Холодные зори

Никак не соглашалась старуха и с тем, чтобы на ее трехногом столе в Маринкиной комнате установить ручную швейную машинку, которую на другой день, как только открыли магазины, Григорий привез и подарил сестренке. Но не прошло и недели со дня отъезда Григория, как не только Маринка, но и старуха поняла, сколь ценен его подарок. Ей и платье не одно уже было перешито швеей-жиличкой, и салопчик с припуском на будущую полноту; а сколько белья перестрочено, перекроено, и сделалось оно будто вновь купленное, так что и стелить расхотелось — опять все ушло в бездонные кованые московские сундуки.

Девушка живет скромная, строгая, ласковая, работящая. Одно плохо: не напомни, так, лба не перекрестив, и начнет жевать, что на стол поставлено, благо не привередлива в еде.

Но разве на нее обидишься, если теперь и киот в гостевой комнате украшен ловко сделанными бумажными цветами ландышей, и из-за икон в другой комнате повсюду весело глядят розы — пунцовые, темно-палевые, бледно-розовые, с блестящими зелеными листочками.

Однако Маринке с ее больными ногами ездить отсюда к Постникову пассажу, куда она не без труда устроилась швеей, было более чем неудобно. Но ей вновь повезло. Познакомилась она в мастерской с молоденькой барышней, богатой заказчицей Лизой Нижайской, и та пригласила ее к себе домой, совсем недалеко от мадам Аннет, на Ильинке. Усадила ее Лиза пить чай по-московски и угощала сразу из пяти не то шести вазочек душистым вареньем из полевой клубники, сладким и очень вкусным вишневым, айвовым, с кислинкой, прохладным, хорошо утоляющим жажду, из крыжовника, росшего тут же во дворе, ну и, конечно, нежным земляничным, а также тяжелым, бросающим в жар малиновым и особенно хорошо сваренным из китайских, с крупную горошину, специально подобранных яблочек.

Как ни отказывалась Маринка, Лиза принудила ее откушать каждого. К концу чаепития шесть розеток со всеми шестью опробованными ею вареньями стояли перед гостьей.

И вот тогда, совершенно неожиданно, сама хозяйка сделала Маринке очень выгодное предложение.

— Вы такая ловкая мастерица и такая милая, скромная девушка! — воскликнула она. — Мы с мамой были бы вам признательны, Мариночка, если бы вас устроила свободная на целые полгода комнатка нашей Дуси. Я с вас ничего за комнату не возьму, будете разве тут же принимать от меня, моей мамы и ее подруг заказы и проводить примерки, а шить в мастерской у своей хозяйки мадам Аннет.

— Очень вам благодарна, — искренне обрадовалась Маринка. — Только вот заказы принимает в мастерской лишь сама мадам.

— Это пустяки. Я забегу к ней и обо всем договорюсь. Конечно, все расчеты, как всегда, будем вести с нею.

К вечеру того же дня молодая швея переехала со всеми своими вещами к Лизе.

Не знала Маринка о главном: ради чего вдруг Лиза предложила такую райскую жизнь почти неизвестной ей девушке из провинции.

Маринка устроилась в крохотной комнатке с маленьким окошечком. Стояла там лишь узкая деревянная кровать, на которой она спала, хозяйская швейная машинка с ножным приводом да маленький столик в углу с одним венским стулом. Но Маринка была счастлива.

Здесь к ней никто не приставал с молитвами. Утром уходила рано и дома ничего не ела. Вечером Лиза приглашала к себе пить чай.

— Лизонька, родная, можно я буду только с вишневым? — взмолилась Маринка.

И начались визиты.

— Милочка, Лизонька, я на одну минутку, — щебетала ее подружка.

— Познакомься, Нинуся, это Маринка, она мастерица от мадам Аннет.

— Боже мой, как это кстати. Сшейте мне что-нибудь экстравагантное, самое-самое модное. К Ильину дню сможете?

— Я не беру заказов, сударыня.

— Жаль, очень жаль! Впрочем, я попрошу мадам Аннет. Она вам поручит. Не откажите, милочка. Я еще забегу.

А потом заходила Лизонькина маман.

— Располнела что-то сразу, старею, видно, доченьки.

И Маринка вечерами усаживалась подпарывать, выкраивать, вшивать клинышки в одно платье, затем в другое, а там появилась необходимость перешить Лизин выходной костюм. И так почти каждый день до ночи.

А рано утром надо бежать в мастерскую к мадам Аннет. Здесь дела были посложней. Получили заказ фрейлины ее величества. По парче сложная вышивка золотом. Мадам Аннет такой жирный кус упустить не могла. Это было выше ее сил. А золотошвеек раз-два и обчелся.

— Миль родна Магын, — коверкая ужасно русский язык и при этом по-французски грассируя, обратилась, мадам к Маринке, — надо бить мастерство всем гуки.

С тем и дала работу — шить золотом по парче. Усадили ее в одном ряду с золотошвейками, те показали, посоветовали, дали кусок парчи, нитки золотые и рисунок несложной вышивки. Начался каторжный труд. Скудный свет, тесная, душная мастерская, с утра ни маковой росинки во рту — и такая адова работа, без навыка, без привычки. Однако девушка сметлива была и ухватиста в любой работе. Через месяц-другой она шила наравне с опытными золотошвейками. Правда, на ее долю доставалось шитье особо нудное — длинные, во все полотнище, золотые фигурные строчки — лепесток, жгутик, кантик или однообразная длинная, в линеечку, ветка мирта и вензель в виде геральдического орла или грифона.

А сколько навышивала она разных причудливых крестов, звездочек, таинственных знаков зодиака! Необычайно трудным оказалось все это выделить на безукоризненно ровной прямой строчке, будь то подол, борта, обшлага, карманы или воротники самых разнообразных форм.

Слезились глаза, похрустывали суставы пальцев, разламывалась от усталости спина. Работали с утра до темна, с перерывами на еду. Маринка приходила с утра голодной, и, когда время приближалось к обеду, в глазах стояли синие и красные круги. Второй раз ела вечером: стала приготовлять хлеб, воду, луковицу, кусочек сала, и ела одна в своей комнате перед сном.

Как и прежде, весь вечер она должна была еще гнуть спину на хозяев комнаты в благодарность за гостеприимство. В этом и состояла немудреная хитрость барыньки Лизы. Они отпустили гостить в деревню до зимы прислугу, сами вели хозяйство. Зато Маринка теперь должна была взять на свои плечи всю заботу об их нарядах. Принимала она участие и в уборке квартиры. Только мыть полы нанимали бабу — жену дворника.

Но мадам Аннет пронюхала, что Маринка работает вечерами не на нее. И поселила золотошвейку в своих «номерах». В тесной полутемной каморке получердачного помещения, здесь же, в Постниковой пассаже, каким-то чудом размещалось пять-шесть солдатских коек с жесткими вонючими матрацами, в которых кишмя кишели клопы. Под кроватями хранилось все личное имущество владелиц «номеров». Белье выдавалось хозяйкой. Раз в три недели его меняли. К этому времени оно становилось совершенно грязным и жеваным. Самим постирать белье было негде. Еле управлялись со стиркой и сушкой нижнего носильного белья. Это делалось на кухоньке, которой пользовались все обитатели пяти таких «номеров». Там всегда шла стирка, а под потолком на веревках обычно сушилось чье-нибудь белье. Труднее было гладить. Создавалась такая очередь, что, раз ухватив единственный утюг, норовили перегладить все свое да еще прихватить кое-что из наиболее срочного для девушек из своего «номера».

Третью часть из заработанного тяжелым трудом в мастерских мадам Аннет возвращали ей же как хозяйке «номеров» в счет оплаты за жилье, на питание выходило у каждой не более четверти заработка. И так как все портнихи перебивались буквально с хлеба на воду, самую большую часть получки они тратили на тряпки. Поздними вечерами, воскресными днями шили девушки себе наряды, чтобы появляться в городе, ходить на танцы и с кавалерами по ресторанам.

В «Яре» выступал красавец танцор чеченец Шамиль.

Кружась в огневом вихре по сцене, он держал в зубах кончики сразу нескольких кинжалов, которые расходились веером, а их черные рукоятки подчеркивали блеск его зубов. Но вот он выхватывал изо рта один за другим эти кинжалы и вонзал их в помост вокруг себя, теперь он танцевал в кругу своих кинжалов, стоя на кончике носка одной ноги.

Ему приглянулась Нюра, Маринкина подружка, русокосая славная хрупкая девушка с огромными голубыми глазами. Шамиль готов был часами выстаивать на улице возле пассажа или у подъезда, ведущего в «номера», чтобы только хотя бы мельком повидать ее, перекинуться словцом. Его всегда ожидал извозчик, за двадцать — тридцать минут до своего выхода в «Яре» он вскакивал в экипаж, и кони бешено мчали его по Никольской, по Тверской-Ямской к Петроградской заставе, на окраину Москвы, чтобы Шамиль смог успеть к выходу. И все равно не однажды он опаздывал. Но бывало, что и Нюра пускалась в путь с Шамилем.

Шамиль оставлял подругу в зале, а сам выскакивал на эстраду.

Его огневая пляска пользовалась диким успехом. И это приносило Шамилю хороший заработок. Он просил Нюру оставить мадам Аннет и перейти к нему. Ей останется лишь одно — все свободное время проводить в «Яре». Но Нюра ждала иного — церковного брака, свадьбы, предложения стать его женой. Он же, прирожденный артист, не хотел связывать себя. И Нюра больше не выходила к Шамилю.

Но и другие девушки любили покутить с молодыми и немолодыми, но богатыми людьми. Их привозили домой на рассвете. Частенько они были настолько пьяны, что Маринке и Нюре приходилось раздевать полусонных подруг, укладывать спать. А утром их невозможно было добудиться. Мадам Аннет нещадно штрафовала за опоздание, забирая из получки значительно больше того, что швеи заработали бы за пропущенное время. Девушки жили впроголодь. Начались заболевания. Это влекло за собой новые штрафы. Начинался туберкулез легких. Девушки таяли прямо на глазах. Из-за болезни плохо работали, и мадам Аннет в конце концов выгоняла их на улицу. Попадая в руки коммерсантов и жуликов с Хитрова рынка, бывшие мастерицы жили в ночлежках, где ютились босяки, воры и пропойцы.

Маринка работала много и усердно, мадам Аннет получила немало щедрых приношений от своих заказчиц, за ее труды, а потому вынуждена была сделать своей способной золотошвейке поощрительную надбавку к ее скудному заработку и даже взять на себя хлопоты по устройству в Екатерининскую больницу на операцию хромой ноги.

Больше двух месяцев пролежала Маринка в палате. И все эти и без того томительные недели унылой больничной жизни были отягощены у нее изнурительным трудом на мадам Аннет.

К сожалению, операция ее больной ноги прошла малоудачно, если не сказать хуже. Знаменитый университетский хирург-ортопед был на курорте, и операцию делал хотя и сам главный хирург клиники, но он специализировался в области полостных операций и как ортопед не годился. Маринкин же случай требовал работы особо ювелирной, может быть виртуозной. Сам доктор был недоволен собой.

И все равно Маринка искренне благодарила расстроенного бородача за большую заботу. И тогда он сказал:

— А знаете, милая, слышал я, будто бы можно ежедневной гимнастикой разработать суставы и даже укрепить их, сделать послушными командам мозга.

Он пообещал выслать Маринке подробный план этой гимнастики, как только вернется его друг-ортопед, а Маринкина нога достаточно окрепнет после операции, чтобы ее упражнять на лучшую подвижность. И доктор записал адрес пациентки в свою карманную книжку.