Холодные зори

Жизнь была наполнена отныне и большой горячей мечтой, и повседневными делами во имя исполнения той большой цели, которая стояла перед передовыми рабочими России.

И как всегда, рядом с очень большими были свои маленькие, обыденные заботы и тревоги.

Бойкий и острый на язык с товарищами, дома и на работе, в кружке Василий терял все свое красноречие. Вроде бы и понимает главную мысль, а на уме лишь одно: «Только бы меня не спросил, не дай-то бог, Знаменский». Куда девалась в эти секунды вся Васяткина бойкость и находчивость?

А конспирация пришлась ему по душе.

Каждый раз после кружка приходилось ему выпивать в кабачке или в чайной рюмку-другую водки для запаху, чтобы квартирохозяйка не догадалась об истинной цели его длительных отлучек. Морщился, а пил.

Так и прослыл он на улице своей гулякой.

Но когда хозяйка каморы, учуяв, что от Васятки нередко водочкой попахивает, стала его увещевать и допрашивать — с кем связался, кто спаивает, куда шатается по два, по три раза в неделю, он с удовольствием и бойко отвечал:

— Все пьют, куды же мне-то не в ногу, друзей потерять, авось не в монастыре живу!

— А ты вот что, сынок, — повернулась старуха к Васятке, — пить пей, да только до опохмелки себя не доводи. Самое последнее дело, кто еще и опохмеляется…

— Хорошо, бабуся, учту и во злобу ни себе, ни вам пить много не стану, а гулять с друзьями — дело ить наше молодое.

У самого в эти минуты сверлило в мозгу словами сокамерника, а теперь сокружковца, сказанными после первого занятия кружка, когда темными улочками возвращались домой:

«Кто бы тебе, друг, когда и где ни сказал, что видел, будто ходишь на тайные собрания, и даже если верный адрес укажут и товарищей твоих назовут, даже если скажут, мол, товарищи сами признались и уже выдали тебя, — молчи, парень, прикуси язык, сиди, будто в рот воды набрал».