяти от них виднелся островок, манивший прохладой и таинственностью в сгущающемся сумраке.

Джимми умолк и схватил весло.

С их стороны на островке виднелся лодочный сарай – узенький заливчик с крышей из досок, достаточно вместительный для гребной лодки. Джимми загнал челнок под крышу, как раз когда хлынул ливень, и повернул его так, чтобы им были видны полотнища струй, проносящиеся над водой.

Он снова заговорил, теперь уже медленнее:

– Думаю, я полюбил вас с первого же дня, едва увидел вас на пароходе, а затем потерял вас. Но нашел благодаря чуду и снова потерял. И благодаря еще одному чуду нашел вас здесь, но на этот раз я не собираюсь вас терять. Вы думаете, я буду стоять сложа руки и смотреть, как вас у меня отбирает такой… такой…

Он взял ее за руку.

– Молли, вы не можете его любить. Это немыслимо. Если бы вы его любили, я бы не стал мешать вашему счастью… я бы уехал. Но вы же не любите его, не можете. Он ничтожество, Молли!

Она ничего не сказала, но в первый раз подняла на него глаза. Взгляд их был ясным и пристальным. Он прочел в них страх… страх, с ним не связанный, страх чего-то другого, неясного – он не мог отгадать, чего именно. Но в них сиял и свет, который побеждал страх, как солнце побеждает пламя. И он притянул ее к себе и поцеловал. И целовал снова и снова, бормоча что-то нечленораздельное.

Внезапно она отпрянула, отбиваясь, как схваченный зверек. Челнок накренился.

– Не могу! – вскричала она прерывающимся голосом. – Я не должна! Нет!

Джимми протянул руку и ухватился за скобу на стене. Лодка выпрямилась. Он обернулся, Молли спрятала лицо в ладонях и тихо всхлипывала с тоскливой беспомощностью заблудившегося ребенка.

Он было нагнулся к ней, но удержался. Им овладела растерянность.

Ливень гремел и бил по деревянной крыше, из щели начало капать. Джимми снял пиджак и бережно закутал ей плечи.

– Молли!

Она взглянула на него влажными глазами.

– Молли, любимая, в чем дело?

– Я не должна. Так нельзя.

– Не понимаю.

– Я не должна, Джимми.

Он осторожно шагнул вперед, потом еще, держась за скобу, пока не оказался рядом с ней и не заключил ее в объятия.

– В чем дело, любимая? Расскажи мне.

Она молча прижималась к нему.

– Ты же не мучаешься из-за него. Из-за Дривера? Никаких причин нет. Все будет легко и просто. Если хочешь, скажу ему я. Он знает, что ты его не любишь, а, кроме того, в Лондоне есть девушка, которой он…

– Нет-нет, не это.

– Так что же, любимая? Что тебя мучает?

– Джимми… – Она умолкла.

– Что?

– Джимми, папа не позволит… Папа… Папе…

– Я не нравлюсь?

Она печально кивнула.

Мощная волна облегчения обдала Джимми. А он-то вообразил… Он толком не знал, что именно вообразил – какое-то страшное непреодолимое препятствие, какую-нибудь сокрушающую катастрофу, которая их разлучит. Он был готов громко рассмеяться от счастья. Так вот в чем дело! Вот какова нависшая над ними туча! Он не нравится мистеру Макичерну! Ангел с огненным мечом у врат рая преобразился в полицейского с резиновой дубинкой.

– Придется ему научиться меня любить, – сказал он весело.

Она смотрела на него с тоской и отчаянием. Он не видит, он не понимает! А как объяснить ему? В ее мозгу звучали слова отца. Джимми – «темная личность», он здесь «затевает какую-то игру», за ним следят. Но она же любит его, она любит его. Как, о как объяснить ему?

Она крепче прижалась к нему, вся дрожа. Он вновь стал серьезен.

– Любимая, не мучайся, – сказал он. – Ничего не поделаешь. Но он смягчится. Как только мы поженимся…

– Нет-нет! О! Почему ты не хочешь понять? Я не могу… не могу!

– Но, любимая, – начал он, – не можешь же ты… Ты хочешь сказать, что это, – он поискал слова, – остановит тебя?

– Иначе нельзя, – прошептала она.

Ледяная рука стиснула его сердце. Его мир рушился, разлетался вдребезги у него на глазах.

– Но… но ты же любишь меня? – сказал он медленно. Он словно искал ключ к разгадке. – И я не вижу…

– Ты мужчина и не знаешь… для мужчин все по-другому. Мужчина растет с мыслью, что покинет дом. Для него это естественно.

– Но, любимая, ты же не сможешь всю жизнь прожить дома. Когда ты выйдешь замуж…

– Но не так. Папа отвернется от меня, я никогда его больше не увижу. Он исчезнет из моей жизни. Джимми, я не могу. Невозможно вырвать прожитые двадцать лет и просто начать заново. Я места себе не буду находить, я сделаю тебя несчастным. Каждый день сотни мелочей будут напоминать мне о нем, и у меня не хватит сил им противостоять. Ты не знаешь, как он ко мне привязан, каким любящим и заботливым всегда был. С тех пор как я себя помню, мы всегда были такими друзьями! Ты знаком с ним только внешне, а я знаю, до чего внешне он не похож на себя настоящего. Всю свою жизнь он думал только обо мне. Он рассказывал мне про себя много такого, о чем никто не подозревает, и я знаю, что все эти годы он трудился только ради меня. Джимми, ты меня не возненавидел за то, что я тебе все это говорю?

– Продолжай, – сказал он, обнимая ее еще крепче.

– Моей матери я не помню, она умерла, когда я была совсем крошкой, и мы всегда были с ним вместе, вдвоем, пока не появился ты.

Она говорила, а в ее голове теснились воспоминания о тех днях, и голос у нее дрожал… Множество полузабытых пустячков, одетых блеском и благоуханием давнего счастья.

– Мы всегда были вместе. Он доверял мне, я доверяла ему, и мы вместе делили все хорошее и все дурное. Когда я болела, он сидел со мной каждую ночь до утра. Однажды я только слегка приболела, но думала, что мне очень плохо. Я услышала, как он открыл входную дверь. Было уже поздно, я позвала его, он сразу поднялся ко мне и просидел, держа меня за руку, всю ночь. И я только случайно узнала, что шел дождь, и он промок насквозь. Это же могло его убить! Джимми, милый, я не могу причинить ему боль, ведь правда? Это было бы нечестно.

Джимми отвернул голову, опасаясь, что его лицо выдаст бушующие в нем чувства. Он сгорал в геенне безрассудной ревности. Он хотел, чтобы Молли принадлежала ему вся, душой и телом, и каждое ее слово было солью на свежую рану. Всего мгновение назад он чувствовал, что она – всецело его, а теперь он увидел себя чужаком, захватчиком, попирающим священную землю. Она ощутила его движение, и интуиция подсказала ей его мысли.

– Нет-нет! – вскричала она. – Джимми, это не так!

Их взгляды встретились, и он обрел уверенность.